Убить, чтобы воскреснуть - Арсеньева Елена - Страница 78

Герман тупо смотрел на курок, не заботясь, что подумает сейчас Кавалеров, сочтет трусом или нет. Рассказ Альбины вспыхнул в памяти. Тетка погибла… И Кавалеров говорит о том же. Значит, в той машине была Альбина?! Странная, страшная, почти мистическая связь их жизней поразила Германа. Как диковинно водит их судьба — совсем рядом, но как бы параллельными тропками. И вот наконец-то они пересеклись…

Вскинул голову.

— А без Кирилла в этом деле нельзя было обойтись? Ты же и так его фактически прикончил. Зачем добивать?

Кавалеров поскреб пистолетом по столу, разводя руками.

— Да как-то ничего в голову больше не пришло, — сказал почти извиняющимся тоном. — Надо было непременно от тех баб избавиться. Хотя Кирилл, ты, конечно, не поверишь, мне даже нравился. Он был совершенно безвреден. Только ты мог высмотреть в нем врага, а ведь это было полное ничтожество!

— Да, теперь видно, что он тебе и впрямь нравился, — кивнул Герман. — Тебе и Лада небось нравилась, и…

Он не успел назвать имени — Кавалеров вскинул руку в запретном жесте.

— Нет. Это другое. Они — Налетовы. Их я мог только… — И вдруг прервал себя улыбкой, полной предвкушения огромного удовольствия: — О да, ведь ты еще ничего не знаешь! Почему все это произошло — не знаешь! Ты еще не представляешь, кто держит тебя на мушке!

Честное слово, Герман на миг почувствовал что-то вроде неловкости из-за того, что вынужден лишить его удовольствия назвать себя!

— Увы, извини, если огорчу тебя, но я все знаю. Меня держит на мушке Никита Семенович Кавалеров, сын хирурга Семена Евгеньевича Кавалерова — того самого, у которого больные на столе умирали от болевого шока…

Кавалеров замер. Потом улыбка медленно слиняла с лица. Впалые щеки сильнее втянулись, резче обозначились провалившиеся подглазья.

Череп! Маска смерти!

— Петь-ка? — выдохнул он. — Петька, значит, свел концы с концами? Н-ну… Раз ты все знаешь, тогда о чем еще говорить? Тогда — разговор окончен!

Он вскинул пистолет. Пуля свистнула над головой Германа, который за полсекунды до выстрела резко откинулся назад, падая вместе со стулом, толчком согнутых ног опрокидывая противника, перекатываясь по полу и вновь оказываясь на ногах. Он вылетел из кухни, но захлопнуть дверь не успел — новый выстрел заставил шарахнуться в сторону.

Бежать через холл к двери? Нет, слишком долго. И ему вовсе не улыбалось сделаться движущейся мишенью для Кавалерова, этаким зайчиком-побегайчиком! Ему нужно было оружие — чтобы ответить убийце, чтобы убить убийцу!

Вцепился в перила и, сильно забрасывая тело на ступени, в несколько прыжков заскочил на второй этаж. Пуля грохнула в балясину, пошла рикошетом, но Герман уже проскочил в дверь дедова кабинета, служившего гостиной. Толкнул задвижку в петлю. Огляделся и, не переводя дыхания, кинулся к дивану, над которым висела «тулка». Больше никто в семье охотой не увлекался, ружье провисело здесь без малого тридцать лет. «Тулка» — и наполненный патронташ.

Распихал патроны по карманам, два вогнал в стволы, взвел оба курка. Обернулся к двери, удивленный, что никто в нее не ломится, не решетит выстрелами.

Минута передышки затянулась. Что-то не так. Вряд ли Кавалеров ищет его по другим комнатам — не так он глуп, чтобы не догадаться, куда прежде всего ринется Герман. Значит, затаился в коридоре.

Герман по стенке добрался до двери, стал сбоку, в мертвой зоне.

Что, будем стоять — кто кого переупрямит?

Ожидание затягивалось.

Странно… Герман растерянно скользнул взглядом по комнате. Лунный свет очертил на полу красивую, удивительно четкую тень резного столбика — одного из тех, на котором держался навес балкона.

Вот оно что! За дверью такая тишина, потому что Кавалеров и не думал его там стеречь. Зачем рисковать нарваться на дуплет картечью в упор? Мало не покажется! Нет, Кавалеров умнее. Он притаился под балконом — ждет, когда Герман решит, что перехитрил противника, и начнет спускаться со второго этажа по надежным, будто веревочные лестницы, плетям дикого винограда, за сорок пять лет существования внуковской дачи сплошь обвившим фасад. И вот здесь-то, на стене, Герман словит свою пулю…

Нет, не словит.

Рывком отшвырнув задвижку, он вылетел в коридор, выставив ружье, ощущая на спине струйки ледяного пота. Хоть и почти не сомневался, что Никита стережет его на улице, а все-таки…

Сделал два невесомых прыжка по коридору, перевел дыхание — и остолбенел, когда ноздри уловили вдруг запах дыма!

И все-таки хватило ума не нестись сломя голову к лестнице, не свешиваться безрассудно в пролет. Крался по стенке… замер. Издали видно, что на первом этаже полыхает вовсю.

Что могло случиться? Если загорелось в кухне, не могло так быстро разойтись по холлу, проползти по ковровой дорожке на второй этаж. Ответ только один: поджог.

Герман вспомнил: из кухни есть выход вниз, в гараж, а там всегда стояли запасные канистры. Дело минуты облить все бензином и еще секунды — бросить спичку.

Конечно, Кавалерова нет внизу: не самоубийца же он. Во-первых, может грохнуть газ, а во-вторых, дом такой старый и вещи в нем все старые — замечательное топливо! То-то пламя трещит так громко, алчно, словно чавкает, давясь обильной пищей.

Герман отпрянул — столб жара взметнулся снизу. Проскочил по коридору обратно в кабинет, рванул заклеенную на зиму балконную дверь — и замер.

Что же он делает, идиот? Или решил-таки словить ту самую пулю? Вот сейчас-то уж наверняка Кавалеров выцеливает его из темноты!

Нет. Герман не станет слишком легкой добычей. Он уже сегодня показал Кавалерову, что умеет принимать внезапные решения, совершать непредсказуемые поступки. Надо продолжать в том же духе. Только скорей, скорей, а то уже совсем нечем дышать. Кто бы мог подумать, что дома горят вот так мгновенно, факелами!

Прикрывая лицо рукавом, опять пробежал через коридор.

Кавалеров все-таки не о трех головах, не о двух туловищах! Если он стережет под балконом, откуда спуститься удобнее всего, значит, с другой стороны его нет. Хотя бы потому, что там отвесная стена, слезть по которой не так-то просто.

Герман вбежал в какую-то комнату. Совсем темно, только едва-едва поблескивает зеркало шкафа. Чья-то фигура мелькнула вдали. Он шарахнулся от призрака, но это было всего лишь собственное отражение. Герман приостановился, не совсем понимая, где находится, отводя взглядом темные очертания мебели, белое покрывало на маленькой кровати, нагромождение каких-то коробок в углу. Дашенькина комната! Коробки — это его подарки племяннице. Их занес сюда Семеныч, а сам Герман ни разу не был здесь, так и не нашел сил зайти. И теперь стоял, растерянно вглядываясь в светлые пятна кукольных лиц, безмятежно смотревших на него со всех сторон.

На ощупь взял какую-то игрушку. Это был медвежонок, такой мягкий, мохнатый и пыльный, что Герману почудилось, будто пальцы его погрузились во прах.

Отдернул руку — и щепоть спасительного троеперстия сама собой взлетела ко лбу, медленно начертала зыбкий крест.

— Ныне отпущаеши… — пробормотал он, не понимая, что шепчет, не слыша себя. — Ныне отпущаеши…

Что-то громко затрещало за дверью, и ее контуры налились ярким оранжевым свечением.

Огонь уже рядом! Герман сам себя загнал в ловушку, и теперь ему не остается третьего пути: либо погибнет в этом огненном аду, либо найдет из него дорогу.

Очевидно, Кавалеров не додумался открутить кран газового баллона. А то давно бы…

Дым валил изо всех щелей, и уже не темнота мешала что-то разглядеть, а эта волокнистая муть, которая щипала глаза, забивала легкие.

На последнем пределе дыхания Герман рванулся к окну, дернул створки. Воздух теплой апрельской ночи показался ледяным по сравнению с жаром, который наполнял дом.

За спиною загудело, завыло. Герман оглянулся. Клочья пламени, взбодренного притоком кислорода, лезли под дверь, но она еще держалась… еще подержится — несколько секунд.