Таежный тупик - Песков Василий Михайлович - Страница 17

А вот потрепанную «Псалтырь», присланную мне какой-то старушкой с просьбою «Лыковым, прямо в руки», старик и Агафья сейчас же понесли в хижину и битый час у свечи читали, сличали со своей, «истинно христианской» «Псалтырью» и нашли, что книга «испоганена никонианством».

– Много, я вижу, расплодилось никониан, – философски заметил Карп Осипович во время спокойной беседы, – много…

Чувствовалось, в ряды никониан относит он также и нас с Ерофеем, Николая Николаевича, представленного ему «начальником над лесами», геологов, вертолетчиков, всех, кого знал…

– Идейно крепок, – пошутил Ерофей у костра, вспоминая эту беседу. – Вы, мол, пишите и говорите, а наше дело с Агафьей картошку сажать да молиться двумя перстами…

– Карп Осипович, вот вы говорите: «никониане…» А ведь люди-то не дурные, помогают, добра вот всякого понаслали…

– Едак, едак, – искренне согласился старик. – Сердцем не очерствели. Нас, грешных, жалеючи, много всего прислали, без меры много.

Хижина Лыковых похожа была в это лето на некий таежный перевалочный пункт. Казалось, вот-вот нагрянет сюда трудовая артель, возьмет молотки, топоры, лопаты, гвозди, рубанки, куртки, плащи, сапоги и примется тут за работу. Навес у избы буквально забит был подарками, пришедшими в адрес: «Абаза, Ерофею, для Лыковых». Ерофей все сюда добросовестно переправил, даже керосиновую лампу, даже ожерелье из янтаря (тоже хранилось в дровах).

– А это цё же такое? Забава или нужное цё? – спросила Агафья, вынув из берестяного хлама вишневого цвета зонтик.

Я показал, как этот прибор открывается, рассказал, для чего он может годиться. Взяв в руки зонтик, Агафья весело захихикала, вполне понимая, что выглядит с этой штукой из «мира» очень забавно…

Телевизор – особая тема в этом рассказе. У геологов он появился в прошлом году, и можно представить, с каким нетерпением ожидали очередного прихода в поселок Агафьи и старика. «Зрелище было двойное, – вспоминает сейчас Ерофей. – Для Лыковых – телевизор, для всех остальных – у телевизора Лыковы».

Все было им интересно: поезд идет, комбайны в полях, люди на городской улице («Господи, много-то, как комаров!»), большие дома, пароход. Агафью взбудоражила лошадь. «Конь! Тятенька, конь!» Лошадь она ни разу не видела, но представляла ее по рассказам. И вот рассказ подтвердился. Старик же заерзал, когда по реке летела «Ракета». «Баско, баско! (хорошо, значит) Вот это лодка!» Увидев на сцене самодеятельность кубанских казачек-старушек, Карп изумился: «Э-э, греховодницы. Молиться надо, а они пляшут». В ужас Агафью повергла встреча боксеров. Вскочила и убежала. И можно это понять: полуголые мужики дубасят друг друга огромными кулаками, а кругом люди.

«Греховное дело», – сказали о телевизоре дочь и отец. Однако сей грех оказался для них непреодолимо влекущим. Изредка появляясь в поселке, непременно садятся и смотрят. Карп Осипович садится прямо перед экраном. Агафья смотрит, высунув голову из-за двери. Прегрешенье она стремится замаливать сразу – пошепчет, покрестится и снова высунет голову Старик же молится после, усердно и за все разом.

Были у меня поручения двух московских друзей. Историк просил разузнать поприлежней, как Агафья «держит за хвостик время». «Все ты можешь и не понять, но вот ориентиры: пользуется ли она термином «вруцилето»? В ходу ли понятие «солнечный круг»? Книгами в помощь могут ей быть «Устав» и «Псалтырь».

Все я старательно расспросил. И Агафья приложила уйму изобретательности, чтобы мог я понять ее непростое искусство жреца-хроникера. Не понял! Но другу публично сейчас сообщаю: книги и термины – те самые, во внимание также берутся сроки рождения Луны. Все вместе, как в нашем разговоре предполагалось: счет времени допетровский.

