Черный феникс. Африканское сафари - Кулик Сергей Федорович - Страница 5

— Я учту это, профессор. Мэри рассказывала мне, что геологически Олдовай принадлежит к системе Восточно-Африканского рифта — колоссального разлома в земной коре, который от Мертвого озера, через Красное море и всю Восточную Африку тянется вплоть до великой Замбези. Его наиболее низкие участки отмечены цепями озер и обрамлены гигантскими обрывами. Я бы сказал, что долина Омо очень похожа на Олдовай с той лишь разницей, что здесь есть река. Именно Омо и поддерживает существование озера Рудольф, которое без ее стока уже давно превратилось бы в этих жарких местах в пыльную чашу.

— Наверное. За последние четыре миллиона лет озеро не раз увеличивалось и уменьшалось.

— Именно об этом я и хотел сказать, профессор. Свидетельством таких колебаний уровня служат высокие, еле виднеющиеся вдали надпойменные террасы, амфитеатром поднимающиеся на запад и восток. Некогда и долина Омо, где мы сейчас находимся, и эти террасы были покрыты водами гигантского водоема — праозера Рудольф. Рифт — геологически очень активная зона. Извержения вулканов, и сейчас напоминающих о себе на южном побережье озера, не были редкостью. А смещения больших участков земной коры, тоже свойственные зоне разломов, приводили то к повышению, то к понижению уровня как озера, так и многочисленных рек. Ведь климат за четыре миллиона лет здесь конечно же, как и на всей планете, не раз менялся, а следовательно, вокруг Омо не всегда простиралась пустыня…

— Ну-ну, — подбодрил меня К. Арамбур. — Ближе к делу, к осадочным породам, к этим фантастическим разноцветным толщам, которые окружают нас!

— Толщи эти — производное тех условий, которые я пытаюсь воссоздать. Как и сегодня, миллионы лет назад водоем этот был внутренним, бессточным, воды рек и все, что в них содержалось, не стекали в океан, а аккумулировались в этой внутриматериковой долине, занятой медленно заболачивавшимся озером. Кости обитавших вдоль его берегов животных не разрушались и не переносились текучими водами, а оставались, не перемешиваясь, на месте, постепенно заиливались или покрывались пеплом извергавшихся неподалеку вулканов. Потом древний водоем начинал усыхать активнее, озерные осадки оказывались надежно похороненными под мощной броней континентальных толщ. Нередко их горизонтальное залегание нарушали очередные подвижки земной коры. И так повторялось несколько раз. Сейчас современная эрозия, активизируемая столь редким для рифта соседством с «живой рекой» — Омо, обнажает древние осадки, в том числе и сохранившиеся в них кости. А современные калий-аргоновые методы определения возраста пепла дают ученым возможность пользоваться местными прослойками туфов как своего рода «вулканическим календарем»…

— Ну ладно, с вами все ясно и совсем неинтересно, — дружески хлопая по плечу, прервал меня профессор. — Вы хорошо усвоили уроки Мэри, начитались перед этой поездкой статей Хоуэлла и теперь строите из себя «умника». Я же затеял эту игру в «экзамен» потому, что хотел лишний раз попытаться понять сам себя. Ведь первый, кто начал изучать геологию Омо, был ваш покорный слуга. Это было давно, в 1937 году. Тогда геологическая история района показалась мне довольно ординарной, его стратиграфия — скучной. Меня потом критиковали: конечно, обладая данными радиоизотопных анализов, теперь это делать нетрудно!..

— И как же вы, профессор, с позиций сегодняшней науки смотрите на этот район?

— Вы сказали, «вулканический календарь»… В долине Омо действительно сохранилась непрерывная летопись событий, поддающихся датировке. Нигде больше в Африке, где встречаются ископаемые гоминиды, такого нет. Если попытаться продолжить сравнение Омо с Олдоваем, то я бы прежде всего сказал, что они соотносятся друг с другом, как крупное производство с лабораторией. Олдовай — это всего лишь небольшое ущелье, где продуктивные для палеоархеолога пласты отражают период не более чем в двести тысяч лет, втиснутые в какие-нибудь тридцать метров датируемых отложений. Здесь же осадочная толща порою превышает километр! Олдовайские отложения — это плейстоцен, Омо же позволяет нам заглянуть и в глубь плиоцена, проследить эволюцию животного мира на протяжении целых четырех миллионов лет. Она читается здесь по примерно двум сотням четких горизонтов, причем добрая сотня из них буквально нафарширована окаменелостями.

