Повелители времени - Пеш Гельмут - Страница 16

– Мой господин, – продолжал он, – здесь пока еще есть свет. Не позволь ему угаснуть. Или, клянусь, я воспрепятствую этому своим клинком…

Ярко вспыхнул меч, лунно-сияющий стальной серп.

– Хватит! – Фабиан встал между ними. Его меч скрестился с клинком эльфа.

– Да, достаточно, – произнес другой голос, ясный и светлый, как звон колокольчика. Девушка-эльф, сойдя с трона, подошла к ним. – Лишь тот, кто приносит в эти залы злые сны, является слугой Теней. Ибо здесь сны имеют больше власти, чем реальность.

– Уберите ваши мечи, – приказал Гилфалас. – Или мы все никогда больше не пробудимся.

Оба противника опустили оружие. Мгновение царила тишина.

– Кто-нибудь может мне объяснить, что, собственно, происходит? – Ким больше не мог сдерживаться. Вся эта болтовня о снах и реальности была не столько выше его понимания, сколько действовала на нервы. – Что это за бессмыслица, в которую мы угодили? Я получил приглашение на празднование коронации в Великом Ауреолисе. А встречаю Фабиана в качестве лесного разбойника… А что с Бурином и Мариной? И что, ради Всемогущего Отца и Святой Матери, случилось с Эльдерландом?

Гилфалас посмотрел на него долгим сочувствующим взглядом.

– Никакого Эльдерланда нет, – сказал он, – нет в этом мире, в котором мы находимся. Здесь уже тысячу лет князь Теней правит Темной империей. Азантуль Ужасный – император Среднеземья, а его Черные легионы представляют собой исполнительную власть. Талариэль, лес эльфов, исчез в пламени, и мой отец, король Инглорион, исчез вместе с ним. О гномах мы уже столетия ничего не слышали: то ли они спрятались глубоко в скалах, то ли их больше нет. Высокий Эльфийский Князь, который создал эту долину, скрылся. Даже Божественная Чета отвратила от нас свой лик. Лишь кучка эльфов в союзе с последними из Большого народа поддерживает здесь пламя света. Но нас очень мало, и мы не можем вести открытую борьбу с властью Тьмы. Мы знаем, что не можем победить, но тем не менее прекращать борьбу не собираемся. Так я думал – до того, как появился ты и принес седьмое кольцо. Теперь я знаю, что есть мир и по ту сторону этого мира и есть надежда, что не все сделанное нами напрасно. Мы ждали тебя, Ким.

Он замолчал. Ким покачал головой. Многое, казавшееся ему до сих пор загадочным, стало обретать в свете этого объяснения смысл: черная крепость в болотах, высказывания Горбаца, странное поведение Фабиана…

Альдо тем временем разразился слезами:

– Скажите, что это неправда, господин Кимберон! Моя мать, мой отец, вся моя семья, весь народ фольков – все исчезло? Зачем же тогда мы здесь? Этого не может быть! Пойдемте назад, пойдемте искать их… – Его слова тонули в рыданиях.

– Боюсь, что это правда, – тихо сказал Ким. – Мы, фольки, были созданы лишь как стража, чтобы охранять ту старую, пропитанную кровью землю, где некогда стояла крепость Мрака. Однако если Темная власть победила, тогда фольки не нужны. Но почему в таком случае, – продолжились его раздумья, – мы с тобой здесь?

– И что следует делать? – вернул Гальдор все к исходной точке.

Ким вздохнул:

– Я не знаю. – Его взгляд упал на эльфийскую девушку, та улыбалась, и он невольно ответил на ее улыбку. – Госпожа, сказал он, – вы прекрасны, умны и мудры. Может быть, вы знаете, что мы должны делать?

Итуриэль, так звали ее, рассмеялась серебристым смехом:

– Такой комплимент я даже от эльфийских поэтов слышу редко, а уж они на это большие мастера. Ты испытываешь голод и жажду, и твои спутники тоже. Пойдемте к столу – есть, пить и веселиться. А там будет видно.

Длинный стол стоял на прогалине позади дворца. Там были приготовлены кушанья и напитки, хлеб, вино и фрукты, как будто припудренные золотом и серебром. На краю поляны струился ручей с лилиями, напоминая эльфам Воды Пробуждения, местность в Высшем Мире, где все начиналось. Свет весны играл в листве и бросал пестрые краски на ковер из травы и цветов. Еда была легкой и сладкой, вино переливалось в хрустале, и почти невозможно было в таком месте думать о печальных вещах.

