Хельмова дюжина красавиц. Дилогия (СИ) - Демина Карина - Страница 94

Слюну гнало.

И Себастьян, поначалу пытавшийся ее сглатывать, рот открыл, позволяя слюне стекать в мутные воды… или казалось что мутные? Аврелий Яковлевич помогать не торопился, бормотал что-то, щупал затылок, и от прикосновений его перед глазами вспыхивали зеленые мошки.

Или не перед глазами, а в воде… точно в воде… кружатся, пляшут, водят хороводы, и от того становится смешно. Себастьян руку вытянул, пытаясь огоньков поймать, а они, суетливые, сквозь пальцы проскользнули.

И Аврелий Яковлевич, которого Себастьян на подмогу позвать хотел, куда-то запропостился. Это он зря… без огоньков останется… нет, чем же этаким Себастьяна накормили-то… а еще красавицы… спасут мир… огоньки смеются.

А ведьмак вдруг объявился сзади, и могучие его пальцы ловко вцепился в шею…

— Аккуратней, — буркнул Себастьян, захлебываясь слюной. — Не придушите ненароком…

Договорить не успел, Аврелий Яковлевич, сохранивший не только стать, но и силу свою нечеловеческую, на шею надавил…

Себастьян только и успел, что вдохнуть.

Вода в произведении искусства оказалась затхлой… и стенки изнутри тиной поросли… скользкие… огоньки знай себе, пляшут перед самыми глазами, а ведьмаковы пальцы держат крепко.

— Пей!

Себастьян стиснул зубы.

— Пей, говорю, песий сын… — Аврелий Яковлевич поднял, позволяя вдохнуть, а после вновь в фонтан макнул. — Хлебай, пока держится…

Что держалось, Себастьян не знал, но глоток сделал, не потому, что велено было, а огонек поймать хотел. Тот к самым губам подобрался… и в последний миг отпрянул

Вода была кислой.

И горькой.

И в желудок ухнула, чтобы вызвать новую судорогу…

— Вот так, дорогой мой… пей…

Пьет.

Глотает, потому что, если выпьет фонтан до дна, то огоньки на этом самом дне и останутся… и Себастьян их себе возьмет, посадит в банку… конечно, как он сразу не догадался-то? В большую банку, в которой квартирная хозяйка огурцы солит! Та здоровущая с мутными стенками из толстого стекла… то, что надо для огоньков. И крошек им насыплет.

— Ах ты ж… что б тебя… в хвост… — откуда-то издалека доносилась ласковая ругань Аврелия Яковлевича, который шею не отпускал. И хорошо, у самого Себастьяна плохо получалось наклоняться, а тут — все подмога. Главное, рот открывать пошире, и глотать, глотать…

В конце концов, упрямые огоньки, не желая переселяться в банку из-под огурцов, сбились в стаю и набросились на Себастьяна, они облепили лицо, забились в нос и рот, пробрались в глотку, опалив зеленым ведьмовским огнем. И ненаследный князь таки лишился чувств…

Гавел ночевал в кустах подле Цветочного павильона. Место он обустроил еще накануне, переплетя колючие ветви роз. В маргаритках припрятал флягу и десяток кристаллов, полученных от главного редактора. С кристаллами пришли векселя на премию, каковая к огромному удовольствию Гавела исчислялась четырехзначною цифрой…

…старухе про премию говорить нельзя. С нее-то и сотни достанет…

…нет, и сотни много… двадцать злотней… а потом соврать, что еще заработал… и подарок прикупить, простенький…

…правда, у старухи чутье…

…и небось, за эти-то дни она из соседей душу вымотала… бросил, ушел… и стыдно, матушка все ж таки, хоть бы и не видел от нее Гавел ни добра, ни ласки…

…как она там, одна?

…не совсем, чтобы одна, соседке Гавел оставил десять злотней и два еще — за присмотр, потому как задарма за старухою присматривать никто не желал… соседка — женщина обязательная, а заодно и с характером, она-то не попустится на старухины слезы…

…и ей подарок купить в благодарность, к примеру, платок красный с бахромою… и еще той молочнице, которая Гавелу калиточку открыла… неудобно вышло…

Вспомнилось вдруг округлое лицо с мягкими чертами, и платье простенькое, но чистое, и руки белые мягкие, сжимавшие ручку плетеной корзины. Взгляд с укоризной…

Вздохнул Гавел и в кустах на другой бок повернулся.

