Анонимная война. От аналитиков Изборского клуба - Кобяков Андрей Борисович - Страница 9

– партнерством военных аналитиков, криминологов, культурологов и богословов-реформаторов в ревизии ислама (в особенности на базе катарского филиала RAND Corp.);

– интенсификацией деятельности пантеистических структур (особенно Будапештского клуба), где на первые роли выходят представители примитивных религий;

– массивной пропагандой угрозы «климатической миграции» в религиозной среде;

– симбиозом социальных протестных движений с примитивными религиями (особенно в США);

– прицельной дискредитацией католических иерархов, жестко противостоящих «глобальной повестке дня»;

– рецептами «модернизации» Русской православной церкви (выборность иерархов снизу доверху и т. п.), эпатажем молящихся, имущественными инсинуациями, принижением личности главы церкви и остракизмом защитников прав верующих;

– остракизмом т. н. правоверных иудеев (харедим) в Израиле на фоне экспансии реформизма и внедрения гендерной «толерантности» в ортодоксальный иудаизм.

Общие черты кампании по «дерадикализации» авраамических церквей:

– противопоставление поколений верующих;

– вовлечение светских сообществ в антикоррупционные кампании, направленные против государственных элит, бизнес-элит и духовенства одновременно;

– практика смыслоразрушающего эпатажа (акция гомосексуалов у Могилы Неизвестного солдата под постерами «Москва без гомофобов», возложение презервативов к Вечному огню, раздевание в Соборе Парижской Богоматери и др.);

– карнавализация европейской политики, выдвижение эпатажных фигур с антипрогибиционистскими и одновременно антиклерикальными программами (Я. Паликот в Польше, В. Франц в Чехии, Б. Грильо в Италии и др.).

Смыслоразрушающая деятельность как в рамках суррогатных революций, так и в форме отдельных акций ритуального характера поощряется пулом мейнстримных СМИ, где выступают представители рокфеллеровских Ploughshares Fund и Asia Society, Будапештского клуба, State of the World Forum, Парламента мировых религий и прочих структур, где интеллектуалы соседствуют с шаманами и оккультистами.

2.8. «Третий путь» и «транснациональное правительство»

Д. Кон-Бендит в своем выступлении в ОГИ кратко сводил суть творческих исканий европейских идеологов «революции 1968 года» к поиску «третьего пути между капитализмом и коммунизмом».

Наименование этой глобальной мировоззренческой альтернативы остается понятийным пробелом не только отечественных, но и мировых общественных наук. Дж. Бентэм называл себя утилитаристом, Б. Рассел исповедовал «рационализм», Дж. Хаксли – «трансгуманизм». Как их современные продолжатели (Б. Гройс в теории искусства), так и критики (Л. Ларуш) употребляют термин «редукционизм». Нам представляется более точным термин «мальтузианство», отражающий одновременно замысел и наличие единого субъекта.

В завершенном виде кредо этого направления оформляется во Втором Гуманистическом манифесте – где, помимо отрицания морали традиционных религий, проповедуется ревизия мирового управления, созвучная лозунгу революции 1968 года «Границы – это репрессии».

«12. Мы осуждаем разделение человечества по признаку наций. Мы достигли поворотного пункта, когда лучший выход – преодолеть границы суверенитетов. Мы привержены системе миропорядка, основанного на транснациональном федеративном правительстве с поощрением культурного плюрализма и разнообразия».

Здесь же – центральный экологистский принцип:

«14. Весь мир следует считать единой экосистемой. Экологический ущерб, истощение ресурсов и избыточный рост народонаселения должны быть предметами международного консенсуса. Культивация и консервация природы – моральная ценность, мы должны воспринимать себя как часть природного источника нашего существования».

Здесь же – императив информационной свободы:

«17. Необходимо снять все ограничения на распространение информации и создать планетарное телевидение».

