Абсолютное программирование - Петров Сергей - Страница 31

– Я не говорю уже о множестве недостатков предлагаемого фирмой «Локхид» решения, – продолжал гвоздить Соболев. – Например, что скажут природоохранительные организации США по поводу замены пятидесяти пусков экологически чистых ракет с территории России на шесть сотен полетов тяжелых транспортников над территорией США? Да еще с пуском маленьких, но все-таки ракет? А как вы, господа, отнесетесь к двухкратному увеличению ежегодных затрат из бюджета консорциума на поддержание орбитальной группировки? Учтите также, что и первичное формирование группировки окажется дороже, да и вряд ли «Локхид» успеет развернуться к январю. Наконец, консорциум теряет такого партнера, как Россия – в нашем лице, естественно – потому что в условиях сепаратных сделок и закулисной игры мы работать не будем. Слава Богу, мы консорциуму ничего не должны – разработка носителя выполнялась нами в счет нашей доли в общий бюджет. А что касается взаимных обязательств – так мы считаем, что консорциум в лице моего друга Ричарда нарушил их первым.

Скандал получился грандиозный. Проспавшие весь день в задних рядах дежурные журналюги неслись к трибуне, на ходу выхватывая аппаратуру и вздергивая затворы. Наиболее прозорливые уже обступили сцену двумя группками – одна слепила вспышками Соболева, а другая пыталась достать Коллмэна и Эдльмана из-за спины их ошалевшего соседа. Народ в зале повскакивал, начал размахивать руками и что-то орать. Эдльман вытащил из кармана мобильник и принялся тыкать его дрожащим пальцем. Наверное, пытался дозвониться какому-то своему локхидовскому боссу в Штаты – инструкции получить. Какое там! В таком шуме разве что услышишь! Вскочил, побежал к выходу из зала. За ним устремились пяток акул пера.

Соболев, не глядя, поманил меня пальцем. Я подошла. Он показал мне на свой микрофон, дескать, будешь переводить сюда. Наверное, не хотел, чтобы в этот кульминационный момент внимание публики рассеивалось в пространстве между нами двоими. Он был прекрасен. Как Зевс, озаряемый вспышками блицев, нависал он своей мощной фигурой над суетой простых смертных и готовился нанести решающий удар. Противник в лице друга Ричарда, деморализованный внезапностью и беспощадностью атаки, тщетно пытался встать хотя бы на четвереньки. Конечно, в ихнем тепличном бизнесе приемчик с потрясанием грязным бельем, примененный только что Соболевым, немыслим. Там бы они втихаря устаканили свои делишки, выкроили каждому по кусочку, и все остались довольны. Нет, мы, иваны да марьи, не такие. Нам подавай все и сразу.

Соболев милостиво ждал, пока Коллмэн очухается и хоть что-то пролепечет. Организаторы респектабельного сборища не догадались обеспечить беднягу даже колокольчиком, чтобы призвать публику к порядку, поэтому ему пришлось стучать пальцем по микрофону. Наконец, когда толпа сообразила, что без хотя бы относительной тишины шоу продолжаться не может, у Ричарда появилась возможность изложить свою версию событий.

– Но Майкл, – сказал Ричард растерянным голосом. – Мы же ничего всерьез не обсуждали. Мы всего лишь предполагали, что, вероятно, нам может потребоваться резервное средство доставки, на случай непредвиденных обстоятельств. Мы считаем, что для консорциума важно, чтобы орбитальная группировка работала максимально надежно.

– Не предполагали, Ричард? Извини, но у нас есть текст протокола вашей встречи. Из него ясно видно, что речь идет именно о вытеснении России из консорциума, а не о каком-то там резервировании.

Вот это удар для Коллмэна! Он, видимо, и представить себе не мог, что протокол окажется у русских.

– Этого не может быть, Майкл. Мы и в мыслях ничего подобного не держали. Речь шла только о резервировании…

– В общем, так, Ричард. Мы требуем немедленного созыва совета директоров, благо требуемое большинство его членов присутствуют здесь. И либо совет принимает решение, в котором обязуется в течение года поддерживать мораторий на рассмотрение альтернативных проектов носителей, либо мы немедленно выходим из консорциума и подаем в суд с иском о компенсации наших затрат, выплате неустойки и морального ущерба.

