Гончаров и его подзащитная - Петров Михаил - Страница 18

— Молодой человек, обратите внимание на эти розы, они просто уникальны! — пела на левое ухо чувственная блондинка.

— Мсье, посмотрите сюда, разве эти хризантемы могут оставить равнодушной вашу даму? — медово вопрошала черная хищница с нервным разлетом ноздрей.

— Ша, бабы, не суетитесь под клиентом. У вас водка есть?

— Не-е-ет, — пережив легкий гайдаровский шок, ответила цветочница справа.

— Здесь только цветы, а водка продается за углом.

— И вам, мужчина, вообще не следовало сюда заходить, только пол собой загрязнили.

— Уймитесь, бесстыжие! Где вы вчера пропадали, когда мы с Галиной Григорьевной вам звонили. Опять раньше времени с работы слиняли? Ох, ужо вы у меня попляшете, когда я вашим хозяином стану, вы у меня наплачетесь! Я вас научу свободу любить, — стращал я девок, топая ногами. — Когда здесь в последний раз была Татьяна Григорьевна? Быстро отвечайте!

— А вы не кричите, — робко подала голос брюнетка. — Татьяну Григорьевну забрала милиция еще в прошлую субботу, кажется, тринадцатого числа.

— И вчера она не приходила?

— Ну, что вы такое говорите, конечно же нет.

— Ладно, красавицы. Будем считать, что я шутил, а теперь серьезный разговор. В чем она была одета, когда за ней приехали?

— А кто вы такой, чтобы задавать нам вопросы? — сразу обнаглели продавщицы.

— Позвоните Галине Григорьевне, и она вам все объяснит.

— Ну вот еще, будем мы ее после операции по таким пустякам тревожить, так скажем. На Татьяне Григорьевне была длинная коричневая куртка и меховая шляпа.

— Очень хорошо, а теперь ответьте: кто из незнакомых вам ранее лиц ею интересовался в последнее время? Вспомните, это очень важно.

— Вроде бы никто, — переглянувшись, ответили цветочницы.

— Ну, тогда ладно. Дайте-ка мне красную и белую розу.

— Зачем?

— «Обе гербом возьму себе на щит и буду верен вам до гроба!»

— С вас сорок рублей.

Направляясь в цветочную оранжерею, я купил бутылку водки, чтобы попутно разрешить вопрос, мучивший меня уже больше суток.

Дядя Боря с закадычным дружком Витюшей по-прежнему заседали на своем излюбленном месте в привычном маятном состоянии страдающих душ. Вид переднего бампера, остановившегося в полуметре от них, вызвал ноль эмоций. Зато явление моей персоны сдетонировало бурную реакцию со стороны Витюши. А дядя Боря, напротив, еще больше посуровел, насупился и толкнул своего приятеля локтем в бок, как бы приказывая ему прекратить необоснованный щенячий восторг.

— Наше вам с кисточкой, — выбираясь из машины, поздоровался я. — Как живем-можем?

— Хреново, Константин, — изобразив на морде скорую смерть, с готовностью ответил Витюша. — Того и гляди, окочуримся. Язык как рашпиль, все губы в кровь ободрал. Надо срочно подлечиться.

— Надо, — беспредметно согласился я. — С похмелья мужики часто загибаются.

— Так ты это… Ну… Не поможешь нам сообразить?

— Надо подумать, наверное, помогу, только сперва нам надо решить один маленький вопрос. Если вы мне в этом поможете, то какой базар.

— Конечно поможем! — с завидной резвостью привскочил Витюша.

— Я вот что думаю, — неопределенно начал я, — вы мне в тот раз сказали, что на путешествие за пузырем и на перекур у вас ушло минут пятнадцать — двадцать. Так?

— Ну да, а зачем нам врать? — подтвердил свои первичные показания дядя Боря. — А что? Что-нибудь не так?

— Все так, — успокоил я его. — И еще вы сказали, что во время перекура стали свидетелями того, как Наталия Нестерова выходила из вашего подъезда. Верно?

— Точно, так оно и было.

— Как вы думаете, не слишком ли долго она задержалась в вашем подъезде? — Конечно недолго, тут и думать нечего. Сам посуди, нас здесь двенадцать пенсионеров. Я получил пятым, значит, у нее после меня еще семь человек оставалось. Вот и выходит по две минуты на каждого. Разве это много?

— Да, пожалуй, ты прав, — с сожалением согласился я. — Ну что же, Витюша, держи свой законно заработанный пузырь.

— А ты сам-то? — соблюдая правила этикета, спросил он. — Не будешь, что ли?

— Не видишь, что ли? — сурово осадил его дядя Боря. — За рулем человек. Ты погоди, Константин, не спеши, посиди с нами за компанию.

