Абсолютное программирование - Петров Сергей - Страница 14

16. Редмонд. Кампус компании «Майкрософт». Ритуальное посещение, без эмоций. Посиделки на столе Билла Гейтса, самого богатого человека планеты. 1 минута.

17. Калифорния. Кремниевая долина. Ощущая себя Джеком Николсоном, полетать на высоте 50-70 метров. 30 минут.

18. Лас-Вегас. Залезть во внутренности любого «однорукого бандита» и выяснить, благодаря какой детали американцы умудряются сохранять светлую веру в теорию вероятности и честность предпринимательства. 1 минута.

19. Лас-Вегас. Невада, ядерный полигон. Посетить подземные пустоты, образовавшиеся в результате испытательных взрывов. Можно, в принципе, сделать то же самое в Семипалатинске, но в Неваде, мне кажется, безопаснее. Хотя о чем это я? 10 минут.

20. Завершение экскурсии. Отбытие куда-нибудь.

План в целом хорош и, что самое главное, удивительным образом совпадает с моими представлениями об Америке, сложившимися в результате прочтения книжек в детстве, журнала «Крокодил» в юности, просмотра телеков в молодости и видиков в зрелости, а также выслушивания рассказов паломников в последние перед смертью годы. Единственный недостаток – полное нежелание его исполнять, образовавшееся по мере его составления. Стоило ли отправляться в такую даль, чтобы увидеть то, что я и без того давно знаю? Поэтому я сразу перешел к двадцатому пункту.

…Место, где я оказался, называлось Европа. Но не часть света, и не остров в Индийском океане, а спутник Юпитера. Это очень далеко от Земли. Если бы не две тысячи восьмой год, люди добрались бы сюда не скоро, а теперь не доберутся никогда. Так что я – единственный на веки вечные посетитель этого благословенного местечка. Миллионы лет назад, когда на Земле жрали друг друга динозавры, этот же самый лед лежал под серым небом такой же точно мертвой равниной, как сейчас, и через миллионы лет, когда Солнце погаснет, он будет все так же мертв.

Мраморный Юпитер, наискось исполосованный облачными грядами, висел над далеким горизонтом. Вечный ветер нес в его сторону шелестящую поземку. Бледно светили звезды. Европеанская ночь баюкала планету морозной бессмысленной песней, и не было ей конца. Повиснув посреди этого обиталища смерти, я впервые ужаснулся положению, в котором оказался. Что я? Кто я? Сколько мне отведено? А если вечность? Мое тело мертво, но сам-то я жив! Я сохранил эмоции, я чувствую время, работает мой разум. Я человек, каким и был до того, как умер, потому что я – это мое ощущение себя, а оно сохранилось неизменным. А значит, я, как и раньше, ограничен в своих возможностях. Да, я перемещаюсь куда захочу, я могу узнать все, что захочу, но это же совсем не то, что нужно человеку для жизни. Человеку нужны другие люди. Человеку нужно незнание. Человеку нужна любовь. Человеку нужна смерть, в конце концов. Без этого и многого другого участь человека невыносима. Что будет со мной, человеком, без всего этого?

Вот пройдет десяток лет. Я не знаю, как я их проведу. Уйду в далекий космос, блуждать по другим галактикам, искать чужие цивилизации? Нырну внутрь Солнца и буду сидеть там, бирюк бирюком, в центре термоядерного ада? Вернусь на Землю, к людям, жить безнадежным вуайеризмом?

А вот интересно, сохранилась ли у меня психика? Та самая, в медицинском смысле, которая может нарушиться? С одной стороны, если бы она сохранилась, то уже нарушилась бы, потому что вынести происходящее со мной нормальная психика вряд ли может. С другой стороны, я не замечаю никаких отклонений в самоощущении, а ведь психика – такой же элемент моего «я», как, например, способность рассуждать. Но опять же, если она сохранилась, и я уже свихнулся, то способен ли я определить, свихнулся ли я? А может, со мной вообще ничего не происходило, и никакой Санек не вгонял мне в лоб пулю, а просто это белая горячка приключилась сразу после приема арманьяка в ротонде над Хамовниками? И сейчас я не вишу свободно над пустой поверхностью Европы, пронизываемый ветром и ледяными кристалликами, а совсем наоборот, лежу где-нибудь в Кащенко, прикованный к койке, в луже мочи, в смирительной рубашке, и здоровенный эскулап засаживает мне укол за уколом в надежде вернуть к трудовой деятельности?

Не, на белую горячку не похоже – чертиков не видать. Вообще никого не видать, прах их всех дери, только недальний Юпитер, да лед, да поземка.

А если попытаться покончить самоубийством? Интересно, какие у меня возможности в этом смысле? Шеи, конечно, нет, веревку не набросишь, и из окна тоже не выпрыгнешь – на Европе пока что нет окон. Но вот если мысленно потренироваться, да поднатужиться, может, удастся заставить так некстати выжившую личность сколлапсировать? О, насчет коллапса – это идея! Не полететь ли поискать где-нибудь во Вселенной черную дыру? Уж если она нейтрино засасывает, так почему бы ей и меня не прихлопнуть, как муху? Упаду за горизонт событий, и амба. Там ни времени, ни пространства. А раз я сейчас ощущаю и время, и пространство, значит, черная дыра для меня должна быть смертельна. Слава Богу, есть надежда на будущее!