Репортеры визжали от восторга. Половина зала хваталась за сотовые телефоны, другая – за валидол. Если русские откажутся пускать их «спейснеты», задержка в развертывании сети принесет катастрофические убытки фирмам-участницам. А другого такого массового носителя, как наши «Тополя», в мире нет.

Я читала этот пресловутый протокол. Пару недель назад, вечером в пятницу. Соболев неожиданно сам приехал ко мне домой. Ему требовался качественный перевод. На улице грохотала гроза и лил дождь. Пока он добежал от машины до подъезда, вымок до нитки. Но уж видно приспичило – так приспичило. Макс отпаивал его чаем с малиной, а я быстро переводила два листочка убористого текста, добытые, как выразился Соболев, «хорошими людьми». Соболев не хотел, чтобы до поры кто-нибудь, кроме меня, знал о существовании и содержании этих листочков. Так вот, это самый обычный рабочий протокол, и речь там действительно идет о простом резервировании. Да «Локхид» и не смогла бы до января сделать что-нибудь большее.

Соболев блефовал. Ему позарез требовалось выколотить из совета директоров решение о моратории на альтернативные носители. Для развертывания массового производства своей ракетки «Локхид» нужен как раз тот самый год, на который сейчас и подвешивал ее Соболев. А кто ж станет развертывать производство, если не ясно, понадобится ли эта ракетка вообще? Таким образом Соболев гениально избавляется от единственного конкурента как минимум на несколько лет.

Коллмэн понял, что выглядит сейчас узником, стоящим возле кирпичной стенки против изготовленной к стрельбе расстрельной команды. Особую пикантность к его личному положению добавлял вчерашний интимный ужин с четой Соболевых, о котором кто надо – уже знали. Попробуй расскажи, что речь там шла о рыбалке – кто ж тебе поверит! Он обреченно объявил об окончании сегодняшнего пленарного заседания и попросил членов совета директоров остаться, о чем они уже догадались и сами.

Все дальнейшее прошло, как по маслу. Эдльмана, вдоволь наговорившегося со своим самым большим боссом, в совещательную комнату даже не пригласили. Голоса в совете разделились почти поровну, но Соболев именно на это и рассчитывал. Гордая часть великих мира сего возмущалась совершаемым русскими изнасилованием уважаемой международной организации. Меркантильная часть совета подсчитывала возможные убытки и заготавливала обтекаемые формулировки в затребованное Соболевым решение. Спустя полтора часа, когда над Лондоном уже сгущались сумерки, листочек с решением был отпечатан на официальном бланке консорциума и подписан Ричардом, каким-то чудом усидевшем в своем кресле исполнительного директора. Ноги о беднягу не вытер разве что официант, поддерживавший увядающие силы супербоссов чаем и кексами. В конце концов говорить стало больше не о чем, и все стали разъезжаться.

При выходе из конференц-зала на каждого из членов совета директоров, как пчелы, роем набрасывались репортеры. Информация о скандале собрала их братию, кажется, со всех концов света, не то что Лондона. Но когда в дверях, чуть ли не в обнимку, появились счастливые и улыбающиеся Соболев и Коллмэн, поднялось что-то невообразимое. Полицейские оказались вмиг сметены вместе с их хилыми загородками. Толпа жаждущих информации совала в именинников украшенные логотипами микрофоны, полыхала вспышками и в один голос орала свои вопросы. Соболев утихомирил журналистов спокойным и властным мановением руководящей длани. Наступила тишина. Люди беззвучно продолжали пихать друг друга локтями, помятые полицейские, плюнув на все, в сторонке поправляли шлемы и обтряхивали пыль с мундиров. Соболев ласково улыбнулся и жестом показал, что будет говорить Коллмэн. Лес микрофонов разом переметнулся к опешившему Ричарду. Тому ничего не оставалось делать, как дежурно заверить общественность, что никакого конфликта в консорциуме нет, все работы идут в намеченные сроки и в полном соответствии с заключенными соглашениями, и что двадцать первый век Земля встретит, будучи единым коммуникационным сообществом, как это и предполагалось с самого начала.