Багдадский вор - Белянин Андрей Олегович - Страница 61

Ворота негостеприимного дома распахнулись в ту же минуту. Счастливый мальчик лет двенадцати, в тюбетейке, штанах и с голым пузом, приветствовал его низким поклоном:

— Салам алейкум, уважаемый. А где прочие почтеннейшие аксакалы?

— Какие прочие?!

— Старик, милиционер и мулла, вы ведь сами сказали…

— Ах, эти… — припомнил голубоглазый аферист. — Это фикция, шутка такая, чёрный юмор, понял?

— Нет…

— Ясно. Тогда они не стали ждать и ушли по домам.

— А-а… — разочарованно протянул мальчик и поклонился ещё раз, приглашая следовать за ним в дом.

Чуть пристыженная гроза Багдада ласково потрепал парнишку по плечу:

— А ты, стало быть, достойный продолжатель знаменитого рода Али-Бабов? Или Бабов?!

— Нет, мой папа был братом дяди Али, его убили разбойники. Меня тоже зовут Касим, как и папу… А дядя Али хороший, он заменил мне отца и никогда меня не обижает.

— М-да, печальная история… А тётя Марджина, она как?

Мальчик втянул голову в плечи и бросил на гостя такой затравленный взгляд, что Оболенскому стало не по себе. Они прошли через небольшой, чисто выметенный дворик к увитой зелёным виноградом беседке. Там, под навесом, его ожидал поникший Али-Баба. Неприступная, как Кронштадт, домоуправительница молча стояла рядом.

— Ха! Привет, мой изысканно печальный друг! Вот я и пришёл к тебе в долгожданные гости. И не делай вид, будто бы ты мне не рад, я всё равно не поверю! — Невзирая на бледность хозяина, Лев храбро шагнул вперёд, поднял мужичка за грудки и смачно, по-русски, одарил троекратным поцелуем. После чего обернулся к Марджине: — И тебе привет, бультерьерка! Всё спросить хотел, у тебя в роду персидских княжон не было? Так я хотел пригласить тебя покататься по речке в расписных челнах, прямо из-за острова на стрежень.

Марджина с Али-Бабой обменялись непонимающими взглядами, а кудрявый нахал, прикинув время, необходимое Ходже на вывод шехметовской стражи, терпеливо продолжил:

— Так о чём это я? О, вспомнил! Я же — гость! Эх, пить будем и гулять будем, а пора придёт — помирать будем! Только ребёнка за бутылкой не посылай, это непедагогично…

Высказавшись, Лев демонстративно присел на самую большую подушку, безуспешно пытаясь скрючить ноги по восточному образцу. Не будем врать, что это у него хоть когда-нибудь получалось… Молчание затягивалось, и мягкосердечный Али-Баба не выдержал первым:

— Салам алейкум, почтеннейший! Конечно, ты — гость, но… у нас… я не…

— Мой добрый хозяин, да хранят его небеса, хочет сказать, что Аллах благоволит к путникам и наказывает тех, кто отказывает мусульманину в гостеприимстве. Заходите в дом, господин, кушанья и щербет будут поданы вскоре. Вечером я буду танцевать для вас…

— Хачатурян. «Танец с саблями»?

— С кинжалами, — холодно поправила бывшая рабыня и, не поняв юмора, проследовала в дом.

— Эй, минуточку! — лениво задержал её Оболенский. — Через часик сюда доставят мой багаж, несколько больших кувшинов с маслом. Понимаешь намёк? Так уж ты, домомучительница, проследи, чтобы к ним никто не приближался. Мало ли чего…

— Я прослежу, — с нескрываемым торжеством в голосе обернулась Марджина, а Али-Баба вновь закрыл лицо руками. — Обязательно прослежу, почтеннейший. А то действительно — мало ли что…

— Безумец! Она погубит тебя… — Едва рабыня прикрыла за собой дверь, её бедный хозяин бросился выпихивать гостя со двора. — Беги! Беги и не возвращайся, да охранят тебя святые Муса и Джабраил!

— А пузырёк? А посидеть? А законы гостеприимства, освящённые Аллахом?! — упирался Лев — бегство отнюдь не входило в его планы.

— Глупец, она же зарежет тебя, как зарезала атамана разбойников, прикрывавшегося честным именем купца!

— Ой, да жалко, что ли?! Дай тётке выпустить пар. С купцом получилось, пусть и со мной поэкспериментирует…

— Ты что, больной, да?!

— Больной у нас — ты! Посмотри на меня повнимательнее, дубина, я похож на пацана с суицидными наклонностями?! Нет!

