Тайный сыск царя Гороха - Белянин Андрей Олегович - Страница 32

— А полюбил Андрияшка Парашку!..

— На-кася, выпей, Никитушка! Да пей, пей, не вороти нос, знаю, что даю.

— Горькое… — поморщился я, ставя берестяной туесок на стол.

Жидкость, всученная бабкой, представляла спиртовой настой неизвестных мне трав. Приятное тепло растеклось по жилам, голова сама собой склонилась на грудь, глаза незаметно закрылись, а тихий, заботливый голос казался звучащим из такого далека…

— Приляг, приляг, касатик. Совсем ты у нас забегался… Вот часок поспишь, да как встанешь, как за дело-то возьмешься — в один миг со всем управишься! А теперича отдохни немного…

Я спал крепко, без снов. Отсыпался за долгую, полную приключений ночь диверсионной деятельности в логовище Кощея Бессмертного на Лысой горе. За дикое напряжение моей психики, едва выдержавшей перевоплощение человеческого тела в серого зайку. За весь несправедливый разнос у царя Гороха и необходимость участвовать в чьих-то политических играх. За нервотрепку, связанную с повальным арестом едва ли не четверти мирного гражданского населения вверенного мне города Лукошкино. За мою глобальную усталость, измотанное тело, взвинченные нервы, сердечные перегрузки…

— А-а-а-а!!!

От такого вопля пробудился бы и мертвый. Баба Яга, стоя у печи, тоже шарахнулась, едва не расколотив горшок с горячими щами, который она тащила ухватом. Орал наш «труженик метлы».

— А-а-а-а! Пойма-а-а-ал! Сюда-а! Пойма-а-ал, Никита Иванови-и-ич! Гляньте-ка, кого я за овином излови-и-ил…

Я окончательно проснулся, встал, подошел к окну и… ахнул! Митька обеими руками держал за шиворот извивающегося дьяка! Филимон Груздев, собственной персоной, верещал что-то невразумительное, сучил ногами и всячески вырывался. Хотя дураку ясно, вырваться из медвежьих лап моего напарника попросту невозможно. Скорее та же Яга профессионально займется балетом, чем Митька выпустит из рук разыскиваемого преступника.

— Тащи его в дом! — приказал я.

— Пусти меня, аспид… — продолжал бултыхаться дьяк. — Не сметь меня хватать, я особа духовного звания! Пусти, кобель здоровенный, сам пойду! С гордо поднятой головой, смиренно, аки мученики христианские…

Хм… судя по трепу — настоящий дьяк. Всамделишный, не поддельный, не какая-нибудь шамаханская иллюзия. Каким же образом он к нам попал? Меж тем задержанного доставили в горницу и усадили на стул. Митяй грозно встал за его спиной, дабы сразу пресечь все возможные попытки к бегству.

— Где был взят бежавший из царской тюрьмы гражданин Груздев?

— За овином, батюшка участковый. Я как порядок во дворе наводил, старался, значит, сил не жалеючи, так и слышу, будто что трещит… Думал, почудилось, перекрестился, а оно со всей мочи как — х-р-р-р! Ну словно кто полотно разодрал… Все, стало быть, ясно — враг нечистый!

— Рясой за щепку зацепился, рванулся и упал… — раздраженно пробурчал дьяк. — Вон дыра теперь какая…

— А вы помолчите пока. Понадобится — я сам спрошу. Продолжай, Дмитрий…

— Так вот и оно ж… Я метлу-то наперевес, иду на звук, захожу за овин, а там — он! Как увидел меня — зарычал, завыл дурным голосом, зубы редкие оскалил да как бросится…

— Что ж ты врешь, ни стыда у тебя, ни совести!

— Гражданин Груздев! — Мне пришлось хлопнуть ладонью по столу и возвысить голос. — Сядьте и прекратите выкрики в сторону работников милиции.

— Да ведь врет он, врет же, врет…

— Тока где ж ему со мной справиться? — скромно выгнул грудь довольный Митька. — Я ж его, долгополого, раз-два — и в стальной захват по вашей системе дзюдо! Вот он, беглый каторжник… У-у-у, а меня из-за него едва под суд не отдали! Шею бы ему намылить, да не могу — милицейская честь не позволяет…

— Ах, так? Вообще ничего не буду говорить!