Все эти горизонты теперь датируются с помощью анализа пепла, в котором столь поднаторел Хоуэлл. Он прав, когда говорит: открытия палеонтологов здесь будут столь обильны, а реконструируемые ими картины геологической истории Африки столь красочны и полны, что с их помощью можно будет датировать окаменелости, найденные и в других частях континента. Иными словами, последовательность залегания двухсот горизонтов Омо — уникальная геологическая шкала, созданная самой природой. С нею теперь будут соизмерять все палеонтологические открытия прошлого и будущего в Африке.

На этом фоне находки гоминидов в долине Омо могут показаться довольно скромными. Американцы, надеявшиеся обнаружить там «нечто потрясающее», преуспели меньше всех, невольно подтвердив тем самым суеверия Арамбура. Их вклад в изучение доисторического человека в первую очередь свелся к тому, что благодаря разработанной К. Хоуэллом «геологической шкале» оказалось возможным более точно определить возраст находок Л. Лики в Олдовае.

Зато французам повезло. Сначала они нашли челюсть австралопитека, а затем — трудно поверить! — почти две сотни зубов. К этому со временем добавились хорошо сохранившиеся части нескольких черепов, кости верхних и нижних конечностей. Научное значение находок группы Арамбура оценивается, однако, не их количеством, а «качеством». Многие окаменелости, обнаруженные в наиболее древних отложениях Омо, были вдвое старше олдовайских, что сразу отодвигало возраст рода человеческого почти на полтора миллиона лет назад. А находки в верхних, молодых горизонтах датировались так же, как и те, что уже описал Л. Лики.

— Мне представляется, что работы в Омо в конечном счете дадут нам редкую возможность проследить эволюцию первопредков человека, — убежденно говорил Арамбур, когда на следующий день он позвал меня в свой «огород» — так ученый называл обнажение, подарившее ему наиболее интересные находки. — Можно будет выделить несколько типов гоминидов, датировать их возраст и сопоставить с тем, что было найдено в других районах. Благодаря «вулканическому календарю» здесь также без труда определяется возраст каменных орудий, которыми пользовались те древние обитатели долины, чьи кости мы находили. Все это наконец позволяет палеоантропологии Африки выйти из младенческого состояния и встать на ноги…

Не дослушав профессора, я стремглав бросился вперед, где среди гальки и серого песка увидел обмытый водой, прекрасно сохранившийся…

— Череп! — завопил я. — Я нашел череп!

Карабкаясь по склону обнажения на четвереньках, я наконец добрался до цели и без труда вырыл руками из мягкого песка округлую, оказавшуюся довольно тяжелой окаменелость. «До сих пор на Омо находили лишь фрагменты черепов, а этот сохранился целехонький», — про себя ликовал я, кубарем скатываясь по откосу к ногам профессора.

На удивление мне он раскуривал свою трубку, не проявляя никакого интереса к моему открытию.

— Он же целехонький! — прокричал я.

— Успокойтесь, молодой человек, успокойтесь, — охладил мой пыл Арамбур. — Во-первых, вы уже наполовину обесценили свою находку. Никто в наше время не хватает окаменелости гоминидов и не тащит их подальше от найденного места. Надо сделать фотографии, все кругом описать, обмерить. И главное — пригласить побольше коллег. Горизонт, о который вы испытали прочность своих пальцев, очень древний, находке минимум три миллиона лет. Поэтому хорошо, чтобы коллеги подтвердили: да, окаменелость лежит на «родном» месте, а не принесена вами из более молодой толщи в целях научной фальсификации.

— Значит, моему черепу три миллиона лет! — воскликнул я.

— Вашему черепу ровно столько лет, сколько написано в вашем паспорте. А три миллиона лет — окаменелому панцирю древней черепахи, ради которой вы изодрали себе колени в кровь.