Наркотики и яды: психоделики и токсические вещества, ядовитые животные и растения - Петров Василий Иванович - Страница 4

Китайский запрет на британский опиум привел в 1842 г. к первой опиумной войне, в которой более мощный военно-морской флот Великобритании вынудил китайцев вновь открыть двери британскому наркотику.

Спустя пятнадцать лет, в 1857 г. вспыхнула вторая опиумная война, в которой к Великобритании присоединились Франция и США. Китай, конечно же, проиграл и эту войну. С целью приостановки оттока золотого запаса и для спасения страны от инфляции Китай начал выращивать собственный опиумный мак. Миллионы китайцев проводили большую часть своей жизни в опиумных курильнях, погруженные в наркотический сон.

На примере опиумных войн мы видим, как осуществлялась коварная политика расширения массового употребления наркотика с целью подчинения одного государства другому, со всеми ужасными последствиями, оказавшими влияние на психическое здоровье нации в последующих поколениях.

Массовое употребление наркотиков в Европе началось в девятнадцатом веке, в период, когда группа интеллектуальных авантюристов начала экспериментировать над собственным сознанием, употребляя наркотики, привезенные из Египта и Индии. Все началось в тот день, когда французский врач Моро де Тур по возвращении из Алжира предложил своим друзьям попробовать «давамеску» – печенье из гашиша. Эффект был ошеломляющим, особенно для группы литераторов, среди которых были Шарль Бодлер и Теофил Готье. Вскоре был организован несколько необычный клуб, известный как «Клуб любителей гашиша», со штаб-квартирой в отеле «Пимодан» в Париже на берегу Сены.

Члены этого клуба регулярно встречались и употребляли гашиш в количествах, которые сегодня можно оценить как очень большие. Бодлер еще раньше пробовал опиум. Эти два великих поэта увековечили свои интимные переживания с гашишем и опиумом: Бодлер – в «Искусственном рае» и поэме о гашише; Готье пережил свои галлюцинации с некоторым самоаналитическим подходом: «Мой слух расширил свои пределы; я слышал звучание цветов: зеленые, красные, синие и желтые тона набегали на меня волнами и волны эти не смешивались».

Позже в этот клуб вступили и другие писатели и поэты того периода. Наиболее известные из них – Верлен и Рембо.

В начале двадцатого века американский писатель Ф. Ладлоу пропагандирует употребление марихуаны и описывает собственные впечатления от ее действия. В тот период повышается интерес и к другим средствам, способным изменять состояние психики. Особой популярностью пользуется закись азота (веселящий газ), исходя из его фармакологических свойств и легкости в применении. Выдающийся американский психолог Уильям Джеймс заинтересовался этим наркотиком и испробовал его действие на себе. Свои впечатления он опубликовал, поставив на первый план религиозное значение ощущений, возникающих в процессе действия психоактивных наркотиков. Один раз У. Джеймс попробовал мескалин, но неожиданно плохо себя почувствовал и воздержался от дальнейших экспериментов. Но, несмотря на неудачу в эксперименте с мескалином, он и в дальнейшем был уверен, что химические вещества могут вызвать в сознании человека мистические состояния и сделать духовную жизнь человека богаче. Это можно частично понять как выражение его индивидуальности, глубокого интереса к религии и мистицизму, в особенности под конец жизни, – именно в этот период он и проводил свои эксперименты.

Нелишне будет вспомнить, что отец психоанализа Зигмунд Фрейд в 1884 г., еще будучи молодым неврологом, употреблял некоторое время кокаин в минуты депрессии, и даже посоветовал одному из своих знакомых использовать кокаин как обезболивающее средство. Свое первое впечатление от действия кокаина он описал следующим образом: «Малые дозы этого лекарства вознесли меня на вершину. Теперь я собираю материал, чтобы сложить хвалебную песнь в честь этого волшебного вещества».

В письмах к своей невесте Марте он назвал кокаин «чудодейственным лекарством». Позже, когда один из его пациентов впал в психоз, вызванный кокаином, и подвергся кошмарным галлюцинациям, Фрейд по-настоящему испугался и отказался от его использования. Он даже стал решительным противником использования кокаина в психиатрии.