— Но… тогда кто ты? — бессильно опустил руки домовладелец.

— Я — Багдадский вор, Лев Оболенский! Запомнил?! И я же — твой последний шанс, ва-банк, выигрышный лотерейный билет на свободу. Второго такого уже не будет…

Али-Баба сдержанно кивнул, но в его безропотных глазах впервые загорелся огонёк надежды…

Десять всадников из мобильного отряда городской стражи высокородного Шехмета длинной кавалькадой вытянулись вдоль узенькой улочки. На их суровых лицах была написана смутная нерешительность. Конница хороша для открытого боя, где есть место разбегу и манёвру. А вот для штурма крепкого зажиточного домика, с надёжными воротами и высоким забором, подходит весьма относительно. Да ладно, откровенно говоря… совершенно не подходит! Особенно если учесть, что дом Али-Бабы с обеих сторон плотно прижимали дома таких же состоятельных соседей. На кишлачной улице и одной лошади развернуться еле-еле, что уж говорить о боевом десятке. Шехмет понял это первым, подманивая пальцем неопрятного брадобрея:

— Иди сюда, плешивый лжец! Так ты говоришь, именно в этом жилище укрывается сейчас наиподлейший Багдадский вор?

— Воистину! — важно кивнул Ходжа. — Он бежал под кров благочестивого мусульманина, взял в заложники всю его семью и грозно хохочет, угрожая им кривым ножом!

— Ва-а-а-х… — сочувственно прошелестело по колонне стражников.

— А ещё он бессовестно кушает их плов! — повысил голос Насреддин.

— Ва-а-й мэ-э…

— Вот видите, какой он страшный злодей?

— Видим, — чуть поёжился в седле глава городской стражи. — Сейчас мы спешимся, сломаем ворота, ворвёмся в дом, и там наши ятаганы решат судьбу негодяя!

— Как будет угодно моему повелителю, — поклонился брадобрей, но, словно припомнив что-то, вновь поднял глаза: — А разве великий эмир Багдада не желал видеть отступника живым у своего трона?

Многомудрый Шехмет слегка изменил решительный угол бровей:

— Что ты можешь предложить, плешивый глупец?

— Если только мне будет позволено говорить, о величавый, я бы рассказал много тайного и скрытного, ибо люди во время бритья часто распускают язык и забывают о рассудке и осторожности…

— Говори, да покороче!

— Слушаю и повинуюсь… — елейно пропел домулло, привычно вводя в свой тон нотки опытного вруна-акына. — Да будет известно благороднорождённому господину, что случайно прознал я о том, кто в нашем кишлаке покрывает воров и злодеев. Кто втёрся в доверие к простодушному мусульманину, обманул его семью, погубил брата и взял бразды хозяйства в свои преступные руки. Знай же, что именно в том доме скрывается чёрная злодейка, нарушительница Шариата, не стыдящаяся переодевать платье перед книгой Корана, — бесстыдница Марджина!

— Погоди-ка… — попытался припомнить Шехмет, — это не та храбрая женщина, что победила целую шайку из сорока разбойников?

— Та самая, о начитаннейший, — язвительно подтвердил Ходжа. — Да только скажи мне, разве хоть одна монетка из разбойничьего клада попала в руки великого эмира? Нет! Эта наглая воровка просто извела всех своих сообщников и, запугав добрейшего Али-Бабу, устроила в его доме воровской притон… Тот, кого ты называешь Львом Оболенским, прячется именно там!

— Так ты, презренный болтун, утверждаешь, что Марджина на его стороне… — Как человек, занимающий свой пост по праву, высокородный Шехмет соображал быстро. Брать штурмом дом, где засели Багдадский вор и женщина, угробившая сорок с лишним человек, — это вам не фунт изюму! Здесь понадобилась бы вся городская стража, а не жалкий конный десяток. — Я сейчас же пошлю за подкреплением!

— О храбрейший и предусмотрительнейший, сколько медных монет ты дашь бедному, глупому брадобрею, если он укажет тебе, как взять Багдадского вора?

— Ты получишь целый дихрем серебром, но если…

— Буду казнён в соответствии со всем богатством твоей фантазии, — равнодушно перебил Насреддин, делая начальству знак наклониться поближе. — Там, за углом, есть лавка старьёвщика, купи себе в ней купеческое платье и попросись на ночлег. С тобой пойду я, а десять сундуков с товарами будут нагружены на десять лошадей. Али-Баба не откажет путникам в гостеприимстве…