Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Рождественский Роберт Иванович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе - Рождественский Роберт Иванович - Страница 56

Изменить размер шрифта:

«Мне уже в который раз…»

Мне уже в который раз

снится тот же самый сон:

затемненные дома

спину горбят.

До второго этажа

город снегом занесен —

неживой,

не простой,

старый город.

Долгой полночью накрыт.

Звездным инеем согрет.

На плечах моей земли —

снег налипший.

Будто он —

за тыщу зим.

Будто он —

на тыщу лет.

Только я и сквозь него —

слышу!

Слышу!

Продирается трава!

Продирается,

крича!

Так

продрогшее зверье

рвется к снеди.

У меня в ушах звенит

боль зеленого луча.

Я ползу,

я плыву

в темном снеге.

Я хочу спасти в траве

молчаливых светляков.

Но грохочет надо мной

мир уставший!

До травы,

как до весны,

невозможно далеко.

Далеко-далеко.

Даже дальше.

Нет еще других времен.

Нет еще других погод.

Лишь зыбучая метель

впала в ярость…

Это —

очень старый сон.

Это —

сорок первый год.

Это —

карточки на хлеб

потерялись.

«У киоска поет Отелло…»

У киоска

поет Отелло

над изящным трупом жены…

Все

транзисторные антенны,

будто шпаги,

обнажены!

Из нахохлившихся домишек,

из садов,

из любой квартиры,

из карманов и из подмышек

лезут песни,

льются мотивы!

То в цветном восточном обличье,

то мерцающие,

как свеча,

то приказывая,

то мурлыча,

то покрикивая,

то шепча.

Оголтелые,

злые,

зыбкие…

Слышишь:

снова на весь квартал

с бабьей грустью Людмилы Зыкиной

соревнуется

Ив Монтан…

Сквозь него проступает

ария.

А за этой арией следом

гром

Ансамбля Советской Армии

кроет с жаром

по диксилендам!..

Треск морзяночного гороха

в перерывах —

вместо отдушины…

Так планета многоголоса,

будто этих планет —

полдюжины!

Усмехаются люди муторно.

Спят с транзисторами под головой…

И своя у каждого

музыка.

Свои песенки.

Выбор свой.

«Хочешь – милуй…»

Хочешь – милуй,

хочешь – казни.

Только будут слова

просты:

дай взаймы из твоей казны

хоть немножечко

доброты.

Потому что моя

почти

на исходе.

На самом дне.

Погубить ее,

не спасти —

как с тобою

расстаться мне!..

Складки,

врезанные у рта,

вековая тяжесть в руках…

Пусть для умников

доброта

вновь останется

в дураках!..

Простучит по льдинам апрель,

все следы на снегу замыв…

Все равно мы

будем добрей

к людям,

кроме себя самих!

Все равно мы

будем нести

доброту

в снеговую жуть!..

Ты казнить меня

погоди.

Может,

я еще пригожусь.

«Приходит врач, на воробья похожий…»

Приходит врач, на воробья похожий,

и прыгает смешно перед постелью.

И клювиком выстукивает грудь.

И маленькими крылышками машет.

– Ну, как дела? —

чирикает привычно. —

Есть жалобы?.. —

Я отвечаю:

– Есть.

Есть жалобы.

Есть очень много жалоб…

Вот, – говорю, —

не прыгал с парашютом…

Вот, – говорю, —

на лошади не ездил…

По проволоке в цирке не ходил…

Он морщится:

– Да бросьте вы!

Не надо!

Ведь я серьезно…

– Я серьезно тоже.

Послушайте, великолепный доктор:

когда-то в Омске

у большой реки

мальчишка жил,

затравленный войною…

Он так мечтал о небе —

синем-синем!

О невозможно белом парашюте,

качающемся в теплой тишине…

Еще мечтал он

о ночных погонях!

О странном,

древнем ощущенье скачки,

когда подпрыгивает сердце к горлу

и ноги прирастают к стременам!..

Он цирк любил.

И в нем —

не акробатов,

не клоунов,

не львов,

больших и грустных,

а девочку,

шагающую мягко

по воздуху,

спрессованному в нить.

О, как он после представлений клялся:

«Я научусь!

И я пойду за нею!..»

Вы скажете:

«Но это все наивно…»

Да-да, конечно.

Это все наивно.

Мы —

взрослые —

мечтаем по-другому

и о другом…

Мечта приходит к нам

еще неосязаемой,

неясной,

невидимой,

неназванной,

как правнук.

И остается в нас до исполненья.

Или до смерти.

Это все равно.

Мы без мечты немыслимы.

Бессильны.

Но если исполняется она,

за ней – как ослепление —

другая!..

Исполнилось лишь самое начало.

Любовь исполнилась

и крик ребенка.

Исполнились друзья,

дороги,

дали.

Не все дороги

и не все друзья, —

я это понимаю!..

Только где-то

живут мечты —

наивные, смешные, —

с которых мы и начали мечтать.

Они нам в спины смотрят долго-долго —

вдруг обернемся

и «спасибо» скажем.

Рукой взмахнем:

«Счастливо.

Оставайтесь…

Простите за измену.

Мы спешим…»

Но, может, это даже не измена?!

…А доктор

собирает чемоданчик.

Молчит и улыбается по-птичьи.

Уходит.

И уже у самой двери

он тихо говорит:

– А я мечтал…

давно когда-то…

вырастить

овчарку…

А после

подарить погранзаставе…

И не успел… —

Действительно, смешно.