Санаторий - Дымов Феликс Яковлевич - Страница 58

Фу, черт! Заснул, что ли? И время незаметно пролетело, через две станции выходить. Хорошо, что у Комбината многие выходят, а то бы — ни за что к двери не протолкаться.

Двери с шипением раздвигаются, и людские волны несут меня от стоянки метро прямо к лифтовой площадке.

Очередь длинная, но движется быстро, благо работают все десять шахт, унося вверх бесконечные вереницы ячеек. Три минуты ожидания, и я вместе с пятеркой молчаливых парней, судя по цвету комбинезонов — из Службы Внутреннего Контроля, плавно поднимаюсь в самые недра Комбината. Поднимаемся молча, говорить не о чем, да с Контролерами особенно не поговоришь, народ это все больше замкнутый и подозрительный. То ли специально таких набирают, то ли работа их такими делает — поищи-ка шпионов и саботажников пять дней в неделю по шести часов в день, — озвереешь!

Лифт замирает. Черный глазок телекамеры начинает поочередно обводить каждого из нас. Надо повернуться к нему лицом и четко назвать свое имя, личный номер, отдел и должность. Говорю, стараясь произносить слова разборчиво и неторопливо, и, как всегда, несколько нервничаю — хоть и редко, но компьютер иногда ошибается и лупит ни в чем не повинных людей шоковым разрядом… Потом, конечно, разберутся, извинятся даже, но ведь это потом… Контролерам хорошо — назвали какую-то цифру, каждый свою, и все, гуляй по всем этажам хоть целый день. А мне — только до своего и вниз. Ровно в 9.00 лифт блокируется, и наверх никак не попасть, как говорится, “кто не успел, тот опоздал”. Ровно в 15.30 начинается спуск, в полчетвертого, и ни минутой раньше.

Ну вот, задумался, а уже мой этаж. Контролеры, как по команде, повернули головы и уставились на меня. Посылаю их подальше (про себя, разумеется) и быстро выхожу в коридор.

Только успеваю надеть халат и пристегнуть датчики, как раздается троекратный звонок. Начало рабочего времени. Тут же вспыхивают многочисленные экраны и экранчики на пульте. Нажимаю кнопку, загорается зеленая лампочка. Теперь я готов к работе, и об этом знают все, кому положено.

Привычным взглядом фиксирую экраны — норма. На всех одна и та же картина — через голубовато-зеленое поле, слева направо, чуть подрагивая, пробегает светящаяся точка. Стоит ей отклониться от прямой, как тут же раздается звуковой сигнал и не смолкает до тех пор, пока показатели не придут в норму. Моя задача — вовремя отреагировать на сигнал и послать сообщение в нужный сектор, обязательно получив подтверждение: сигнал принят и понят. Но сигналы бывают редко, не чаще, чем раз в два — три дня, так что обычно мое рабочее время проходит в раздумьях и неторопливых разговорах с напарником. Мне даже раньше приходило в голову, что нас здесь держат только для того, чтобы не платить соцпособие. Но вообще-то отдел обслуживает систему энергообеспечения, а Комбинат — это такая запутанная машина, что выйти из строя может быстро, а вот налаживать — ох, как долго. Поэтому все жизненно важные системы дублируются по нескольку раз; вот и сидим мы, пялим глаза в экраны, бдим.

Одно время пытались полностью перейти на автоматику, дескать, люди есть люди — существа несовершенные, опять же и скрытый саботажник в святая святых затесаться может, но пару раз крепко обожглись. Суперкомпьютер, конечно, вещь передовая, но иногда от непонятных причин способен на непрогнозируемые и, мягко говоря, неприятные сюрпризы, так что полностью положиться на него пока еще нельзя. Вот и посадили нас, Техников-Смотрителей, за машиной и друг за другом наблюдать — мало ли что… Ну, за машиной — еще туда-сюда, а саботажников и вредителей пускай Контролеры ищут, им за это деньги платят, причем неплохие. Да и для того, чтобы какую-нибудь серьезную пакость сотворить (это при многоступенчатой-то системе дублирования!), необходимо, как минимум, четырем — пяти отделам сговориться, а это нереально. Так что наше дело простое — сиди, не зевай! Писать, читать и играть в настольные игры категорически запрещается. Это строго контролируется и жестоко карается — немедленным увольнением без права работы на предприятиях Комбината. Конечно, рядом со мной никого, кроме Макса, нет, но мы оба слишком хорошо знаем, как пристально следят за всеми работниками скрытые в стенах телекамеры. Так что, от греха подальше, лучше и не пытаться нарушать Устав, тем более, что пронести на Комбинат книгу, не говоря уже о шахматах или кирсте, — дело невозможное. Ну, что ж! “Единственная подлинная роскошь — это роскошь человеческого общения”, — как сказал, один француз много лет назад. Хорошо, хоть беседовать не запрещено. Вот только с моим напарником много не пообщаешься. Вон сидит в кресле, развалился, резинку жует… Общаться с ним трудно. Час может, молча сидеть два часа, три… Свихнуться можно. Захочет — ответит, не захочет — нет. Чаще не хочет. Но попробовать можно.

