Опергруппа в деревне - Белянин Андрей Олегович - Страница 37

Готовое письмецо забрал Василий, мрачный до уровня драматического театра. Чёрный бабкин кот пожал мне ладонь на прощание и молча удалился за околицу, где раздавался счастливый лай — наверняка собачья свадьба. Значит, скакуна он себе выберет на месте…

— Э, участковий, — тихо раздалось за моей спиной.

— Да, во внимании.

Назим из дома выйти так и не решился, домовые этого не любят, а потому, щурясь от солнышка, поманил меня к себе. Я подошёл, жалко, что ли…

— Кота ты атправил?

— Ну, допустим.

— Ты! — уверенно обличил меня домовой, улыбаясь во все великолепные тридцать два белоснежных зуба. — Я сам видал! Я тэбе за такоэ дело спасиба сказать хател. Вот, гаварю!

— Всегда пожалуйста, — пожал я плечами, внутренне прекрасно осознавая, что никакой благодарности и близко не заслужил. Домовой сделал знак, чтоб я наклонился к нему поближе, и еле слышным шёпотом поведал:

— Назим знает, какую дырка пауки прячут. Хочешь? Скажу!

— Ну и… какую?

— Балшую!

— Да ну?

— Очен балшую! — не замечая моей иронии, продолжал он. — Зыдес, в пэчке! В пэчку палез— в дырка попал. Тебе для следствия очен надо, да!

— Очень, — так ничего и не поняв, важно кивнул я. Огорчать маленького азербайджанского домового было бы просто бесчеловечным поступком.

— А сама дырка для чего?

— Ход! Пряма далеко к гробу.

— Что?! — Я сгрёб его за грудки.

Назим попытался вырваться и удрать, но я, несмотря ни на что, скрутил этого носатого паршивца и поволок к Яге. Неужели в нашем доме расположен тайный вход в курган, к гробу Карги-Гордыни, а кое-кто знал, знает и молчит?! Но бабка отобрала у меня дымящегося от гнева домового, даже толком не выслушав, и сразу же выпустила на свободу. Тот, естественно, удрал за печь и больше не появлялся. Я чуть было не обвинил её в измене…

— Вы… вы!

— Ну я, я… дальше-то что?

— Вы бы хоть допросили его…

— Нельзя с ними так, Никитушка, — с жалостливым вздохом объяснила наша эксперт-криминалистка, выходя за мной на порог. — Ить домовой — существо нежное, ранимое, в его сердце сама душа дома обитается. На него и голос-то завышать грешно, а ты руками хапать? Вот уйдёт от обиды, кто тебе тут такую пахлаву слепит!

— Да при чём тут пахлава! Ведь дело не в этом! Он же сказал, что знает про…

— Ну сказал… ну знает… А теперича и мы знаем, да что нам с того знания толку!

— Но… — Я остыл и сел на скамью. Яга права, надо было всё обстоятельно взвесить, прикинуть, сопоставить, а давить на домового с целью выбивания из него секретных сведений, о которых он, по роду своей профессии, вообще не имеет права упоминать… Действительно, глупо получилось…

Сколько помнится, любой домовой как существо, к дому привязанное и за него отвечающее, все домашние проблемы воспринимает как свои личные. Домовой не любит беспорядка, свинячества за столом, ругани в семье, крика на детей, а если его стараний или обид никто не замечает, может совсем развернуться и уйти. Что показательно, в дом, откуда ушёл рассерженный домовой, другой домовой никогда уже не вселится. Всё-таки какой-то тайный профсоюз у них точно есть…

— Бабушка, а вы поговорите с Назимом? Успокойте его, пусть не очень сердится, я даже готов принести личные извинения…

— Ладно уж небось придумаю чего, задобрю страдальца от милицейского произволу, — игриво усмехнулась Яга. — А ты давай в дом иди, вечер уже, попрохладит скоро. Маняшу я за Митенькой отправлю, пущай разок-другой вместе походют. Глядишь, хоть присмотрются друг к дружке как следоват…

— Ну если мы ещё и этого маменькиного сынка женим, у вас терем от перенаселения рухнет. Вы ведь не позволите, чтоб он ушёл неизвестно куда, жить своим домом…

— Знамо дело, не позволю! Он мальчонка молодой, неразумный, она и того пуще, темнота деревенская, где уж им, без присмотру-то… — начала было бабка и осеклась. Посмотрела на меня с непонятной обидою, шмыгнула носом, потом махнула рукой и вернулась в дом, давать указания кузнецовой дочке. Да нормально всё, поворчит и успокоится…

