Черный феникс. Африканское сафари - Кулик Сергей Федорович - Страница 9

Мне было очень любопытно узнать, что среди народов, обитавших в низовьях Омо, были в конце прошлого столетия и масаи — главный объект моих этнографических интересов в Восточной Африке. В поисках лучших земель или под воздействием политики колониальных властей недавнего прошлого этот гордый народ позднее переселился почти на тысячу километров к югу, к кенийско-танзанийской границе. Тогда же масаи, или, как их называет А. Булатович, машай, судя по его дневникам, не были редкостью в долине Омо. Они вели такой же, как и сегодня, образ жизни: их одежда и обычаи с тех пор почти не изменились.

Столь же точно характеризуется А. Булатовичем облик «воинственных степняков — кочевников таргана», или, как их ныне называют, туркана. «Мужчины высокого роста, с довольно правильными чертами лица, прямым носом, совсем не похожим на негритянский. Губы не особенно толстые, глаза умные, выражение лица открытое. Он обрезан, и бедра нататуированы мелкими крапинками. На плечи накинута черная шкура козленка, свешивавшаяся с плеч назад и составлявшая всю его одежду… Его спутница была молодая, очень стройная и сравнительно красивая женщина… На руках железные браслеты».

С проводником туркана русский путешественник ходил в один из своих рекогносцировочных походов по хребту Николая II. «Отсюда как на ладони виднелась вся северная часть озера с его тремя заливами: двумя узкими, длинными на востоке, в один из которых, Рус, впадает Няням, и широким заливом на западе — Лабур, окруженным, как амфитеатрами, горами, — читаем мы в дневнике путешественника. — Этот залив заканчивается на юге высоким скалистым мысом, на котором возвышаются три пика. Я не мог узнать его местного названия и поэтому в честь Васьки, которого нашел в тот день, назвал его Васькиным мысом…»

— Фантастично! — подытожил К. Арамбур, прослушав мой рассказ. — Мы обязательно должны побывать там вместе и возложить венок на этом мысу. Ваш гусар-схимник достоин пера Дюма! А пока не мешало бы подкрепиться.

Было без малого три часа ночи. Светила полная луна, на небе не было ни облачка. Вдалеке вели перекличку какие-то птицы. Когда же они замолкали, наступала неестественная тишина.

Отправившийся за мясом Питер вскоре возвратился назад, разочарованно прищелкивая языком. Его хитрость — он затащил остатки козьей туши на дерево — мало кого обманула. Судя по следам, оставшимся на песке, сначала к дереву подходил каракал. Но он, очевидно, вскоре ретировался, поскольку про мясо проведали муравьи. «Это зрелище стоит посмотреть», — закончил Питер.

Насекомые покрыли всю тушу сплошным панцирем крохотных тел, тускло поблескивавших при свете наших факелов. А по стволу дерева к туше поднимались все новые мириады муравьев.

— Это опасно, — с тревогой предупредил Питер. — Надо откочевать подальше.

Проехав с километр по старой колее, мы расположились на ночевку. Утром Арамбур, договорившись о новой встрече, улетел в лагерь, а мы, спасаясь от солнца, вернулись на старое место, в тень деревьев. На одном из них белел целехонький, будто препарированный, скелет, валялись обрывки серой шерсти. Это было все, что оставили муравьи от почти что не тронутой нами туши антилопы-топи.

Глава четвертая

В поисках спасения от солнца, которое в этих широтах мучает больше не жарой, а яркостью света, ощутимо, физически наваливающегося на вас и как бы вдавливающего в землю, мы залегли в раскаленную машину. Однако вскоре двое красавцев мерилле на белых верблюдах въехали в наш лагерь и, не слезая с дромедаров, начали колотить хлыстами по крыше «Лендровера».

— Если вы торопили нас прийти к вам на помощь, то должны ждать нас, а не дрыхнуть, как ленивые бараны, — ошарашил один из них высунувшегося из машины для переговоров Питера.

— А если вы нас не ждете, мы уедем, поскольку спешим, — бросил другой.

