Абсолютное программирование - Петров Сергей - Страница 41

В моей очереди на обработку стоит пять сообщений. На первый взгляд – рутина. Какой-то профессор математики пишет коллеге в Англию, напоминает о встрече на стокгольмском конгрессе в девяносто восьмом году. Вызываю из базы данных Министерства народной безопасности досье на обоих. Действительно, оба побывали на том конгрессе. Англичанин в связях со спецслужбами не замечен. Наш имеет допуск к секретной информации второй категории, но право переписки не ограничено. Наверное, талантливый мужик, раз такая льгота. Еще раз вчитываюсь в текст. Вроде, обычное письмо, никаких тайных намеков, никакой существенной информации. Разве что девяносто восьмой год, старый режим. Сейчас как-то не принято упоминать то время. Страна покаялась и стыдится своего прошлого. А в остальном – письмо как письмо. Ладно, на тебе, профессор, четверочку за бессмысленный треп, общайся дальше со своим коллегой. Но особо не увлекайся, я за тобой слежу.

Второе сообщение поинтереснее. Некий гражданин запрашивает книжонку из библиотеки в Мехико. Книжонка, как выясняется, о буддизме. Между тем гражданин работает инженером по теплосистемам на ТЭЦ спецгородка. Допуска к секретам не имеет, однако и право переписки – «только ответы на личные сообщения». А кому, интересно, он может отвечать лично, если родственников и друзей за границей у него нет, и ни с кем познакомиться он при таком ограничении в принципе не может? И ведь знает же, мерзавец, свои права, так нет же, шлет все-таки письмо. Действительно, в досье сказано, что увлекается буддизмом. Общественная комиссия по свободе совести вынесла уже два предупреждения. Ну все братец, конец тебе. Прощайся со своим инженерством. Ставлю тебе семь баллов. Православие ему, видите ли, не нравится.

Третье сообщение – от девушки. Ого, любовное письмо! А девчонка-то ничего себе, дочка директора института! Странно, что письмо распределили мне, обычно корреспонденция спецноменклатуры обрабатывается в особой группе. Супервизор то ли зевнул, то ли счел любовную тему, да еще от дочки, малозначащей. Так, почитаем… Вот это да, живет спецноменклатура! Отдыхала с папашкой в Ницце, познакомилась с французом. Похоже, даже переспали. И куда только наши смотрят! Это же мог быть вербовочный подход! Да нет, досье на парня чистое. Студент – художник, с разведками никак не связан. Лоботряс приличный, наша девка у него, небось, сто первая, дурочка. Так, есть вложение. Фотография. Посмотрим. Ничего, симпатичная мордашка.

Говорят, нам в чай подливают какую-то гадость, чтобы не особо на женщин тянуло. Мужской добровольческий кампус – не место для любовных томлений. Но, похоже, для семнадцатилетнего организма концентрация маловата. Как только на экране появилось фото круглолицей смеющейся девчонки в обтягивающей футболке, мгновенно навалилась горячая похотливая слабость. Фантазия услужливо подбросила картинку: французик сдирает с влажного от пота, остро пахнущего девичьего тела эту самую футболку, и из-под нее обрушиваются белые, со следом купальника, груди с торчащими коричневыми сосками. Потом его, вернее, мои руки скользят по ее коже вниз, к бедрам, нащупывают узкую ленточку трусиков…

Я осторожно скосил глаза на соседей. Конечно, никто ничего не заметил. У всех полно работы. Сообщения валятся одно за другим. Вот и у меня, пока разглядывал девку, еще два в очередь встали. Отправитель одного – мой старый знакомец, давненько за ним наблюдаю. Чую, принесет он мне однажды девятку, уж больно подозрительный тип.

Я с кратким тайным сожалением убрал фото с экрана. Мир мгновенно опустел и остыл. Вместе с исчезновением фотографии оборвалась моя нежданная связь с чужой красивой и счастливой жизнью. Эти далекие люди могли позволить себе развлекаться на лучших курортах заграницы, заниматься любовью, есть невыразимо вкусную пищу и запивать ее дорогим вином. А я, даже если поставлю сто девяток, никогда не смогу войти в их круг. Я – рядовой доброволец, служу Родине и ничего никогда не попрошу у нее для себя. Ну и ладно. Каждому свое. Пусть живут.

И я понес палец к клавише «ноль».