Что-то, кстати, часто на меня тут все обижаться стали: и Митька, и бабка, и домовой, ещё и кот Васька (типа я его в город погнал), а в городе царь, которому поучаствовать не дали, и государыня (за царя!) и… да мало ли желающих найдётся. Самому, что ли, на всех разобидеться? Я тоже имею право! И, может быть, даже большее, чем у них всех…

С невестой разлучили, отпуск испортили, коровой затравили, фуражку продырявили, про нервы вообще молчу… А может, плюнуть на всё и пойти прогуляться до встречи с Кощеем? Коварного австрийца я не боялся, после неудавшихся стрельб вряд ли он рискнёт сунуть нос в село… За околицей меня привычно встретила бодрая частушка:

Я дослушал, покачал головой, даже улыбнулся и продолжил путь. Потом меня ещё облаяли собаки и… собственно, на этом всё. В смысле, всё хорошее на этом кончилось…

Во-первых, идея поздней прогулки оказалась не ко времени. Я имею в виду историческую эпоху: ни одного фонаря, уличное освещение — ноль, а в окнах тоже свет не горит, ибо нормальные крестьяне ложатся и встают по солнышку. Поговорить не с кем — Шмулинсон наверняка давно ушёл, а Митьку не доорёшься, да и незачем по ночи народ милицейскими воплями пугать. На всякий случай дошёл до дома кузнеца, предположительно целующуюся молодую парочку у забора не обнаружил и развернулся назад. Короче, именно тут меня и остановили…

— Вот мы и встретились, сыскной воевода. — Из темноты на освещённый луной пятачок шагнула долговязая фигура в чёрном балахоне.

Я, кажется, говорил, что Алекс Борр не сунется в село? Так вот он-то действительно не сунулся, а гражданин Бессмертный… Предо мной собственной персоной стоял сам Кощей, и подозрительный вид его не оставлял ни малейших сомнений в его же намерениях. То есть они явно были самые дурные…

— Это ж надо, какое везение нежданно-негаданное! Иду себе на встречу с врагами заклятыми, милицией лукошкинской, во второй раз шапку ломать, шею гнуть, через свою гордость перешагивать… Ан, глядь-поглядь, да тут сам участковый, один на один, посреди ночи тёмной приключения себе на ягодицы ищет… Ну дык, считай, нашёл!

Я не мешал ему выговориться, пусть, понятно, что у мужика давно накипело. Пока болтает — не убьёт, факт многократно проверенный историей международной криминалистики. Меж тем отпетый злодей сунул руку за пазуху, извлёк широкий мясницкий нож с каким-то лопатообразным лезвием и упоённо помахал им у меня перед носом:

— А ведь ты не думал, не гадал, ищейка служебная, что так расплата близка и так бесславно смерть твоя проявится. Уже небось и свадьбу с Олёнкой-бесовкой затеяли? Нешто Яга предательская тебе, щенку недоношенному, не сказала, что всяк, супротив меня идущий, долго на этом свете не жилец?

Я начал медленно, молча и осторожно отступать вдоль забора. Звать на помощь было рискованно, а судя по тому, с какой лёгкостью Кощей размахивал здоровущим ножом, сил у него вполне хватит на трёх таких участковых, как я, и никакое самбо не поможет.

— Эх, да ты, видать, на подмогу чью надеешься? Так я тебя и тут не обрадую — Митька твой да бабка-отступница с девкой новою в избе сидят, планы на меня строют, твою милость дожидаются. Ни царя, ни стрельцов еремеевских здесь нетути, а петухам ещё спать да спать…

Мне не оставалось ничего, как продолжать плавное скольжение спиной вперёд, покуда сзади не оказался проулок, куда я, развернувшись, рванул на третьей космической скорости. Бежал недолго, потому что быстро, и в результате едва не выломал головой дверь кузнецовой бани. Внутри была, естественно, жуткая темень, но мне удалось кое-как нащупать деревянную скамейку и попытаться прижать ею дверь. Невеликая защита, и всё равно лучше, чем ничего. Я выдохнул, привалился к скамье спиной и замер — буквально в полуметре от моего носа светились круглые зелёные глаза, и почти винни-пуховский голосок ворчливо потребовал: