Алтарь - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 58

— Точно, точно. Вот, на указатель посмотри.

— Странно… — поколебался милиционер еще немного и отвернулся. — Ладно, пошли. Парадняки надо будет проверить и чердаки. Вдруг затаилась где?

«Пора заканчивать, — внезапно понял Пустынник. — Полицейская облава — это последний шанс генерального директора свалить хлопоты с непонятным противником на смертных. В следующий раз он пойдет сам».

День выдался ненастный. Низкие облака задевали макушки сосен, проливая из царапин струйки дождя, то густо хлещущего по камышам, то превращающегося в холодную противную морось. Княжеский сын, надеясь скрыться от проникающей везде и всюду воды, спрятался под густую крону высокой древней липы, усевшись на брошенный поверх травы щит. Но долгий дождь сумел пробить пышную листву и теперь мерно капал то на кожаную шапку, украшенную четырьмя бронзовыми пластинами, то на куртку из черной, хорошо продубленной кожи — а то и за шиворот, заставляя Волхова недовольно крутить головой.

Наконец, обрушив на незадачливых путников настоящий ливень, дрогнули ветви орешника — на поляну вышел Изекиль в сопровождении промокшего до нитки, дрожащего от холода паренька.

— Ты выбрал не самый лучший день для встречи со мной, Черный волхв, — недовольно буркнул княжич, поднимаясь со щита.

— Ничего, — кивнул Изекиль. — Очень скоро тебе будет совершенно все равно, дитя мое.

— Да уж, — передернул плечами Волхов, глядя на низкое небо. — Ты знаешь, волхв, ныне мне совсем не хочется смотреть на мир ни волчьими, ни соколиными глазами. Токмо человеческими, и токмо на печь натопленную.

— Смотреть и быть — разные вещи, княжич, — ответил жрец, кивая своему спутнику, и тот опустил на землю небольшую, плотно завязанную котомку. — Тебе следовало бы спросить, почему я просил прийти сюда тебя одного, дитя мое.

— И почему?

— Потому что чудо, каковое надлежит испытать тебе ныне, ни в какие сравнения не идет с тем, что показывал я тебе ранее, Волхов, сын князя Словена. Не дым и не кашель надлежит ныне тебе ощутить. Не взгляд зверя лесного — но мощь его. И лишние глаза сего видеть не должны.

— А этот отрок, — указал на его спутника княжич. — Он, что, слепой?

— Его я около разоренного угорского стойбища подобрал. Покормил голодного, да с собой забрал. Пусть, помыслил, пока котомку мою поносит.

— Ну пусть носит, — не стал спорить Волхов. — Так чего же ты покажешь мне сегодня, Черный волхв? Надеюсь, это стоит промокших штанов и рубахи.

— Снимай их, дитя мое.

— Что?

— Одежу всю снимай.

— Зачем? Холодно, волхв.

— Снимай, княже, — криво усмехнулся Изекиль. — Али жалел ты ранее о встречах наших с тобой, о чудесах моих?

Волхов вздохнул, расстегнул пояс, кинул на щит. Затем отправил туда же куртку, рубаху, портки и сапоги.

— И амулет с прахом Дажбога, — напомнил Изекиль. — Не то потеряешь. Теперь иди сюда, становись лицом к озеру.

— Так? — вышел на середину поляны княжич, развернувшись к стене камышей.

— Да, — кивнул жрец, развязывая котомку и доставая из нее небольшой берестяной туесок и ритуальный нож Небесного храма. Он подобрался к Волхову сзади, открыл коробочку, зачерпнул из нее двумя пальцами белую крупянистую мазь. — Первая полоса — по спине, от шеи и до самого низа. Вторая — от центра силы к левому плечу. Третья — от центра к правому плечу.

Изекиль нанес сальную полосу от солнечного сплетения через левый сосок к плечу княжича и остановился:

— Дальше пояснять не могу. Заклинание говорить надобно. Но как тебя ломать начнет, не пугайся княжич. То бедой не кончится. Кончится удачей.

— Не нам, сколотам, внукам Свароговым, боли бояться, — повел плечами Волхов. — Мажь.

— Аном, паноха уми, валайя никошь нами… — заунывно запел жрец, ровным кругом по часовой стрелке нанося мазь на живот вокруг пупка, потом прочерчивая линии от этого круга к бедрам. — Еие, Номахти Аментет ликура Амамат хнари ват Кох!