— Привет, Макс! Как дела?

— Привет. Нормально.

— Что нового?

— Да все по-старому.

Ого, да он сегодня просто болтун, да и только! Ладно, пойдем дальше.

— Слушай, мне сегодня снился чертовски странный сон…

Непонятно почему, но Макс явно заинтересован. Он даже оторвал глаза от экрана и внимательно глядит на меня. Смотри-ка, а глаза у него голубые и ресницы длинные, как у девушки.

— Яркий такой сон, как в жизни. Будто вокруг голая земля, ни Города, ни дорог нет, небо низко-низко над головой, прямо на плечи давит, нагнуться хочется, а солнце громадное, какое-то мохнатое, но тусклое — глядеть можно, почти не щурясь. И вот сижу я на каком-то холме, и будто не холм это вовсе, а…

— Вход в Дом, — неожиданно говорит Макс своим бесцветным голосом. Меня словно электрошоковым разрядом ударило.

— Точно! — кричу. — А откуда ты знаешь?

Он молчит и пристально так глядит. Мне даже не по себе стало.

— Я этот сон сегодня ночью видел, — наконец раскрывает рот напарник, — только я на равнине стоял, среди кустов со странными листьями…

— Лиловыми! — ору я.

— Точно, — кивает он, — и холм я вижу, и знаю, что там, под землей, Дом, а воздух в Доме спертый, кислый… В руках у меня мешок, а в мешке что-то шевелится…

— Кроты…

— Да, кроты. И я знаю, что это ценная и вкусная добыча. Я вижу человека на холме и хорошо его знаю, хотя лица не разглядеть. Я знаю, что он не просто стоит, а охраняет меня и других, их много, это мои родные.

— А всем угрожает какая-то непонятная, большая опасность…

— Дождь!

— Верно, дождь. Но какой-то необычный, страшный…

— Черный Дождь.

— Черный Дождь… — как эхо, повторяет Макс, и мы некоторое время сидим молча, уставившись друг на друга.

— Так, — решительно заявляет Макс, — будем разбираться. Бери диктофон и постарайся вспомнить все подробности. Потом сравним.

Следующий час мы, каждый в своем углу, наговариваем на медленно вращающиеся диски, стараясь припомнить мельчайшие подробности.

— Готово? — спрашивает Макс. Таким разговорчивым и энергичным я его еще никогда не видел. — Давай сюда!

Он забирает мой диск и вместе со своим вкладывает в информационный блок компьютера. Немного помедлив, ставит задачу:

— Два объекта информации. Вероятность случайного совпадения.

На экране дисплея вспыхивают и пробегают, сменяя друг друга, ряды и колонки цифр. Наконец мельтешение прекращается и на зеленом фоне загораются четкие строчки:

— Вот так, — спокойно говорит Макс, выключая компьютер, — значит, это не сон.

Глава третья

…А сердце бьется о ребра, и во рту сухо, словно песок жую. Сколько еще бежать? Пока силы вроде есть, вот только дышать все труднее. Я не оборачиваюсь. И так знаю, что Стая близко. Я напоролся на нее еще утром, а сейчас солнце уже подползает к Черным Холмам, скроется за ними скоро. Тогда — все. Нет человека, который в темноте мог бы уйти от Стаи…

Ну а кто виноват? Смотреть надо было. Говорил ведь мне Старый Пиря: “Собаки в долине появились, не ходи, Каня, пропадешь!” А как не пойдешь — зима скоро, что зимой жрать будем? В Собачьем Логе кроликов нынче развелось видимо-невидимо… А Собаки, думаю, на зимовку подались… Выходит, что не все.