Заклятие предков - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 1

Александр ПРОЗОРОВ

ЗАКЛЯТИЕ ПРЕДКОВ

Печора

Узкий санный след, местами занесенный снегом и кое-где отмеченный темными пятнами конских катышков, тянулся по белой пустынной полосе, плавно изгибающейся меж череды стройных сосен и мрачными еловыми зарослями. Прошедший недавно обоз оставил после себя и несколько щедрых пучков соломы, и горстку зерна, что, вероятно, высыпалась из протершегося мешка. Сущая мелочь для тяжело нагруженных путников – и целое сокровище для здешних, неизбалованных подарками, обитателей.

Серая полевка, отделившись от пышного красноватого кустарника, стремительными полуметровыми прыжками домчалась до просыпанной ржи, остановилась, торопливо поглощая утонувшие в снежном пухе зернышки. Судя по количеству следов, была она здесь уже не в первый раз, но неведомая мышиная берегиня так и не допустила нападения на нее ни бесшумной когтистой совы, ни пронырливой лисицы.

Внезапно меховой комочек замер, приподняв голову, настороженно к чему-то прислушался, а потом во всю прыть пустился назад, к кустарнику. А между деревьями заметалась громкая заунывная песня:

Из-за поворота, следуя по санному следу, неспешным шагом выехал всадник. В толстом суконном налатнике, подбитом гладким бобровым мехом, в лисьем малахае, длинные наушники которого опускались до самых плеч, в пухлых заячьих рукавицах и в таких же толстых, заправленных в валенки, бурых шароварах, путник походил бы на небогатого боярского сына или весьма зажиточного крестьянина, если бы не длинная кривая сабля, что болталась сбоку, постукивая кончиком ножен по притороченному к седлу, круглому щиту, окованному железной полосой. Здесь, на Руси, пока еще мало кто предпочитал прямому обоюдоострому мечу это легкое, но куда более смертоносное оружие – так что одинокий воин, который вел в поводу навьюченного всего лишь парой чересседельных сумок чалого заводного коня, был отнюдь не так прост, как могло показаться на первый взгляд.

Впрочем, кто бы и как бы тщательно ни вглядывался в странствующего ведуна, истинная история его попадания в этот мир была слишком невероятна как для здешних обитателей, так и для физиков далекого двадцать первого века. В нее не поверил бы никто, даже расскажи ее путник сам, но Олег Середин отнюдь не стремило делиться своим прошлым, ставшим одновременно и будущим, со случайными знакомыми.

Поравнявшись с кустарником, Олег натянул поводья и повернул голову, разглядывая полянку, что обнаружилась за густым ивняком. Хорошая, уютная, прикрытая со всех сторон от посторонних глаз. Не то что бы ведун боялся внезапного нападения – просто привычка заботиться о своей единственной шкуре уже успела въесться ему в плоть и кровь. Хочешь жить – всегда будь готов вступить в схватку с врагом. Даже когда опасности нет и быть не может.

– Опять же и от ветра прикроет, – задумчиво пробормотал Середин, покосился на небо. – Да, скоро совсем будет смеркаться. Пора и о ночлеге подумать.

Он потянул правый повод, поворачивая гнедую в сторону поляны, и, заехав за куст, спешился. Тут же расстегнул подпругу, снял щит и суму, скинул седло. Затем освободил от ноши чалого коня. Спутав лошадям ноги и оставив их хватать губами снег, он достал из одной сумки топор, отправился в быстро темнеющий лес. Вскоре ведун вернулся с охапкой хвороста и лапником, несмотря на мороз терпко пахнущим смолой. Второй ходкой притащил тонкую, сантиметров десяти толщиной, сухостоину. Разрубив ее пополам, Олег сдвинул получившиеся бревнышки, настрогал сверху щепок, сложил небольшим шалашиком, снизу поместил свернутую бересту. Достав из сумы просушенный болотный мох и зажигалку, он несколько раз чиркнул кресалом, выбивая искры на белесые упругие пряди, потом начал раздувать возникший дымок, подпихивая под него лохмотья бересты, – а когда она полыхнула пламенем, тут же сунул огонь в «шалашик».