А луна ныне, хоть и не полная пока, но выпялилась, уставилась на землю желтушным глазом. Тени сделались длинны, дотянулись до самого Цветочного павильона, располосовали стены его. Тихо стало.

Жутко.

И слух старого крысятника обострился до предела, оттого, верно, и услышал, как скрипнула, приотворяясь, окошко.

— Вот так-то, — сказал Гавел, жуть прогоняя, и погладил верную камеру. Кристалл извлек, повесил на шею, где уже болталась связка ведьмачьих амулетов…

Тень соскользнула со стены в кусты и зашипела, наткнувшись на колючки. Материлась она в полголоса, но душевно, со знанием дела. А после, припадая на левую ногу, двинулась по дорожке. И Гавел следом потянулся, в отдалении, конечно, но не забывая снимать.

Ныне ненаследный князь совершал очередной свой ночной моцион полностью обнаженным, и свет ущербной луны серебрил смуглую кожу. Шел он бодро, разве что слегка прихрамывал, а на развилке остановился и, задравши босую мосластую ногу, поскреб ступню. И главное, стал-то в полоборота… лицо видать, и выражение задумчивое, едва ли не мечтательное. Вот Гавел и не удержался, запечатлел.

Но тут же, испугавшись, что заметят, поспешил отползти в кусты.

О том, что делал ненаследный князь в Цветочном павильоне, Гавел не думал: ясное дело, что… эта информация была обыкновенна, а следовательно, интереса для публики не представляла. Другое дело ночные променады…

…нагишом-то…

Гавел призадумался, пытаясь среди всех слухов, которые, как и всякий крысятник, собирал старательно, вычленить единственно верный, способный хоть как-то объяснить этакую княжию прихоть.

— Опаздывать изволите, Себастьянушка, — раздался из пустоты гулкий и такой знакомый голос, который заставил Гавела упасть в траву.

Он вжался в землю, кляня себя за беспечность.

…и с трудом в связке амулетов нашарил нужные…

…полог, поставленный Аврелием Яковлевичем над чашею фонтана, поблек и истончился. Фигура самого ведьмака была несколько размыта, а вот Себастьяна Гавел видел четко.

…а вот звук исчез… нехорошо… но подумав, Гавел решил амулеты не трогать, во-первых, картинка ему нужнее, во-вторых, не хотелось до поры, до времени внимание Аврелия Яковлевича привлекать.

И оторвав голову от колючей мокрой травы, Гавел поднял камеру.

Амулетов хватит минут на десять…

Ненаследный князь странной вихляющей походкой, в которой виделась Гавелу некая жеманность, подошел к фонтану. Длинный Себастьянов хвост кокетливо щелкнул Аврелия Яковлевича по штанине. Томным жестом прижал ручку к голове, покачнулся и оперся на бортик.

Глаза прикрыл.

И стоял так несколько мгновений, губу капризно оттопырив. Ведьмак же нахмурился и сказал что-то, от слов его Себастьян только плечиком дернул… а потом повернулся спиной…

…багряный плащ Аврелия Яковлевича лег на траву. Ведьмак закатал рукава рубашки… чем дальше, тем больше он хмурился. И пальцы разминал… и выплетал что-то…

…неужели все-таки приворот?

Гавел снимал, сетуя, что кристалла его камеры хватит едва ли на полсотни снимков… а время иссякает…

Ненаследный князь наклонился над фонтаном, Аврелий Яковлевич подошел сзади и нежно провел ладонью по широкой Себастьяновой спине. Что-то сказал… все ж таки жаль, что звука нет… и в следующую секунду вцепился любовнику в шею мертвою хваткой. Себастьян попытался вырваться, но сил его явно не хватало на то, чтобы с ведьмаком справиться.

Гавел замер.

А вдруг убьет?

Из ревности? Прознавши, что Себастьян в Цветочный павильон заглядывал… и точно, Аврелий Яковлевич, явно ругнувшись, макнул ненаследного князя в фонтан.

И голову под водою держал долго.

Себастьян слабо сопротивлялся, пуская пузыри…

…на помощь звать?

Гавел нашарил свисток… заметят… и выгонят, дознавшись, чем он в Гданьском парке промышляет… и по-хорошему, что бы ни происходило, он, Гавел, должен оставаться беспристрастным наблюдателем, но…

…вдруг да насмерть утопит?

И решившись, Гавел поднес свисток к губам, но тут ведьмак жертву выпустил, позвляя сделать вдох. А после вновь в фонтан макнул…