Заговорщик - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 1

Александр ПРОЗОРОВ

КНЯЗЬ. ЗАГОВОРЩИК

Золотое эхо

В самый канун сочельника, зимой от сотворения мира семь тысяч шестьдесят пятой, не доезжая по Ладожскому озеру семи верст до устья Вьюна, с накатанного зимника свернул к тихим ради праздника корабельным верфям длинный санный обоз. Перед полутора десятками возков дорогу тропили шестеро холопов в полном воинском доспехе, с саблями на боку и щитами у луки седла. Копий и саадаков при них, правда, не было: чай, не в поход ратный шли, всего лишь добро хозяйское обороняли. Следом подвигались двое розвальней, а за ними, запряженный шестеркой цугом, медленно тащился похожий на большую коробку возок, сшитый из плотно пригнанных одна к другой досок. Крышу он имел двускатную, покрытую свинцом; стены, словно бельмами, смотрели по сторонам четырьмя белыми матерчатыми окнами, сзади наружу торчала короткая железная труба, вяло истекающая белесым дымком. Единственную дверцу гордо украшал герб князей Друцких: мечоммечо голубое и красное поля, на каждом – обращенные остриями друг к другу два желтых полумесяца.

По наезженной рыбаками колее обоз медленно выбрался на берег. Там, сопровождаемый злобным собачьим лаем, прополз краем вольготно раскинувшейся деревни в добрых два десятка дворов и двинулся по прямой, как стрела, просеке через лес. На шум из нескольких изб выглянули люди, проводили санный поезд взглядами и, сберегая тепло, тут же спрятались обратно, в теплые горницы, подсвеченные расписными масляными светильниками. Однако безразличие селян оказалось обманчивым. Не прошло и четверти часа, как хрустящие по мерзлому снегу возки обогнал на резвом кауром жеребце вихрастый мальчонка в коротком тулупе, накинутом прямо поверх рубахи.

Короткий зимний день подходил к концу, стремительно сгущались сумерки. Самое время – собрать сани в круг на ближайшей поляне, выпрячь лошадей, развести костры, подкрепиться горячим кулешом и завернуться до утра в овчины или жаркие охабни. Однако путники отчего-то упрямились и медленно пробирались вперед, следуя за сиротливым факелом, запаленным одним из холопов. Спустя два часа, уже в абсолютной, непроглядной темноте они выбрались из леса, перевалили пологий взгорок и наконец увидели впереди россыпь розоватых прямоугольников – окна совсем уже близких домов. Требовалось последнее усилие: спуститься к самой реке, перебраться через бревенчатый, в два наката мост, потом, повторяя изгиб дороги, немного отклониться к забравшейся на холм деревне Запорожское, но на россохе повернуть вправо, миновать очередную ложбину и забраться к поднявшемуся над высоким берегом княжескому дворцу.

Здесь гостей ждали. Утоптанная до каменной твердости площадь между крыльцом, выстроившимися в ряд тремя стогами и обширной поленницей под дощатым навесом была ярко освещена факелами, вдоль лестницы покачивались слюдяные светильники с восковыми свечами, на ступенях лежала красная ковровая дорожка. Наряженные холопы – в зипунах, суконных шапках и длинных кафтанах, опоясанные широкими кушаками – прохаживались за воротами, готовые помочь с лошадьми и грузом, указать, куда ставить коней, откуда поить и чем кормить, где отдыхать самим путникам.

Всадники из вежливости спешились за воротами. Двое отдали поводья товарищам, под уздцы завели на двор цуг, волочащий похожее на походный дом сооружение, и остановили его аккурат возле самых ступеней. Наверху распахнулась дверь, на крыльцо вышел дожидавшийся этого момента в прихожей Андрей.

Глупо, конечно: князь – а, словно пацаненок, у замочной скважины вынужден караулить. Да ничего не поделать, такой уж в здешнем мире этикет. Рано выйдешь – свое достоинство уронишь. Поздно – гостю обида. Вот и приходится подгадывать так, чтобы на разных концах лестницы одновременно с ним оказаться.

Развернув плечи и выставив еще совсем короткую бородку, князь Сакульский замер: в правой руке – посох, на плечах – песцовая московская шуба, на голове – высокая бобровая шапка. Прямо Дед Мороз, а не человек.