1938 год стал очень важным для истории наркомании. В этом году швейцарскому химику Альберту Хоффману удалось синтезировать лизергиновую кислоту, что явилось началом развития массового употребления наркотиков в размерах, которые до этого не имели прецедента в истории человечества.

Через несколько лет, 16-го апреля 1943 г. совершенно случайно Хоффман стал первым, кто испробовал действие нового вещества на себе. Как это часто бывает, первооткрыватель не знал, что же именно он открыл. Вот как он описал свое первое знакомство с ЛСД-25: «Пятница… я должен прервать работу в лаборатории… меня охватило какое-то странное чувство беспокойства и легкой оглушенности… Я дома, лежу на полу и медленно погружаюсь в делириум, о котором я не могу сказать, что он мне неприятен. Он характеризуется исключительно возбуждающими фантазиями. Я лежу в полубессознательном состоянии с закрытыми глазами… меня одолевают фантастические видения необычной реальности с интенсивной игрой красок – как в калейдоскопе».

После экспериментов Хоффмана с ЛСД наркотик этот был занесен в группу так называемых психозомиметических средств, так как была подтверждена его способность вызывать у человека необычные состояния, похожие на психоз.

Вот так после открытия мескалина и выделения его из мексиканского кактуса в мире галлюциногенных наркотиков прибавился еще один. В 1950г. образцы этих двух наркотиков были разосланы ведущим психиатрам мира с целью лабораторного и клинического исследования препаратов, что, как предполагалось, должно было помочь понять сущность и происхождение шизофрении. Предварительные результаты оказались весьма противоречивы, что было понятно: ведь наркотик применялся в разных условиях и при полном отсутствии какого-либо опыта.

Сторонники использования ЛСД-25 уже при появлении первых обнадеживающих результатов объявляли о начале новой эры в лечении психических болезней. Более скептически настроенные и осторожные ученые высказывались реже, и могло создаться впечатление, что истина на стороне энтузиастов. Но, как это часто бывает, когда речь идет об использовании чего-то нового, особенно в медицине, преждевременный восторг быстро уступил место более реальной оценке.

Результаты использования этих наркотиков показали, например, что «модель психоза», вызванная ЛСД-25 или мескалином, вовсе не является аналогом эндогенного психоза и эти два состояния весьма существенно отличаются друг от друга. Потребовалось несколько лет, чтобы интерес психиатров и психологов к ЛСД-25 упал. Эти наркотики и сейчас находят применение в психиатрии, но в более строго и твердо очерченных рамках конкретных патологий.

Когда заинтересованность психиатров галлюциногенными наркотиками ослабла, эти препараты нашли почву для своего развития в несколько другой сфере. Большая заслуга в этом принадлежит писателю Альдусу Хаксли, который «одним солнечным майским утром проглотил сорок граммов растворенного в воде мескалина, сел в кресло и начал ожидать результата», надеясь на посещение миров, в которых Блэйк, Сведенборг или Иоган Себастьян Бах чувствовали себя как дома.

Эксперимент этот Хаксли провел в 1953 г. под наблюдением своего будущего друга, известного ученого Хэмфри Осмонда.

Высказывания Хаксли во время эксперимента записывались на магнитофонную ленту, а Осмонд делал заметки. Эти данные свидетельствуют, что уже через полчаса после употребления мескалина мистеру Хаксли, по выражению Блэйка, начали открываться «врата чистого восприятия». Личность Альдуса Хаксли – философа и мистика, человека много лет страдающего неизлечимой болезнью глаз – была как будто специально сотворена для переживания мескалиновых видений.

Наркотик не привнес ничего нового, он только выкристаллизовал его восприятие мира и прояснил его уже устоявшиеся религиозные и философские убеждения. Свои многочасовые впечатления Хаксли описал в коротком эссе «Врата восприятия». Горячий сторонник употребления мескалина, нового духовного таинства, предоставляющего возможность увидеть мир по-новому, он все-таки сомневался в универсальности этого метода.