Из Института русского языка мне прислали большую, на трех листах, инструкцию, как улавливать тонкости говора, и просили запоминать слова необычные, непонятные. Улов мой, признаюсь, ничтожен – уместится в двух-трех строках: имануха (коза), лопатинка (одежда), баско (хорошо, славно), храмина (дом), ланись (прошлым летом), путики (грибы сыроежки)…

Кое-что выяснил для себя. Огороды свои Лыковы удобряли – сжинали таежные сочные травы и не сушили их, а в кучках гноили. Домашних животных не держали, потому что «не было племя». Семена у картошки за сорок лет с лишним ни разу не обновлялись, но картошка продолжает превосходно расти, хорошо сохраняется и вкуса отменного.

«Как лечили Лыковы зубы?» – просил узнать один из наших читателей. Агафья сказала: «Молитвой. Если молитва не помогала – держали открытый рот над горячей картошкой». Спросил о вырывании зубов. Этот вопрос не поняли – «зачем вырывать зубы?» «Есть ли в здешней тайге русалки, лешие, ведьмы?» Старик и Агафья серьезно посоветовались и сказали: «Ни разу не видели». Сожалеют или радуются, что встретили людей? «Поначалу так было боязно. А сейчас нет. Без людей пропадем». Почему бы не двинуться к людям поближе? Ведь предлагают геологи вблизи от поселка срубить избу, помогут и с огородом. «Нам это не можно…»

После этой беседы Агафья сходила в избу и вернулась с ружьишком – старенькой, перебинтованной изолентою «тулкой» двадцать восьмого калибра. Ружьишко прислал отец Ерофея – «примите как милостыню». Агафья подарок уже опробовала. «Принесла двух рябцов», – похвалился старик.

– А чего бы тебе самому не стрельнуть? – сказал Ерофей.

Карп Осипович загорелся. Стали искать, во что бы стрельнуть. И я укрепил на пенечке старый кед подошвой к стрелку.

Старик целился так усердно, так долго, как будто от этого зависела его жизнь… Выстрел грянул. Сунув ружье Ерофея, старик побежал к мишени, как бегут за добычей. (Больно видеть, как бегут старики – туловище вперед, а ноги не поспевают.) Подняв кед, Карп Осипович воткнул в дырку палец – попал! Бородатое лицо сияло, как у ребенка. Легко понять эту радость, когда человеку девятый десяток.

Синий пахучий дымок опустился над огородом. Агафья тоже хотела стрельнуть. Поколебавшись, не стала – «зелье (порох) надо беречь».

– Все на ней – печь, огород, охота и плотницкие дела. Я-то годен теперь только рыбицу половить, – со вздохом сказал старик вслед уносившей ружье Агафье.

Кручина главная у Лыкова-старшего – новая хижина. Постройка по настоянию отца начата была сыновьями. (Агафья: «Митя с этим делом-то надорвался».) Сейчас, с помощью приходящих, сруб избенки готов. Но далее дело подвигается медленно. Своими силами, Лыковы убедились, сделать что-либо уже не смогут. Сенцы, кое-как возведенные, тут же разъехались, покосились, а нужна еще крыша, пол, печь (где возьмешь тут кирпич?), таежный участок для огорода возле избы корчевать еще надо – работа для сильных и молодых.

– Зачем вам эта храмина? – спросили мы старика прямо. – Остаток сил вгоните, а жить-то кому?

Старик ответил в том смысле, что много трудов, мол, положено, жалко бросать. Но, оказалось, есть и еще причина печься о новой избенке тут, на горе. Судьба Агафьи не дает старику спать спокойно. И в невеселых думах своих выносил он надежду залучить кого-нибудь на житье – вот изба, мол, готовая.

И ведь явился сюда весною неведомый прохиндей из тайги. «Крестился, христианином назывался, – сказал с отвращением старик, – дрова пилил и сладкие словеса источал». Но прояснилось: выведывал «христианин», нет ли тут золотишка или собольих шкурок. Убедившись, что, кроме копоти в хижине и запаса картошки, Лыковы ничего не имеют, соискатель руки Агафьи исчез, не причинив хозяевам, правда, никакого вреда. «Нехороший был человек. Когда ушел, мы на коленях господа бога благодарили…»

– Не лучше ли прекратить непосильную стройку и, коль старая хижина обветшала, переселиться к реке в избенку, что поновее? Печь там готовая. Река – близко. Тепла огороду больше. И главное – люди поближе. В беде ли, в радости – вот они!

Николай Николаевич, Ерофей, я, неожиданно и Агафья идею эту горячо поддержали. Но хозяин качал головой:

– С умом и праведно говорите. Но как же бросить – сил-то, сил-то положено…