Обвиняя «первый» и «второй» путь в навязывании догм и ослеплении людей утопическими обещаниями, «третий путь» навязывает свои догмы: «следует считать», «должны воспринимать себя», «является императивом», «необходимо снять», «не должны считаться злом». Таким же постулатом является «относительность этики». Манихейский подход к морали не препятствует формулированию собственных утопических обещаний: «война устарела», «голод прекратится». В качестве гаранта называется «транснациональное федеративное правительство».

Именно на рубеже 1968–70-х годов ключевые решения в сфере финансовой политики (заложившие «мину» системного кризиса 40 лет спустя) сопровождались спором об архитектуре глобального управления. В то время как президент США Р. Никсон склонялся к концепции баланса пяти держав, сторонники Джона Рокфеллера отстаивали «единую глобальную систему, с распределенной властью и эффективными международными институтами во всех областях». Так, Стэнли Хоффман (Гарвард) ссылался на модель ЕС, но при этом уже тогда указывал на «временный характер» этого образования: Европа должна была раствориться в единой гомогенной культуре. В свою очередь, Ричард Фальк критиковал концепцию баланса пяти держав за то, что она «недооценивает экологические ограничения и риски, возникающие в связи с сохраняющимися тенденциями бесконтрольного экономического роста в децентрализованном миропорядке» – то есть необходимость «единой глобальной системы» прямо обосновывалась неомальтузианским императивом.

Итог этой дискуссии излагает И. Валлерстайн: «…Новая политика предполагала задействовать все три источника повышения стоимости производства: заработную плату, интернационализацию стоимости в целях уменьшения экологического ущерба, и финансирование социальной сферы. Была предпринята попытка скоординировать такие политические тенденции <…> через создание новых организаций – Трехсторонней комиссии, G7 и Всемирного экономического форума. Предложенная политика получила название Вашингтонского консенсуса. Он пришел на смену идее развития, девелопментализму (developmentalism), обозначив начало эры глобализации. В начале 1970-х международные организации стали играть решающую роль в этой геоэкономической борьбе».

Существенно: а) непубличное делегирование влияния глобальным институтам, б) применение термина «консенсус» к сговору, заключенному за спиной правительств, в) камуфлирование термина «вашингтонский консенсус» привлекательным для элит-объектов ярлыком «неолиберализма». В данном случае средством манипуляции является не только подмена понятий, но также умолчание (reticence).

Новая коррекция парадигмы относится к 2006–2007 году, когда эрозия мировой финансовой системы «ставит ребром» вопрос о новых, немонетарных, механизмах глобального контроля. Проявления этого сдвига мы усматриваем:

а) на идеологическом уровне – в публичном порицании «золотого тельца» и остракизме инвесторов и производителей («жирных котов»), не затрагивающем избранный «постиндустриальный класс» (IT-корпорации, энтертейнмент, альтернативная энергетика, узкий круг банковских, ресурсных и земельных собственников);

б) на правовом уровне – в произвольном обозначении ряда стран «аномальными», дословно «сорными» (rogue states) с презумпцией злого умысла (атомный проект Ирана); в утверждении законов и указов, подвергающих санкциям политиков и чиновников «по списку» и расширенно толкующих термины «геноцид», «коррупция», «отмывание денег»;

в) на геополитическом уровне – в дальнейшем ограничении полномочий национальных правительств, концептуализированном в программной статье президента CFR Ричарда Хаасса от 21.02.2006 «Государственный суверенитет в глобальную эру должен быть изменен»:

«Для регионального и глобального управления необходимы новые механизмы, предусматривающие передачу полномочий национальных правительств надгосударственным субъектам – не только международным институтам, но также НПО и отдельно взятым частным структурам. Я не настаиваю на том, чтобы Microsoft, Amnesty International или Goldman Sachs были представлены в ООН, но представители подобных структур должны участвовать в принятии решений при возникновении региональных и глобальных вызовов.