Я и в самом деле почувствовал облегчение. Ужасная перспектива вечной жизни отступила. Когда прошел испуг, и я смог рассуждать здраво, то сообразил, что черная дыра – не единственная возможность прекратить мучения. Есть еще граница Вселенной, та самая, на которой пылают квазары. Там, за границей, мое существование тоже должно стать невозможным, ведь я, в каком бы виде ни существовал, все равно остаюсь порождением своей Вселенной.

Ну вот и хорошо, вот это и зафиксируем. А пока я жив и в своем уме, есть еще куча дел. Надо поискать жизнь во Вселенной. Вдруг, в самом деле, удастся найти иные цивилизации! Надо попрыгать по Солнечной системе, по всем планетам, посмотреть, как там дела. Не может же быть, чтобы такое разнообразие форм существовало просто так, ради самого наличия! Наверняка за этим что-то кроется. Потом надо смотаться в центр Галактики, полюбоваться ее ядром, которое отсюда не видно из-за пылевых скоплений. Полетать по другим галактикам, и в межгалактическом пространстве тоже. Кроме того, следует постоянно возвращаться на Землю, следить за ходом жизни человечества. Попутешествовать по странам. В Японии хочу побывать. Во Франции, в Китае. В Италии и в Англии тоже хочу, но чуть поменьше. Штаты тоже хочется посмотреть поподробнее. Да и по России пошататься. Где я бывал, кроме Москвы, в конце-то концов! Опять же, надо не прозевать две тысячи восьмой год, поприсутствовать при гибели человечества.

Пока я перечислял все предстоящие дела, понимая при том, что это только малая часть чудесных возможностей, и, как в плоде граната, за каждым очередным слоем ягод для меня будет открываться другой, еще более обильный слой, подкралась новая тревожная мысль.

А что, если я все-таки не вечен? Более того, не только не вечен, но и крайне ограничен во времени?

Вот только что мой труп наконец-то нашли. В Москве свежее раннее утро. Охранник звонит в милицию. Уборщицы бросили работу и оживленно обсуждают мою молодость и душевные качества.

А в это время тикает счетчик. Как там у верующих? На третий день, обливаясь слезами, душа окончательно прощается с любезным ей телом. На девятый, стеная, заканчивает лобызать родных и близких. На сороковой, изгоревавшись вконец, помутненным прощальным взором окидывает родные места, и то ли отбывает в горние выси, то ли низвергается в геенну. Так что у меня до геенны осталось каких-то тридцать девять с половиной дней. Это при условии, что с того света поступила достаточно достоверная информация о сроках прохождения этих этапов. А ну как Всевышний принял решение, в целях перестройки и ускорения, сроки сократить?

За время моих размышлений ничто вокруг не изменилось. Да и могло ли оно измениться, если не менялось миллионы лет? Все так же висел в черном небе Юпитер. Все так же светили звезды. Все тот же лед недвижно расстилался внизу.

И я нырнул под ледяную поверхность. Здесь оказалось тепло и тихо. Углекислый ледяной монолит, с малой примесью воды и космической пыли. Я уходил в сторону центра планеты все глубже и глубже, нигде по пути не встречая ничего, кроме однородной твердой углекислоты. Царила абсолютная тьма. И лишь пройдя километра полтора, я понял, что структура льда стала меняться. Еще километр – и от углекислоты не осталось и следа. Дальше шел твердый, как алмаз, чистый водяной лед. Сколько ему лет, сказать невозможно. Наверное, он образовался еще во времена, когда Солнце окружало плотное пылевое облако, внутри которого плавали сгустки протопланет. Но что интересно, температура льда с глубиной становилась все выше и выше. Наконец, настал момент, когда в твердом льду, несмотря на гигантское давление и все еще низкую температуру, мне встретился пузырек древней соленой воды. Глубже такие пузырьки стали встречаться все чаще и чаще, их размеры росли, стали попадаться огромные каверны, заполненные все такой же водой. Еще ниже, где температура оказалась близка к нулю, в кавернах я встретил воздух. Не ядовитый газ, а именно воздух, близкий по составу к земному – с кислородом и азотом. Я уже знал, что будет дальше. Восемь с лишним километров льда остались надо мной, когда я вырвался в огромный воздушный пузырь, плавающий в теплом внутреннем океане Европы. Океан светился мягким зеленым светом и кишел жизнью. С темного ледяного неба непрерывно шел крупный дождь. Капли шлепались о дрожащую поверхность воды, и каждая капля порождала в этой поверхности пульсирующую зеленую вспышку. В теплой воде, насыщенной копошащейся биомассой, зелеными светящимися торпедами проносились узкие верткие существа. Пузырь, один из тысяч таких же, катился по ледяному своду, гонимый течением и гравитацией Юпитера, и окружающая его живая материя шлейфом сопровождала его в этом вечном странствии. Пузыри сталкивались, сливались, разделялись снова, застревали в неровностях льда и опять, светясь, отправлялись путешествовать.