Слово воина - Прозоров Александр Дмитриевич - Страница 57

Воевода отошел к приоткрытому окну, выплеснул наружу чуток вина, выпил. Середин тоже подступил к окну и ахнул от открывшегося вида, ранее размытого неровными слюдяными пластинами. Чуть ли не от самого подножия детинца начиналась широкая водная гладь, уходящая в обе стороны далеко за горизонт. Напротив, на том берегу, шелестела листвой огромная дубрава, за которой, на удалении нескольких километров, выглядывали остроконечные макушки елей. На реке покачивалось немалое количество рыбацких лодок, к причалам подходили глубоко сидящие ладьи.

Олег понял, что при таких условиях хазарскую осаду город сможет держать не то что годами — столетиями. Разве только с казной князь сильно попадет, потому как дани собирать степняки ему не дадут. Впрочем, крестьяне его все едино от разорения разбегутся — лишь бы в неволю не попали. Ну, и хлеб с мясом дорогие будут. Своего-то, с крестьянских полей, толком не доставить. А тот, что издалека привезен, — совсем других денег стоит.

— Что же ты, воевода, — чинно отлив на долю богов немного вина, спросил Олег: — про князя не самые добрые слова говоришь, а служить продолжаешь?

— А как иначе? Здесь я родился, здесь вырос. За родные стены, крады и требища отцовские и погибнуть не жалко. Я ведь не варяг какой-нибудь, за золото кровь свою продавать. Опять же, отцу князя у одра смертного я верность сыну поклялся сохранить. А слово даденное, сам понимаешь, назад уже не возвернуть.

— Это да, — вздохнул Середин и в несколько глотков допил терпкий, сдобренный пряностями, напиток. — Слово не воробей, вылетит — не поймаешь.

— Как сказываешь? — оживился воевода. — Не воробей? Хорошо заметил. Запомнить присказку надобно.

— Язык мой — враг мой, — усмехнулся Олег. — Тоже запомнить можешь.

— Иное слово пуще дубины, — в свою очередь высказался Дубовей. — Мал язык, да человеком ворочает.

— Блудлив язык, что кошка. Он ляпнет, а добру молодцу расхлебывать.

— Ешь пирог с грибами, держи язык за зубами, — парировал воевода. — Еще вина налить?

— Давай, — согласился Середин. — Мне за руль теперь ох как не скоро…

— Про дело странное хочу тебе сказывать, гость дорогой, — облокотился на подоконник Дубовей. — Почитай ужо год мы в осаде сидим. Однако же ни купцы не торопятся хлеб да справу воинскую нам везти, ни варяги не тянутся за серебром княжеским да добычей, что в сече на меч завсегда взять можно. Князья-соседушки ни разу ни слова доброго, ни злого не отписали. Как бы и нет ничего. То ли неведомо никому про войну нашу, то ли про нас самих забыли начисто.

— Приглашение в Белоозеро получали? — спросил Олег.

— Нет… А с чего бы оно?

— Князь Олесь Русланович дочку свою за ростовского князя Игоря отдал, — облокотился рядом с воином ведун. — Созывал гостей со всех сторон. И князей, и бояр. Коли про боярыню Верею слышал, так она там тоже была. А усадьба у нее где-то здесь, неподалеку.

— Ужели всех?

— И я там был, мед-пиво пил… — тихо пропел Олег. — А про хазар Верея за все дни ни разу не помянула…

— Вот и я говорю, зело странно сие, — покачал головой Дубовей. — Не мог белозерский князь нашего не пригласить. Это же позор получается… Оскорбление прямое пренебрежением, ссора, обиды великие. Недолго и кровь пролить.

— Тогда будем считать, что я ничего не говорил, — отпил вина ведун. — Только ссоры княжеской мне на совести не хватает. И так перепачкал всю в последнее время.

— Я про другое речь веду, странник. Ты ведь уходить от нас собирался? В Новгород? Ну, так говори всем на своем пути, что Муром с хазарами насмерть бьется! В городах во всех, в селениях, купцам говори, волхвам. А как до севера доберешься — так и далее, норманнам весть попытайся отправить, что князь Муромский ратников ищет и монетою звонкой платить готов.

— Хазары! — послышались выкрики откуда-то с обратной стороны детинца. — Хазары!!!

— Ну вот, легки на помине, — вздохнул воевода. — Вот скажи, мил человек, откуда они взяться могли, коли дружина им навстречу пошла? К лагерю ихнему?

— Может, лагерь с другой стороны?

— Да ужо со всех сторон смотрели! — Дубовей плеснул вином за окно, остальное допил. — Прав князь: не иначе, сам Чернобог с Марой и Кощеем зловредным их покрывает! Ладно, поскакали, посмотрим на поганых.

В этот раз дело шло отнюдь не о проносящейся где-то вдалеке конной сотне, а о самой настоящей атаке на город. Тысячи черных и серых всадников, подобно бестолково суетящимся муравьям, заполонили развалины муромских предместий, добравшись почти до самого рва. Многие из них пускали стрелы, большей частью обычные, но временами и горящие — обмотанные просмоленной паклей и запаленные от факелов.

— Совсем обезумели поганые, — покачал головой Дубовей, — видишь, что творят?

— Поджечь хотят, я так понимаю, — пожал плечами Олег. — Сволочи, конечно, но желание понятное.

— Какое оно понятное?! — взорвался воевода. — Какого лешего они пришли к нам за сотни верст, коли город запалить хотят? На что им пепелище надобно? С него ни добычи, ни невольников не взять. Данью не обложишь, меч на верность целовать не заставишь. Пепелище — оно пепелище и есть. Точно, Мара у них весь разум сожрала!

— Так не загорится город-то? Может, людей предупреждать нужно? Ну, в набат ударить, дабы готовы были?

— Ни к чему, — отмахнулся, несколько успокаиваясь, воин. — Не первый раз они дурь эту творят. Князь повелел каженный день хозяевам в городе крыши и стены домов и сараев своих поливать. Сырое все, не запалится. Оброк на ремесленников возложил стены поливать. Устают горожане, недовольство зреет от хлопот таких каждодневных. Тягость лишняя… Постой, а это там что?

В конце стены, напротив смотрящей на запад башни, степняки спешно мастерили какое-то сооружение. Дубовей, сорвавшись с места, со всех ног побежал туда. Ведун помчался следом.

Вообще, оборона города оставляла желать лучшего. На стенах не имелось ни единого воина, караульные на башнях больше наблюдали за гарцующими далеко внизу погаными, лишь изредка выпуская по стреле в ответ на целый ливень шелестящих в воздухе хазарских вестниц смерти. Правда, следовало заметить и то, что по нескольку мертвых тел у каждой башни все-таки валялось, а вот среди защитников города не было пока даже и раненых. Большинство вражеских стрел застревали либо в навесе над стеной, либо в бревнах ниже караульной площадки. Много улетало в сам город, но и оттуда никаких гневных выкриков или воплей боли не доносилось.

Добежав до башни, они влетели в черную темень, почти на ощупь поднялись на верхнюю площадку. Князь Гавриил находился уже здесь, вместе со всеми тремя чернорясниками. Пятеро ратников, стараясь отличиться, стреляли вниз с похвальной частотой, но без особого успеха.

— Молитва, молитва, князь, — отчетливо проскрипел монах. — Только молитва, вера и упование на милость Божью способны принести избавление от язычников.

Копошащиеся возле длинных бревен степняки были видны отсюда, как на ладони. Они уже успели скрутить высокие, в два человеческих роста, козлы, поставили их на расстоянии метров трехсот от стены, теперь начали крепить сверху бревно. Одна за другой, раскачиваясь на обгорелых кольях, бывших когда-то забором, и едва не переворачиваясь на выбоинах, к сооружению подъехали пять телег.

— Туда! — хлопнул Дубовей ратников по плечам, — туда стреляйте!

Караульные дружно натянули луки, пустили залпом пять стрел — возле козлов упал один человек, лошадь завалилась набок, опрокинув телегу, забила ногами. Один из степняков обошел ее, деловито перерезал горло. Снова мелькнули стрелы, наземь осел еще один человек. Хазары, выковыривая из земли старые доски, обгорелые колья, темные от грязи стропила, принялись устраивать загородку от стрел. Мастеров, копошащихся на козлах, они защитить смогли, а вот лошадей — нет, и еще четыре телеги одна за другой лишились своей тягловой силы. Тем не менее, бревно поганые закрепили благополучно, соорудив нечто, похожее на кривые качели — к Мурому был обращен короткий конец бревна, к лесу смотрел длинный. На короткий локоть строители повесили огромные корзины, принялись торопливо нагружать их камнями.