Изекиль быстрыми движениями соединил мазью колени и ступни княжича, отскочил назад и жестом подозвал замерзшего отрока, что терпеливо ожидал конца чародейства, съежившись возле котомки. Мальчик поднялся, подошел. Жрец с неожиданной в тщедушном теле силой рванул его к себе, перехватил крепко голову чуть выше подбородка — так, что острый локоть смотрел точно в затылок княжеского сына, резанул обсидиановым лезвием горло, яростно провопив:

— Амамат хнари каш-каш!!!

Волхов ощутил волну ломающей боли, что покатилась по спине — словно позвонки, расширяясь, начали выскакивать со своих мест. По животу от середины в стороны обожгло огнем, ноги свело, скручивая вместе. От неожиданной муки он не смог даже застонать, а просто хрипло выдохнул остатки воздуха и рухнул вперед. Трава приятно охладила живот, шею, подбородок; в нос ударило тиной, запахом мокрых перьев, дохлой рыбы, гниющего прошлогоднего камыша. Не понимая, в чем дело, Волхов попытался повернуться к Черному волхву. Трава защекотала подбородок, вместо слов он пару раз приоткрыл и снова захлопнул рот с громким резким стуком. И удивился тому, что отлично видит волхва во весь рост, хотя ясно ощущает землю нижней челюстью. Да и вообще, все тело было придавлено непонятной тяжестью, словно его засыпали большой кучей песка.

— Ступай, — указал на озеро Черный волхв. — Ступай, поплавай. Но помни: до вечерней зари тебе надобно вернуться сюда. Не то утонешь.

Подобрав полы балахона, служитель неведомых богов сел, и глаза его оказались всего на локоть выше глаз княжича. Волхов попытался встать, но у него ничего не получилось. Разве только глаза поднялись на уровень глаз Черного волхва.

— Не мучайся, дитя мое, — посоветовал тот. — До заката твое место в озере. Плыви.

Волхов решил послушаться — тяжело развернулся к камышам, пополз на брюхе в прибрежную воду, качнулся телом — и с нежданной стремительностью в один миг пробил заросли, оказавшись на открытой воде. Снова дернул мышцами — и промчался еще полста саженей. Чародей был прав: здесь, в воде, он чувствовал себя непостижимо легко. Тело скользило возле самой поверхности, отзываясь на каждое движение поразительной скоростью. Княжич чуть наклонил голову, вильнул хвостом — и мгновенно оказался у самого дна, понесся вдоль него. В сторону метнулся серебристый окунь — Волхов извернулся, послал тело вперед, легко нагнал улепетывающую рыбешку, приоткрыл рот и тут же сомкнул челюсти на сочной прохладной плоти. Приподнял голову — и опять за крохотное мгновение пробил носом поверхность. Описал небольшой круг, оглядываясь. Оказывается, он умчался от берега уже не меньше, чем на поприще. Вода была теплой — настолько теплой, что тело ее совершенно не ощущало. Как не ощущало и дождика, что продолжал стучать по озеру. Княжич заметил впереди остров и заработал туловищем, направляясь к нему — наслаждаясь невиданной скоростью, мощью гибкого, послушного тела.

Остров приблизился так быстро, что осматривать его стало не интересно — Волхов повернул в открытое озеро. Он в мгновение разгонялся и так же внезапно расслаблялся, покачиваясь на волнах, поворачивал вправо и влево, мчался по поверхности и нырял в глубину, пробивая толщу воды, словно выпущенная из рогатого лука[21] стрела. Душа его пела от восторга — он бы и сам запел, да только длинная пасть издавала лишь хриплое уханье, словно придавленный сапогом филин.

Внезапно по телу царапнуло чем-то колючим и жестким. Это нечто с хрустом разошлось перед пастью, но цепко вцепилось в левую руку, а дотянуться до нее правой княжич в нынешнем обличье не мог. Он дернулся всем туловищем, попытался попятиться, но на это его тело тоже оказалось не способно. И тогда он с силой рванулся вперед. То, что вцепилось в руку, держалось крепко — княжич почувствовал, как следом тянется все препятствие, едва не надрезая кожу и не отрывая пальцы. Тогда он крутанулся вокруг своей оси — натяжение стало на миг еще сильнее, а потом резко отпустило. Волхов стал медленно подниматься наверх, к поверхности, чтобы немного перевести дух, но едва его глаза различили свет как…