Пока палец преодолевал расстояние в десять сантиметров, остатки сексуального возбуждения вдруг сменились острым приступом страха. Ты что же делаешь, дурак! Ведь все графические файлы положено проверять вдоль и поперек! Чуть не отправил письмо без проверки! А ведь папашка этой девки – директор того самого института, о котором меня заинструктировали еще в первые дни работы. А может, это контрольное письмо? Заградотряд мою бдительность решил пощупать? Даром, что ли, оно ко мне вне регламента попало?

Я отдернул палец от клавиши, как от раскаленной. Черт, чуть не вляпался. Перевел дыхание, успокоился. Так, смотрим внутренний формат файла. Нормальный формат, без отклонений. Ничего лишнего не приклеено, все, что положено, присутствует. Запускаем распознаватель образов. Все в норме, никаких посторонних элементов на изображении нет. Последняя проверка – на признаки стеганографии. Есть такая технология, позволяет в графические файлы, незаметно для зрителя, впихнуть дополнительную информацию. Ждем… Оп-па! Вот это да! Три признака из пяти! Господи, Спаситель, Всеблагой, Всемилостивый, уберег от греха, не дал погибнуть! Вот так оно всегда и бывает: чуть возомнишь о себе, заест гордыня – и конец тебе. Дьявол стоит за левым плечом, караулит. Я только что почувствовал смрадное его дыхание, и тяжесть его копыта на плече еще жжет и гнет к земле. Но нет, не в этот раз. Еще поживем.

Девятка! Стопроцентная девятка! Немедленно в спецгруппу, пусть разбираются и с девкой с этой, и с папашкой ее и с французиком тоже. Не видать ей больше Ниццы, как своих ушей. Да и жива будет вряд ли. С врагами Родины разговор короткий. Даже если анализатор ошибся, и никакой стеганографии в файле нет, все равно им не поздоровится. Штрафных баллов на личный счет накидают – будь здоров. Считай, крест на карьере.

…И тут включился я. Я чувствовал, как напрягаются мышцы моего хозяина, неся указательный палец к клавише «девять». Все-таки дурачье придумывало эту систему. Чисто по-нашему сделано! Нет, чтобы пронумеровать грехи от единицы до десяти, и пусть ноль обозначает самое страшное преступление, или вообще сделать девятибалльную систему. Так нет же, оказалось, что ноль – самая безобидная категория, а девять – самая тяжкая, но расположены-то они на клавиатуре рядышком! Так что мне достаточно чуть-чуть дернуть палец Петра, нацеленный на клавишу «девять», вправо, – и письмо, в котором фотография круглолицей девушки заключает в себе подробнейшее разведдонесение о черных невидимых каракатицах, уносящих в черное небо черные боеголовки, отправляется во Францию с оценкой «ноль»…

Я тупо сидел перед опустевшим экраном, парализованный ощущением свершившейся непоправимой беды. Это конец. Я не знаю, что произошло. Какая-то судорога. Операторская ошибка. Усталость. Сумасшествие. Не знаю. Но письмо, которое должно было погубить директора института и его дочь, на самом деле погубило меня. Уже ничего не поправить. Надо встать, выключить компьютер, и идти в заградотряд. А там – будь, что будет. Я конченый человек.

А может, ничего страшного? Ну и что ж, письмо как письмо. Их за сутки только через наш зал проходит с десяток тысяч. Авось, последконтроль не заметит, что я отправил фотку с признаками стеганографии. Там же тоже люди, им тоже свойственно ошибаться. Если я ничего никому не скажу, может, и пронесет.

Трусливое решение на несколько минут притупило ощущение страха. Я даже смог заставить себя открыть очередное письмо. Но, сколько ни вчитывался в его строки, смысла не улавливал. Когда же обнаружил, что перечитываю его, по крайней мере, в пятнадцатый раз, понял, что надо идти.

Я не смогу жить со своим страхом. Результаты последконтроля проявятся через три дня. Все эти три дня я буду мучиться неизвестностью, поминутно ожидая, что войдет офицер в мундире с ярко-зелеными петлицами, молча укажет на меня пальцем, и я поплетусь за ним в неизвестность, а все присутствующие станут прятать взгляды, отворачиваться и делать вид, что ничего такого не замечают. Нет, уж лучше пусть все произойдет сразу.