Пришлось вмешаться в разговор мне. Усмирив гордых кочевников пачкой сигарет и рассыпав комплименты по поводу того, как быстро они приехали, я перешел к делу.

— Знаете ли вы дорогу на восток, где идет караванная тропа в Кению, и можете ли показать ее нам?

— Мы для того и здесь, чтобы показать эту дорогу, — ответил мерилле, выдававший себя за старшего. — Но наши жены распустили о вас слух по всей округе, и теперь вас хочет видеть полицейский старшина. Он запретил нам показывать дорогу до тех пор, пока не проверит ваши документы. Он прислал вот этого верблюда, чтобы кто-нибудь из вас приехал к нему. Мы же поедем на втором.

— Куда надо ехать?

— В Локинач. Это в трех часах перехода на верблюдах, — ответил мужчина. — Конечно, для тех, кто умеет ездить на верблюдах.

Не стану лгать: на верблюде я ездить почти не умел. Но во-первых, для простоты дела, поскольку с иностранцами местные власти решают дела гораздо быстрее, чем с африканцами, а во-вторых, чтобы не проводить лишний день в надоевшей «бутылке» и посмотреть новые места, я решил ехать сам.

Вряд ли стоит описывать эту поездку. Скажу лишь, что вопреки расчетам она заняла вдвое больше времени и окончательно подорвала мой авторитет в глазах кочевников. Суровый этикет пустыни не разрешал им отпускать в мой адрес шуточки, но их взгляды достаточно красноречиво говорили, каких слов я заслуживаю, хотя ехать без седла на верблюде по «тарелкам», а затем продираться сквозь заросли акаций-контыр, усеянных цепкими двадцатисантиметровыми колючками, так и норовившими стянуть вниз, было действительно трудно.

Локинач — крохотное селение, со всех сторон окруженное старицами и протоками Омо, прячущимися под сводами пальм. Еще задолго до того, как показались его островерхие хижины, навстречу нам выбежала нагая детвора, а на околице, где мужчины разделывали накануне вечером убитого бегемота, мы увидели и все взрослое население, включая сержанта.

Подозреваю, что никаких формальных дел сержант, учтивый молодой амхарец, прилично говоривший по-английски, ко мне не имел. Просто, зачахнув со скуки в этом богом забытом селении, среди людей, на языке которых он говорил не лучше, чем я, сержант решил воспользоваться нашим пребыванием по соседству, дабы себя показать и других посмотреть. К тому же вот уже больше месяца сержант сидел без курева. Во всяком случае, выслушав мой рассказ и получив в подарок предусмотрительно захваченный блок сигарет, он не стал проверять документов и перешел к светской беседе.

Локинач, по его словам, был административно-торговый пункт, куда охотники и кочующие в пустыне кочевники приходят сбыть, а вернее, поменять свои товары. Главная его забота — борьба с браконьерством, но успехами похвастаться нельзя. Ежегодно между Локиначем и устьем Няням убивают до двадцати тысяч крокодилов, пять тысяч бегемотов, несчетное количество водяных козлов, а в пустыне — десятки тысяч антилоп. В последнее время с юга сюда наведываются браконьеры, нередко европейцы. У них — моторные лодки, автомашины, лошади. Одному сержанту и двум помогающим ему аскари[5] справиться с ними не под силу. Что же касается местных племен, то дикие животные для них — единственный источник существования. Прежде чем запретить охоту, надо дать им другое занятие, иначе люди погибнут от голода. А поскольку такого занятия пока нет, приходится мириться с нарушениями закона.

— Конечно, я бы мог арестовать всех тех, кто добыл бегемота, еще у въезда в селение. Но тогда их жены и дети придут ко мне требовать пищу. Поэтому всякий раз дело кончается тем, что я ем гиппопотамье мясо вместе с охотниками. А сегодня заставлю и вас присоединиться к нашей компании. Надеюсь, вы не откажетесь от доброго куска свежей вырезки, — улыбаясь, обратился ко мне сержант. — Я отлучусь на пару минут, отдам распоряжения.