— Гражданин Груздев, вы задержаны по подозрению в соучастии в краже перстня с хризопразом, сундучка с червонцами, в шантаже боярина Мышкина, неоднократных покушениях на жизнь работников управления по охране правопорядка, вступлении в преступный сговор с шамаханскими террористами, предоставлении им базового места жительства, побеге из тюрьмы и сопротивлении при повторном аресте. Достаточно?

— Легавые вы, легавые и есть… — задумчиво признал дьяк.

— Значит, будете говорить, — понимающе кивнул я. — Митька, дуй к царю, доложи о поимке опасного преступника, да не слишком преувеличивай свои личные заслуги в деле задержания. Передай царю, что через два часа Филимон Груздев поступит в его полное распоряжение.

— Слушаюсь, Никита Иванович! А… только как же я вас одного с энтим отъявленным уголовником оставлю? Не ровен час, бросится да и укусит…

— Ничего, Баба Яга заступится. Выполняй приказание — чтоб через пару минут был обратно!

Парня словно ветром снесло. Бабка жалостливо посмотрела на дьяка:

— Есть-то небось хочешь?

— Муки голода претерпеваю смиренно, ибо сказано в Писании…

— Покормите арестованного, — разрешил я, вставая из-за стола.

Яга быстро сообразила миску щей, краюху хлеба, большой пирог с капустой и кружку кваса на третье. Дьяк Филимон уписывал за обе щеки, благодарно похрюкивая. Я чувствовал, что моя прежняя версия, о его главенстве в этом деле, дает первую трещину. Этот человек слишком неуверен в себе, труслив, скандален, чтобы составить столь долговременный и тщательно разработанный план. Не все так просто…

— Гражданин Груздев, если вы поели, то напоминаю: за вами придут уже через час. Если вы откажетесь сотрудничать со мной, то царские палачи будут учить вас откровенности на дыбе. Итак?

— Ни в чем ни повинен! — твердо стоял на своем дьяк Филимон.

Ну, и черт бы с ним, я и так знал, что он действительно ни в чем не виноват, но ведь мог бы, гад, и помочь следствию! Пришлось брать его за уши, спасая упрямца как минимум от тюрьмы. Максимум — от разнообразных вариантов публичной казни, практикуемых в Лукошкине с высочайшего монаршего соизволения.

— Спрашиваю еще раз, вы знали о фактах злоупотребления служебным положением боярина Мышкина Афанасия Федоровича, отвечающего за надлежащую охрану казны?

— А то нет! Да ведь это любому дураку с первого взгляда ясно. Я давно хотел батюшке государю на него, вора бессовестного, донос писать. Он ведь каков гусь лапчатый — все себе так и прет… Однако все как-то недосуг, а тут еще ты со своей милицией…

— Значит, признаете, что шантажировали его? Если да, то с какой целью?

— Чего я с ним делал? Чтой-то слово какое богомерзкое…

— Вы требовали от него денег?

— Нет!

— Повторяю вопрос: не получали ли вы денег от гражданина Мышкина Афанасия Федоровича?

— Получал, — неожиданно признался дьяк. — Как же не получать, ежели дают. Он ведь какой человек? Широкой души, доброты намерений, жалости, щедрости и сострадания… Помогал он мне в дни бедствия, спасая от голода и холода. То денежку ссудит, то две, гривной мог пожаловать, а то и рубль серебряный жертвовал не скупясь — дело-то божеское. Я и брал, отчего не брать, когда дают?

— Странно, а сам Афанасий Федорович имеет на эту «благотворительность» другие взгляды. По-видимому, вам придется устроить очную ставку, но пока еще несколько вопросов. Как в вашем доме прописались шамаханы?

— Не ведаю! Знать ничего о них не знаю, ибо нехристи они волосатые. Избави меня Господи от одного их названия, да чтоб и духу энтих поганых язычников не было на нашей святой земле, чтоб…

— Не увиливайте от ответа!

— Слышь, ты, сыскной воевода, ежели у меня в дому кто и шастал, так я о том не знал. Вот те крест святой — не знал! Я ить тружусь, аки пчелка небесная, — с утренней зарей на работу в думный приказ, весь день в хлопотах, на вечерней заре уж еле ноги волоку. Домой являюсь затемно, перекушу чем Бог послал, помолюсь Николе Угоднику, да в постелю жесткую так не раздеваясь и падаю. А что мне за труды сии адские? Хоть бы слово доброе кто молвил…

— Итак, — подытожил я, — с ваших слов можно предположить, что в ваше отсутствие в вашем доме в вашей личине мог свободно разгуливать ваш двойник из шамаханов.