Алтарь - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 26

— А-а-а! — зашелся в крике первый из гребцов, поняв наконец, что рука перестала ему подчиняться: не опускается, не сгибается в локте, и только пальцы продолжают слабо шевелиться. Прочие торговцы моментально схватились за топоры, пока еще не очень понимая, с кем нужно сражаться.

— Нет-нет… — Изекиль поднял палец и покачал им из стороны в сторону. — Никаких битв. Или вы везете меня к хозяину, или я превращу вас в жаб, а потом подожду, когда он приплывет узнать, что случилось.

— Это колдун, колдун! У меня рука окаменела! Рубите его, братва, это колдун!

Крики несчастного возымели прямо противоположное действие — гребцы попятились, косясь на свою лодку.

— Давай так, — предложил тот, что со шрамом. — Мы заберем твои товары, а там к хозяину и поплывем. Лады?

— Да будет так. — Изекиль повернулся к первому гребцу и опять быстро провел по руке мизинцем — но теперь от запястья к плечу: — Хватит орать. Иди, работай…

И забрался в лодку, выбрав себе место на второй от кормы скамье.

Выменянные товары торговцы загрузили в середину плоскодонки, где между скамейками имелось свободное место, после чего столкнули глубоко просевшую лодку на воду и, взявшись за весла, стали выгребать против течения. Стараясь держаться русла, гребцы прошли одну излучину, вторую, третью, пересекли мелководный плес. Там, над омутом за еще одной отмелью, мирно покачивалась громадина мореходного корабля — не меньше чем полусотни локтей в длину и двадцати в ширину. Пузатое судно, сшитое из положенных внахлест досок, было не нильским, однако Изекилю уже доводилось видеть такие, и не раз.

— Шарданы, — тихо пробормотал он. — Морской народ, проклятый Великим.

Лодка, постепенно замедляя ход, ткнулась во влажный борт. Сверху упали веревки, к которым были привязаны широкие лосиные шкуры, и гребцы начали перекладывать товар на них.

— Лука! — крикнул сверху розовощекий толстяк. — Как обмен? Чего дикари ныне дали?

— Меду три колоды, хозяин, — отозвался гребец со шрамом, — мяса на пару дней да янтаря на три таланта.

— Это хорошо, — обрадовался толстяк. — А это кто? В пути, что ли, поймали?

— Шаман это здешний, — опасливо покосился на Изекиля гребец. — Тебя увидеть хотел, хозяин.

— Я служитель Небесного храма, верный слуга всесильной Аментет, повелительницы Дуата! — громко заявил жрец.

— Да? — хмыкнул торговец. — Тедор, кинь-ка вниз конец, хочу посмотреть на этого хвастуна.

С борта корабля упала веревочная лестница с короткими деревянными перекладинами. Изекиль без особого труда забрался по ней наверх и перевалился через борт. Выпрямился во весь рост перед торговцем, гордо развернув плечи.

— Жрец Небесного храма? — Толстяк в голубой накидке, прикрепленной к плечам двумя золотыми фибулами с рубиновыми вставками, с серебряным обручем, скрепляющим длинные кудри, в отделанных перламутровыми вставками сандалиях окинул взглядом белокожего лохматого дикаря в потрепанной, засаленной и местами вытертой медвежьей шкуре, с сыромятным ремнем, завязанным на животе двойным узлом, и обмотками на ногах, запрокинул голову и заливисто расхохотался. Смех подхватили и его спутники. — Жрец Небесного храма!

Изекиль обвел их тяжелым взглядом, остановил его на торговце, отер пальцами рук виски, а потом выбросил свою ненависть вперед.

— А-а-а! — У падающего в пропасть толстяка смех мгновенно сменился криком ужаса. Корабль исчез. Вокруг царила мрачная, непроницаемая чернота, в которую и падал, падал, падал самодовольный шарданец. — Нееет!!!

— Так чем тебе не нравится Небесный храм?

— Отпусти меня! — взмолился толстяк, поняв, что шаман из диких северных земель находится где-то рядом. — Спаси меня, колдун! Пощади!!!

Изекиль хмыкнул, хлопнул в ладоши — купец ощутил под ногами твердую палубу, но удержать равновесие не смог и, отступив на несколько шагов, рухнул на бухту каната.

— Так чем тебе не нравится Небесный храм, несчастный? — повторил свой вопрос жрец.

— Ничего себе… — Толстяк дышал так, словно только что в одиночку разгрузил весь корабль. — Ты… Ты сильный колдун. Какой Небесный храм? Был я в Кемете. Все, что могут тамошние жрецы, так это орать в ухо, поливать водой из тайных труб и воровать серебро из поясов. А ты… Ты…

— Ты был в Кемете?! — вскинулся Изекиль. — Каков он ныне? Кто там правит, каких богов почитают смертные? Как далеко он простирает границы?

— Там ныне правит фараон Аменемхат,[14] который превыше прочих ценит Амона бараноголового и воинственного Монту. А земли за ним признаются от Жемчужного моря и на запад, в пустыню, кто сколько отмерить пожелает. Токмо вдоль моря селения стоят и на реке.

— Чтут ли там смертные всесильную Аментет, повелительницу Дуата?

— Ну, — пожал плечами толстяк, — жертвы приносят. И храмы, я так мыслю, стоят. Коли ты хочешь пойти служить в один из них, шаман, то тамошние настоятели с радостью дадут тебе долю в подношениях. Такого колдовства, что ты творишь, мне в жизни видеть не доводилось…

— Служить? — зашипел Изекиль. — Ты предлагаешь мне, верховному жрецу храма, принявшему свою власть от самого Мудрого Себека, стать зазывалой на ступенях святилища?!

— Ты только не обижайся, колдун, — испуганно сглотнул купец. — Ты можешь считать себя кем угодно, да только кто тебе так легко титул верховного жреца отдаст? Это же кормушка из чистого золота! Там за такое место десятками лет грызутся, трупов не считая. Ты не сердись, но если тебя кто-то шепотом сочтет достойным такого титула, тебя в тот же вечер отравят, отрежут голову и утопят в выгребной яме. Ты даже не представляешь, какие силы и какие деньги крутятся в тамошних храмах. Там одиночке, без связей и родства, не выжить. Это такое дело — враз шею свернут, никакое колдовство не поможет. Ты лучше со мной плыви… Будешь в городах разных, селениях приморских умение свое показывать. Золота куда как больше получишь, а риска никакого. Я бы за половину дохода и возил тебя с места на место, и с вождями, царями, номархами и ханами договаривался. Я с малых лет на палубе живу, везде всех знаю… Ну не хочешь, не надо! — спохватился толстяк, увидев, как гневно сверкнули глаза Изекиля. — Воля твоя, я только спросил. Ты же сам в Небесный храм просился. Так там ведь славы много, а золота мало. Настоятели до нитки оберут, да еще и благодарить заставят. Это я всего половину прошу… А хочешь — за треть соглашусь? Какая тебе разница, где колдовать? Тебе в храме, кроме мешка каменного да хлеба с молоком, ничего не дадут. А я тебе каюту коврами выстелю, яства давать стану отборные, девок, каких захочешь… Все из своей доли… Чего молчишь, шаман?

Изекиль думал. Он думал о том, что мир, конечно, разрушился и погрузился в дикость — но не до такой степени, как он ожидал. Где-то там, за лесами и морем, продолжал существовать Та-Кемет, Возлюбленная Земля. Из его жизни исчез Нефелим, поддерживавший порядок среди смертных; из его жизни исчезли Мудрые, знание которых делало жизнь смертных легкой и счастливой, а славу храмов — высокой и непорочной. Но жизнь продолжалась. Кто-то вполз на трон Великого, кто-то проповедовал в храмах, выжимая золото из их прошедшей славы…

Торговец был прав: смертные, присосавшиеся к доходному титулу, места своего так просто не отдадут. Станут обманывать, хитрить, гадить исподтишка. Убивать. Чтобы справиться с ними, нужно сила. Очень большая сила. А взять ее в цивилизованных землях негде — там никто не позволит убивать людей сотнями, пусть даже во славу одного из храмов. Разве только попасть на войну — туда, где жизни не считают. Да вот где ее найти, войну? А чтобы начать войну самому — нужны титул, слава, сила… Сила! Замкнутый круг какой-то получается…

Впрочем, чтобы стать верховным жрецом, одной славы мало. Ведь недаром Великий никогда не посылал служителей Небесного храма в походы одних. Волею и молитвой всесильной Аментет спалить город, флот, истребить армию способен любой Мудрый. Но вот удержать власть в городе или стране, собрать пленных, довести в целости добычу — в одиночку невозможно. Нужны помощники, много помощников. Те, что будут следить за порядком там, куда не дотягивается рука хозяина. Те, что станут охранять его покой, когда он спит. Те, что будут стоять стражей у дверей дворцов и кладовых, собирать дань и вершить суд над смертными именем правителя.