– Вот чего нам не хватает, так это пивка, – заявил Фабиан. – Ах, как мне недостает темного пива из «Золотого плуга», хотя, честно говоря, я его никогда и не пробовал.

– Тише, – простонал Ким, – ты еще больше все усложняешь.

– А чего не хватает мне, – высказался Альдо, тихо сидевший с краю, – так это трубки с хорошей травой.

– С травой? – спросил Гилфалас. – Здесь растут удивительные травы.

– Трубочная трава! – воскликнул Фабиан. – Я помню. Но здесь табака не знают.

– Нет трубочной травы? – Ким был подавлен. – Нет травы – нет фолька. Но что же здесь делают, когда хотят хорошенько поразмыслить?

– Нам приходится думать без вспомогательных средств…

Из всего неправдоподобного, с чем Ким столкнулся в течение этого дня, это показалось ему самым невероятным. Когда он вспомнил о дыме, обволакивавшем факультет, когда его друзья и он перекидывались идеями, как мячами, то решил, что кроме истории последних столетий утратил кое-что еще.

Воспоминания о «табачном прошлом» навели Кима на одну любопытную мысль.

– В один из таких вечеров, – проговорил он медленно, – мы вот так, покуривая, спорили об истории и о том, герои делают историю или герои сделаны историей. Ты помнишь, Фабиан?

Фабиан наморщил лоб:

– Очень смутно, будто в тумане. Но продолжай.

– Один из нас – пожалуй, Бурин – рассказывал про идею, которую высказал один ученый шестого века – по летосчислению Империи, – что-то об ущербности истории…

– «De Fallibilitetate Humanorum Historiae»,[10] – проговорил Фабиан. – Да, я вспомнил. Как же его имя? Атериас? Клериас?

– Ктесифас! Магистр с островов. Он представил теорию, согласно которой в потоке истории существуют определенные точки, где действие единственной личности в нужном месте и в нужное время может изменить весь последующий ход событий… История не сама себя регулирует – вот каков был его тезис. Мы тогда пришли к заключению, что это недоказуемо, поскольку то, что было, уже произошло. Все прочие варианты истории – из области неиспользованных возможностей. Однако мы, кажется, как раз и попали в одну из них.

Фабиан с его острым аналитическим умом сразу же сделал вывод:

– Так ты считаешь, что где-то в прошлом есть точка, начиная с которой все пошло иначе, чем следовало бы?

– Да, в какой-то момент случилось именно это. И мне бы очень хотелось узнать, в какой именно.

– Но я не понимаю, как это может нам сейчас помочь, – заявил Фабиан со вздохом.

– Я тоже, но по крайней мере с этого мы можем начать. Первый шаг. Что будет после этого, увидим. Но я не хочу терять надежду, что мы еще можем что-то изменить.

– Я тоже так думаю, – раздался из сумерек тихий, ясный голос Гилфаласа. – Ведь иначе зачем ты появился здесь из царства легенд? Разве это не значит, что кольцо фольков всегда приводит его обладателя туда, где он больше всего необходим? Иначе какой смысл возвращать нас к воспоминаниям о том, что могло бы быть? Только чтобы страдать? В это я не верю.

– Кто знает, какие планы связаны у Божественной Четы с миром. Он не вечный, не совершенный, однако он не жесток, – сказала Итуриэль.

– Но где же мы можем хоть что-то выяснить? – спросил Ким.

– В единственном месте, где история сохраняется и исследуется, – ответил Фабиан, – в университете Аллатуриона.

– Так университет существует и здесь? Несмотря ни на что? И ты там учился?

– И да, и нет, – таинственно сообщил Фабиан. – Ты найдешь его очень изменившимся, и учеба там не слишком благотворна. Однако он еще есть.

– Тогда, – заключил Гилфалас, – утром мы выступаем.

В эту ночь Ким долго лежал без сна.

Ветер пел в деревьях, а стены дома для гостей, куда их поместили, были столь тонкими, что казалось, путники ночуют прямо в лесу. Свет луны падал в окна сквозь мелькающую и шелестящую листву, делая прозрачные круглые стекла матовыми. Ничего угрожающего в этом не было, и все же фольк, привыкший к дому, стоящему на твердой земле, с мощными балками и потрескивающим огнем в камине, ощутил себя совершенно беззащитным.