Чудесный сад - Автор неизвестен - Страница 25

И волчище нипочём,

И лисица нипочём.

Как накинемся втроём,

Всех злодеев задерём!

Слушают звери: что за дерзкая песенка!

— Да вы кто такие? — зарычал барс.

— Мы охотники степные, — отвечает козлёнок.

— А куда идёте? — взревел медведь.

— Несём товар на базар.

— А какой у вас товар? — прошамкал волк.

— Звериные шубы.

— Где же вы их взяли? — тявкнула лиса.

— С ваших родичей сняли, — говорит козлёнок и вытряхивает из мешка все четыре звериные шкуры.

Окаменели зубастые разбойники от страха, потом взвыли каждый по-своему, да бежать кто куда без оглядки.

Три побратима остались в чужой юрте хозяйничать. Закусили с дороги вкусными звериными кушаньями, отдохнули и стали думать, как дальше быть.

Козлёнок говорит:

— Хорошо, что мы недругов так напугали, но плохо будет, коли они, опомнившись, вернутся назад. Тогда уж нам не сберечь костей. Побежим-ка лучше, не ожидая горя, поскорей домой. В родном стаде нам и вправду никакой зверь не опасен. В родном стаде нас джигиты-пастухи никому в обиду не дадут.

Не пришлось козлёнку долго друзей уговаривать.

— Верно ты, братец, говоришь, — сказал ягнёнок.

— Правильно говоришь, — сказал телёнок.

И через минуту далеко уже были все трое от белой юрты, ещё дальше от горы. Впереди мчался козлёнок, следом за ним — ягнёнок, а телёнок — сзади.

К вечеру домой поспели. Пастухи до того им обрадовались, что и бранить не стали. Вот как всё славно получилось.

Одно нехорошо: так и не узнали три дружка, где солнышко на ночлег прячется.

Осел-певец

Просторен мир, много на свете разного люда, и нет никакого дива в том, что в какое-то время в каком-то ауле жил без горя старый болтун Жаксыбай. Был у этого человека осёл. С виду он ничем не отличался от других ослов, но имел такую глотку, что когда начинал кричать в своём стойле, даже в соседних аулах люди затыкали уши.

Как-то раз приехал Жаксыбай в древний город Туркестан и сразу же завернул на базарную площадь. Тут он привязал к дереву своего осла, а сам, подхватив полы халата, шмыгнул в чайхану. Хорошая чайхана всегда полна народу, а где народ, там разговор, а где разговор, там спор, а где спор да разговор, там никто вовек не переговорит и не переспорит Жаксыбая. Сказано: «У болтуна рот без застёжек»…

Долго ждал осёл подле чайханы своего хозяина. Припекало солнце, жужжали мухи, больно кусались слепни. Осел проголодался и захотел пить. Что ему было делать? И он сделал то, что на его месте сделал бы всякий из его племени: поднял хвост, вытянул вперёд уши, раздул ноздри, распахнул рот и… заревел во всё горло.

Люди, что по делу и без дела толклись на базаре, вздрогнули и разом повернулись на рёв.

— Вот так голос! — сказал весь базар. — Такого голоса не слыхали ещё в Туркестане!

— Экая новость! — обрадовался осёл. — Столько лет топчу дороги и лишь теперь узнал свою настоящую цену. Весь Туркестан признал мой талант!

С этого мгновения осёл уверовал, будто он и в самом деле рождён великим певцом. Что только не попадёт подчас в рот голодному шакалу и в башку глупому ослу!

Осёл размышлял:

«Не стану больше работать на Жаксыбая! Меня ждёт впереди слава и почёт. А разве слава и почёт достаются тем, кто таскает на спине саксауловые дрова?»

Разгорячившись, он рванулся изо всех сил, оборвал повод и пустился вскачь вон из города. Прощай, старый болтун Жаксыбай! Прощай, древний город Туркестан!

Вот бредёт осёл по пустынной дороге, — ещё жарче печёт солнце, ещё назойливее жужжат мухи, ещё больнее жалят слепни. Устал беглец, изнемог от голода и жажды. А по сторонам ни тени, ни зелёной былинки, ни лужицы.

— Труден путь к славе, — вздохнул осёл, — но аллах не даст погибнуть своему избраннику. — И побрёл дальше.