Пока костер разгорался, Середин наполнил торбы овсом, чтобы после питья повесить их на головы лошадям, потом вбил в мерзлую землю длинный штырь с крюком, доставшийся ему вместе с хазарской походной кузней, повесил на него котелок, до краев закидал снегом, примял хорошенько, накидал еще. Вынул из сумки и встряхнул кожаный мешок, тоже набил снегом, пристроил возле шеста. Лошадям воду кипятить не нужно, только растопить. Так что в пламя мешок пихать ни к чему.

– Кажется, по хозяйству все… – задумчиво оглянулся ведун. – Теперь можно петь песни, пить пиво и смотреть телевизор…

С этими словами он расстелил на лапнике медвежью шкуру и с видимым удовольствием свалился сверху, глядя в весело приплясывающий огонь.

Хорошо зимой на Руси! Дождей нет, грязи нет, комары и мошка вместе с криксами, мавками, лопатницами и лихорадками забились куда-то по норам спать до весны. Для путника нет нужды одну лишь солонину да мясо сушеное или рыбу жевать. Бери с собой хоть свинину, хоть рыбу, хоть птицу ощипанную – дедушка Мороз все убережет, ничего по дороге червякам да плесени сожрать не даст. А что прохладненько бывает – так ведь не голышом люди по свету ходят! В шубейке добротной, да в шапке с ушами, да в валенках высоких, в штанах меховых и в крытых холстиной рукавицах – в любой холод жарко. Больше хочется ворот расстегнуть да морозный воздух вдохнуть полной грудью, а не на батарею теплую сесть, поджав ноги в ботиночках на тонкой подошве.

Середин, вспомнив ненавистную, слякотную, городскую зиму, криво усмехнулся, достал из сумы завернутую в тряпицу куриную полть, кинул в котелок, добавил еще снега – он, как растает, раз в десять по объему уменьшается, – сверху щедро сыпанул перца с солью, немного – сушеного сельдерея и петрушки, что дала на дорогу красавица Милена из Петушков, в которых он останавливался три дня назад.

Да-а, зимою Русь не та. Совсем другой страной становится – ни по виду, ни по жителям не узнать. В летнюю пору каждый человек на ее просторах – работяга старательный, отдыха не знающий. Всякому от мала до велика работа находится: и мальцам – гусей пасти, и старикам – баклуши бить. И девкам, и бабам – а уж крепким мужикам даже спать толком некогда. Все надо успеть: и вспахать, и накосить, и отрыть, и срубить – все, за что ни возьмись, летом делается. Леса под теплым солнышком стоят густые, поля – колосящиеся, луга – темно-зеленые, непролазные, с травой по пояс, густой, хрустящей. Летние, узкие и пыльные, дороги стыдливо петляют средь дубрав, огибая болота и овраги, то и дело упираясь в полноводные реки, по которым величаво скользят огромные ладьи; и каждый корабль несет в своем трюме тонн двести груза, а на палубе – с полсотни бойцов лихой судовой рати.

Но стоит матушке-зиме бросить на землю белое покрывало – как все меняется, словно по волшебству. Вместо летников бескрайние просторы прорезают зимники – дороги широкие, прямые, не боящиеся ни болот, ни полей, ни глубоких проток. Куда хочешь добраться – туда напрямую и торишь санную стезю. Впрочем, главными путями все равно остаются реки – ведь до каждого, почитай, селения дотягивается хоть один, пусть узенький и вертлявый, ручеек. Вот только тяжелым ладьям не подняться по мелководным протокам, не довезти товар в далекую глубинку. Однако же, едва стужа превратит воду из зыбкой ряби в прочную и ровную, как взлетная полоса, опору – как по этим ручейкам отправляются с товаром на санях, а то и просто верхом мелкие менялы, офени, дождавшиеся у битком забитых складов своего часа.