Слово воина - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 63

— Давай и мы со всеми, — предложил кобыле Олег и отпустил поводья.

Из города они вырвались через западные ворота, разошлись в стороны, широкой рысью мчась по накатанной, ничем не ограниченной по сторонам дороге.

— Где лагерь искать? — оглянулся на ведуна воин.

— Я помню, у излучины они стояли. Выше по реке, в пределах видимости из города. Верст семь-восемь, не более.

— Не может быть?! — чуть придержал поводья Дубовей.

— Все может, — усмехнулся Середин. — Смотреть просто не умеете.

— Хазары!

— А?!

Маленький отряд как раз пересек узкий, поросший высоким ивняком, ручей, который мирно струился к Оке, — и на вытоптанном поле за ним неожиданно наткнулся на точно такой же вражеский разъезд. Времени на раздумья не оставалось — только опустить рогатины да еще больше пришпорить и без того стремительно мчащихся коней.

— Ул-ла-а!!! — завопили степняки.

— Мур-ром!!! — взревели ратники.

Встречные скорости идущих в галоп лошадей составляли никак не меньше шестидесяти километров в час.

«Как с пятого этажа об асфальт…» — успел подумать Середин, и отряды столкнулись. Послышался оглушительный треск, в воздухе промелькнуло чье-то тело. Олег увидел как Дубовей ловко промчался между лошадьми двух степняков, отбив щитом копье одного и врезавшись рогатиной в деревянный диск другого. Удар остро отточенным наконечником на такой скорости без труда пробил и щит, и воина насквозь — они нанизались по самую рукоять, вместе с рогатиной отвалились в сторону, воин выхватил меч.

И тут ведун обнаружил, что разминувшийся с ратником хазарин мчится прямо на него.

— Ква-а! — выкрикнул Олег свой самый боевой клич, двумя руками рванул с луки щит, вскинул перед собой так, чтобы наконечник копья прошел по касательной, и тут же ощутил сильнейший удар. Седалищу на мгновение стало легко и прохладно, но уже через секунду Середин со всего размаха грохнулся спиной о землю. — Ква…

Все, что он мог делать ближайшие двадцать секунд — так это лишь хлопать ресницами. Потом ему удалось сделать вдох, затем глубокий вдох, а еще через минуту — хоть и с трудом, но подняться.

В седлах оставалось еще в сумме человек десять. Причем муромцев, похоже, раза в полтора больше. Вот узкоглазый и остроносый степняк, выбивший Олега из седла, вырвался из схватки, стряхнул с руки расколотый в щепки щит, снова ринулся в сечу, как раз позади бывшего муромского воеводы.

— Дубовей!!! — закричал Олег. — Сзади!

Воин на мгновение оглянулся, быстрым движением рубанул близкую лошадиную голову поперек морды, вернулся к предыдущему врагу. Скакун степняка начал заваливаться. Хазарин спрыгнул на землю, бросил на своего коня прощальный взгляд, а потом, тяжело дыша и угрожающе помахивая самой настоящей, длинной и кривой саблей пошел на Середина.

— Ты знаешь, что убивать безоружных нехорошо? — громко поинтересовался у него Олег. — Нет?

Поганый рубанул его из-за головы — ведун подставил щит. Потом подставил его под удар справа, слева. Степняк, не в силах достать врага из-за большого диска, взревел от ярости, схватился за окантовку левой рукой, правую занося для завершающего удара, и… оказался слишком близко. Олег, толкнув низ щита вперед, резко бросил его вниз, одновременно приседая, и стальная окантовка врезалась хазарину в ногу чуть выше колена. Поганый охнул от боли, а ведун уже подтянул щит кверху, отодвигая его махиной тонкую саблю, и вторым ударом впечатал окантовку в самую переносицу противнику.

— Ква! Говорил тебе, не трогай безоружных… — Олег перевел дух, наступил убитому поганому пяткой на пальцы, отдирая их от рукояти, подобрал саблю, взмахнул. — Хреново… Совершенно не отбалансирована. Но ничего, теперь все равно живем.

Правда, пользы от добытого оружия уже не было. Сеча закончилась. Уцелевшие ратники спрыгивали на землю, проверяли, как состояние раненых товарищей, добивали излишне живучих поганых. Рутина войны…

— Что скажешь, странник? — спросил с седла Дубовей. — Возвращаемся? Повод есть. Словечко за тебя, опять же, есть почему замолвить.