Из раскрытой дверцы возка тем временем опустилась на дорожку одна нога, другая. Подхваченный холопами под руки, наружу выбрался боярин, одетый всего лишь в шитую золотом и самоцветами ферязь, в меховой остроконечной шапочке и – большущих безразмерных валенках. Гость поднял голову… И Андрей, прислонив посох к столбу, стремглав слетел по ступеням, забыв про церемонности шестнадцатого века:

– Юрий Семенович! Дядюшка! Боже мой, какими судьбами? Как я рад тебя видеть! Пошли вон, – небрежно отстранил князь чужих холопов и подставил князю Друцкому свое плечо. – Сколько же мы не виделись? Год? Два?

– Дядюшка, дорогой!

Этикет перепутался окончательно. Полина, не дожидаясь приглашения мужа, сама вышла с ковшом горячего, дышащего пряным паром сбитеня, увидела того, кто с детства заменял ей отца, и тоже, забывшись, сбежала к гостю вниз. А теперь не знала, куда деть угощение. К счастью, князь Друцкий не стал дожидаться приглашения, сам забрал у нее корец и быстро осушил, с наслаждением крякнув:

– Эх, соскучился по домашнему! Хорошо… – Он отер бородку, сунул пустую посудину ближнему холопу, обнял Полину и крепко в обе щеки расцеловал: – Здравствуй, доченька. Ой, да до тебя и не дотянуться. Никак опять на сносях?

– Сына к лету ждем, дядюшка. Ой, да что же мы тут стоим? В дом, в дом пойдемте. Банька ужо часа два как топится, стол накрыт. Подкрепитесь с дороги, да с Божьей помощью и попариться до полуночи успеете.

– Спасибо, доченька, за заботу. Да видишь, ноги что-то слушаться не желают. Ослабли совсем, мерзнут все время. Видать, Господь напоминает, что отходил я свой срок по земле грешной. Пора и в иной мир сбираться.

– Что ты, дядюшка Юрий Семенович?! – испуганно всплеснула руками Полина. – Как речи такие вести можешь? Тебе еще не один год судьбой отмерен!

– Один, не один, – вздохнул старик, – да уж, как видно, пора.

– Ерунда, – перекинув руку гостя себе через плечо, Андрей стал вместе с ним подниматься по ступеням. – Ныне же в баньке пропарим, жиром медовым натрем, лихоманка и отпустит. Куда ей супротив русского пара устоять?

Первое угощение для путников было довольно скромным: сочиво, кутья, маковое молоко с медом, сыто. Только чтобы червячка с дороги заморить. В баню, известное дело, с набитым брюхом идти тяжело. Никакого в ней при этом удовольствия. И пар душным кажется, и в прорубь прыгнуть не тянет, и с полка вставать лениво.

– Вы покамест согрейтесь, – проводил гостя вместе с холопами до дверей Андрей. – А я, не обессудьте, чуть позднее подойду. Мазь обещанную на медвежьем жиру в погребе отыскать надобно. Забыл уж, куда сунул. Осенью снедью заставили.

– Не беспокойся, Андрей Васильевич, – отмахнулся князь Друцкий. – И лекари, и знахари разными зельями уж всего перемазали. Нет с этого никакого толку. Христианину честному смерти страшиться ни к чему. Я хоть ныне же причаститься готов.

– Нет уж, нет уж, Юрий Семенович, – снял седую волосину с ворота ферязи Зверев. – Обещал, так обещал.

В дверях он поддержал гостя под локоть, а когда за холопами затворилась тяжелая створка, щелкнул пальцами:

– Пахома ко мне, немедля! – И поднес к глазам добытый у беспечного смертного волосок.

Мазь у Андрея находилась всегда в одном и том же месте – в погребе над притолокой. Там, где снадобья дворня даже случайно не побьет. Обычный густой жир, куда при нужде можно и взвара травяного добавить, и настойки, и горчицы, и дегтя, и календулы – смотря от чего лечить надобно. Зачерпнув немного состава в плошку, Зверев сразу сыпанул щепоть горчицы – для притока крови к больным местам, капнул ромашкового масла – для укрепления кожи, чистотела – для того же, вышел во двор, снял с держателя факел, опустил княжий волос на коновязь, провел сверху пламенем, сдул тонкую полоску пепла на жир, после чего отправился в коровник. Место не самое красивое – но что поделать, коли, кроме как в теплом скотном сарае, живой земли зимой не сыскать? А для лечебного заговора поклониться следовало сразу трем властителям жизни: Хорсу, Триглаве и Сварогу. Триглаву же из мерзлой земли не выкликать.