— Да нет у меня, мужики, времени сидеть с вами за компанию.

— Как знаешь, — равнодушно ответил старик, зорко наблюдая за разливающим. — А то посидел бы, может, мы еще чего вспомним, а, Вить?

— А то нет! — подавая старшему стакан, ухмыльнулся он. — Может, и вспомним.

— Так что ты, Константин, лучше подожди, пока мы как следует похмелимся, — загрызая сухариком, рассудительно посоветовал алкаш-шантажист. — Делов-то.

— Чтобы потом я вам привез еще пузырь? — сраженный их наглостью, возмутился я. — Не получится. Сегодня же обоим пришлю по повестке, и будете вы у меня не водку хлестать, а суток десять баланду кушать, — захлопывая дверцу, пообещал я.

— Подожди! — поперхнулся Витюша то ли водкой, то ли неприятным поворотом событий. — Подожди, мы и так все расскажем, верно я говорю, дядь Борь?

— А у него никто ничего не просил. Не знаю, почему он взбеленился? Я только сказал, чтобы подождал малость, пока усвоится, вот и все. Чего он сразу? Не понимаю!

— Ну, что там у вас, рассказывайте, — сменив гнев на милость, разрешил я.

— Тут оно как получилось… — длинно отхаркиваясь и закуривая, начал старик. — Мы тебе и в прошлый раз все как есть рассказали, ничего не утаили. А потом мне Виктор говорит, может, надо было про ее возвращение вспомнить.

— Про чье возвращение, что вспомнить? Говори яснее.

— Ага, значит, когда мы покурили, с Наташкой парой слов перебросились, потом пошли ко мне жарить картошку. Витька жарит, а я в сортире сижу. — Сообщив эту важную деталь, старик задумался, видимо заново все переосмысливая. — Витюш, рассказывай ты, я же ничего не слышал.

— А я что? Стою, мешаю картошку и тут слышу, как Наташка-почтальонка к соседу по новой звонит.

— Ты что, по звонку ее отличаешь?

— Зачем? Сосед спрашивает, кто там. А она отвечает, мол, пенсию тебе неправильно выдала, открывай, дескать, надо пересчитать. Вот и все, больше я ничего не слышал. Потом мы с дедом пошли в комнату пить водку.

— Это все?

— Ну еще… я не знаю…

— Короче, когда я вышел из сортира, мне Витька говорит, что Наташка Степе пенсию неправильно выдала и теперь пришла по новой, а я как раз в комнате возле окна стоял и видел, как она выходит из подъезда вон того дома. Ну, тогда я ему и говорю: брешешь ты, пес почесучий, гляди, где она вышагивает. Вон там, у заборчика она шла. Вот как оно было.

— Так кто же из вас обознался? Ты или Виктор?

— А хрен нас знает, не до разборок нам было, водка кисла.

— И когда она вышла от Трегубова, вы, конечно, не знаете?

— Да какое там. До нее ли нам было.

— А не могла ли она быстро перерассчитать Трегубова и упорхнуть к тому дому?

— Если только у нее в заднице торчал пропеллер.

— Виктор, а ты уверен, что к Трегубову звонила Наталия Нестерова?

— Конечно, она же сказала про пенсию.

— Про пенсию может сказать любой. Ты уверен, что это был ее голос?

— Не знаю. Там она говорит — здесь картошка шкварчит, да и не прислушивался я. Зачем мне это тогда было надо?

— Ты прав, Витюша, а ты, дядя Боря, можешь ли подтвердить под присягой, что видел именно ее? Как у тебя со зрением?

— Не жалуюсь, мне кажется, это была Наташка. Ее походка, да и куртку ее разноцветную не перепутаешь.

— А что это за куртка?

— Ну, не куртка, а короткий пуховик. Он разноцветный, сейчас точно не помню, но, кажется, у него карманы и рукава желтые, сам он зеленый, а отделка сиреневая.

— Ну что же, и на том спасибо, — поблагодарил я, пытаясь отвести взор от голодных глаз своих недопохмельных братьев.

— Пожалуйста, — скорбным дуэтом ответили они и демонстративно отвернулись, более не интересуясь моей особой.

Что ни говори, а историю они мне поведали любопытную. Над ней стоило подумать. И если я был почти убежден в причастности к этому делу Наталии Нестеровой, то сейчас такая уверенность сильно пошатнулась. Теперь картинка, дополненная Витюшиными воспоминаниями, смотрелась совсем в иных ракурсах и при ином освещении. Сразу же вытанцовывались, по крайней мере, две версии, и обе они объясняли доселе непонятные моменты.