— Ерунда… — Середин нашел взглядом свою гнедую, пошел к ней. — Совсем чуть-чуть ехать осталось. Если по-быстрому, взглянуть и обратно, то и вдвоем обернуться можно.

— Люб ты мне, странник, — расплылся в улыбке воин. — Молодец. Не боись, отобьем у князя. Эка невидаль, трех монахов зарезал… А чего еще с ними делать. Вон, в Суздале, сказывали, двух проповедников на колья посадили на площади. Ну, там, где они людей от веры отговорить пытались. А в Ладоге к бревнам пятерых привязали и по реке пустили…

— А хорошо ли это, Дубовей? — не выдержал Олег, поднимаясь в седло.

— Так ведь… Христиане…

— Ну и что? Если люди глупы и поклоняются символу смерти, разве это не их личная беда? Разве банальная дурость достойна смерти?

— Дык, а чего еще с ними делать?

— Обратить в истинную веру, Дубовей, — тяжело вздохнул Середин. — И если ты не способен объяснить заблудшему, что твоя вера правильнее его, то разве его нужно сажать за это на кол?

— А кого? — удивился воин.

— Жаворонка, — отмахнулся Олег и послал гнедую вперед.

Через полверсты они пересекли еще один ручей, и ведун начал узнавать очертание берегов. Вот Ока круто изогнулась, огибая выпирающий на том берегу огромный камень, которому чайки организовали на макушке белую шапочку, вот прильнула к этому берегу, отвернула.

— Сейчас отмель будет, — невольно прошептал Середин, придерживая кобылу, спешился, прихватил от греха щит и саблю, пошел к прибрежным кустарникам. — Здесь, здесь она должна быть…

Однако река, к его огромному разочарованию, не огибала просторную отмель, а растекалась за поворотом в широкий плес. Олег непонимающе тряхнул головой: камень, поворот… Излучина должна быть, излучина… А Ока почему-то растекается…

— Что за леший? — оглянулся на воина Олег.

— Была тут раньше отмель, — признал Дубовей. — Река о прошлом годе размыла…

— Что?! Когда?!

— Ну, прошлым летом…

— Когда хазары пришли? — перебил ратника Середин.

— Да…

Ведун, облизнув пересохшие губы, сунул руку в карман куртки, взял византийский камень в руку, сжал пальцы… Перед ним словно задрожало марево, а когда рассеялось, — он увидел толпы людей, оседланных коней, десятки шатров, костры, пирамиды копий, тревожно блеющих баранов, ждущих кончины во имя благополучия хазарской армии. Олег отпустил самоцвет — снова возникло марево, и вместо отмели опять покатились волны по мелководному плесу.

— Ну, пропадай моя черешня… — Ведун бросил на землю щит, выложил на него голубой камень, а потом коротким ударом рукояти раскрошил его в мелкие осколки. Послышался переливчатый звон, вверх взметнулось легкое полупрозрачное облачко.

— Ха… — плечо Олега сжала сильная рука. — Хазары!

— Только тихо… — прошептал ведун, поднимая глаза. Все правильно: полноводная река лениво обтекала обжитую тысячами людей широкую отмель, воины спали, играли в кости, подкидывали дрова в костры. — Тихо, Дубовей… Ты знаешь, самое смешное то, что они абсолютно уверены, будто их никто не видит. И они не станут поднимать тревоги даже тогда, когда княжеская дружина подойдет к ним в упор. Она ведь наверняка не раз мимо проходила, верно?

— Великий Сварог, какой чудесный подарок… — покачал головой воин. — Мы должны мчаться в Муром, немедля. Такая весть стоит целой княжеской казны и всех земель в придачу. Мы приведем сюда рать еще до полудня, не то провалиться мне на этом месте!

Дубовей сдержал свое слово. Солнце еще только-только подбиралось к зениту, когда, успокаивая врага неспешным шагом, две тысячи одетых в броню, вооруженных тяжелыми мечами и длинными рогатинами княжеских ратников поравнялись с отмелью.

Их заметили. Хазары показывали на витязей пальцами, хохотали, хлопая себя по животам, строили рожи, показывали языки. Продолжалось это недолго, минут пять — ровно то время, которое понадобилось идущим в задних рядах ратникам, чтобы влиться в общую массу, превратившую разрозненных всадников в единый, тяжелый, окованный сталью и ощетинившийся сотнями копий, кулак.