Вдруг — на счастье иль на беду — видит осёл перед собой обширный сад, обнесённый глиняной оградой. В одном месте ограда обвалилась, и в пролом можно было разглядеть тенистые деревья, приветливые лужайки, покрытые нежной муравой, светлые арыки. Соблазн был велик, и осёл, подобрав бока, протиснулся в дыру в незнакомый сад. Забыв обо всём на свете, он с жадностью накинулся на еду и питьё. Не малый срок топтался он по лужайкам и цветникам, не разбирая дороги, пока не почувствовал, наконец, что сыт до отрыжки. Тогда он остановился, чтобы перевести дух, поднял голову и… пошатнулся от неожиданности.

Прямо на него из чащи кустов шла молодая сайга, прекрасная как райская гурия. Эта сайга тоже тайком проникла в сад. Она с утра резвилась в степи, заигравшись, доскакала до ограды, перепрыгнула её и стала пастись на роскошной траве. Наткнувшись на осла, она так и застыла вся, приготовившись к бегству.

Осёл же, как только увидел сайгу, влюбился в неё по самые кончики своих длинных ушей. Сердце его прыгало, как перепуганный тушканчик, он смотрел, выпучив глаза, на красавицу и думал в восторге: «Воистину, судьба покровительствует мне: она дала мне редкостный голос, привела меня в этот дивный сад, а теперь посылает мне невесту, прекраснейшую из невест!»

И, пошевелив ушами, он нежно проговорил:

— Благороднейшая госпожа! Ты пленила меня своей неземной красотой. Позволь мне спеть для тебя. Услышав мой сладостный голос, ты не отвергнешь любовь великого певца.

Сайга огляделась по сторонам и негромко ответила:

— Осёл, не благоразумнее ли будет, если ты помолчишь? Смотри, как бы из-за твоей прыти не стряслось с нами то, что было с семью беспечными ворами.

И она рассказала такую притчу:

— Однажды ночью в дом к богачу забрались семеро воров. Они затаились в подвале среди огромных бочек со старым вином и стали ожидать, когда в доме всё стихнет, чтобы приступить к задуманному делу. Но запах вина вскружил им головы, и они пригоршнями начали черпать и лить себе в рот дорогие напитки. Кончилось всё тем, что, захмелев, воры забыли, где они находятся, и давай себе горланить весёлые песни. В доме услышали их крики, стража богача ворвалась в подвал и крепко скрутила незваных гостей. А ведь и мы с тобой, осёл, — закончила сайга, — не по приглашению хозяина пожаловали в этот сад и не по его щедрости лакомимся вкусными травами!

— Ты прекрасна, о, сайга, — сказал на это осёл, — но ты выросла в дикой степи и, видно, мало смыслишь в хорошем пении. Я же всю жизнь провёл среди людей, побывал в самом Туркестане и могу сказать, что достиг вершин искусства. Стоит мне начать песню, и ты станешь умолять меня только о том, чтобы я никогда её не прерывал.

Но сайга сказала:

— Не лучше ли всё-таки тебе поостеречься и не поднимать шума? Кто забывает об осторожности, с тем непременно приключается беда, вроде той, от которой пострадал один неразумный дровосек.

И сайга рассказала такую притчу:

— Некий дровосек замешкался в лесу, и ночь застигла его в дремучей чаще. Вдруг послышались вблизи громкие голоса. Дровосек проворно влез на дерево и укрылся в густых ветках. Явились три джинна. Они уселись под деревом и стали пировать, поставив перед собой драгоценный сосуд. Когда какой-нибудь из джиннов прикасался к сосуду рукой, тот до краёв наполнялся благовонным кумысом, какого, верно, никто, кроме джиннов, и не пил.

Наступил рассвет, джинны спрятали волшебный сосуд под деревом и разошлись в разные стороны. Дровосек мигом спустился на землю, схватил сосуд и побежал из лесу. Вернувшись домой, он созвал своих родичей и соседей и стал похваляться перед ними добытым сокровищем. Он то и дело дотрагивался до сосуда рукой, и душистый кумыс потоком лился в подставленные чаши. Дровосек на радостях так расходился, что поставил сосуд себе на голову и принялся с гиканьем кружиться по юрте. Тут он оступился, волшебный сосуд упал и разбился вдребезги. Как бы, осёл, и нам с тобой из-за твоего безрассудства не лишиться этой сладкой муравы.