Все ведьмы делают это! - Первухина Надежда Валентиновна - Страница 19

— Ты, сынок, не обращай внимания на то, что тут тебе наговорил мой супруг. Точней, обращай, но не очень. Калистрат знает Вику как свою ученицу по волшбе, а я знаю ее как мать! И как мать я могу со стопроцентной уверенностью сказать, что такое с Викой произошло не из-за того, что семейная жизнь ей надоела или ты ее скукой истомил... Уверена, это случилось из-за вечной ее рассеянности и безалаберности (не спорь, Калистрат, мне лучше знать!). Наверняка она перепутала какое-нибудь заклинание, или забыла имена вспомогательных демонов, или не исполнила Тройной Магический Постулат...

Во время этой речи Баронет смотрел на супругу, скептически сморщив переносицу.

— Откуда это ты слов-то таких набралась, сокровище мое? — источая ехидство, спросил он.

Татьяна Алексеевна смутилась было, но быстро нашлась:

— С кем поведешься, мон амур, от того и наберешься.

— С кем поведешься — так тебе и надо... — тихо пробормотал Авдей. Видимо, наболело.

— Ты, Авдей, успокойся, — решительно заявила Татьяна Алексеевна и поставила опустевшую коробку из-под ассорти на полку, зацепив при этом хрупкий бушприт модели барка «Крузенштерн». Бушприт с едва слышным горестным хрустом сломался. Видела бы это Вика... — Не паникуй. С внучками я буду все время, пока Вика не вернется. Им, кстати, я сказала, что Вика поехала в родной город ухаживать за приболевшей приятельницей. Ложь во спасение, что делать! Так что не волнуйся, я пока их сама буду из садика забирать, мы с ними будем дома книжки читать, сходим в зоопарк, кукольный театр, Третьяковскую галерею...

— Ты уверена, что тебя надолго хватит? Это все-таки Марья и Дарья... — встревоженно посмотрел на супругу Баронет.

— Все будет нормально! — заявила Татьяна Алексеевна и допила мартини. — И более того, у меня есть ощущение, что Вика скоро вернется, что она по нам соскучилась... Ох, и устрою я ей по возвращении нахлобучку! Улететь незнамо куда, бросить двоих детей!

— Не надо нахлобучку! — воспротивился Авдей. — Лучше меня казните. Я ее люблю, а она, бедная, летает где-то под осенним холодным дождем... И листья желтые над ее чешуей кружатся! Это я виноват!

Золотые настольные часы эпохи барокко мелодичным гавотом пробили девять вечера.

— Так, — вскинулась теща. — Калистратушка, ну-ка скоренько вытрезви меня — мне надо девчонок выкупать и спать уложить.

Баронет вяло щелкнул пальцами.

— Спасибо. — Татьяна Алексеевна вполне трезвым жестом поправила прическу. — Я пойду. Но!...

— Да? — воззрились на нее мужчины.

— Без меня попойку не продолжайте. Ведите себя тихо. Я вернусь, на кухню вас позову, ужинать. Мясной рулет с шампиньонным соусом, ага?

— Ага!

...Мясной рулет съели быстро, при этом вульгарно подтерев благородный шампиньонный соус корками ржаного хлеба. Марья с Дарьей давно спали, приемлемое спиртное закончилось, и наступило время задушевных песен.

— Только не вздумайте орать, как мартовские коты, — приструнила мужчин Татьяна Алексеевна.

— Я вообще сижу молча, — резонно заметил Ав-дей. — У меня жена пропала, а я песни петь буду?

— Некоторые от этого даже в пляс пускаются, — неприлично для своего возраста хихикнул Баронет и получил легкий подзатыльник жениной ручкой.

— Эх, мужики, ничего-то вы не понимаете в душевной жизни, — вздохнула Татьяна Алексеевна и неожиданно красивым меццо-сопрано запела:

Старый клен, старый клен...

Мелодия была старинная и знакомая. А вот слова дальнейшие Авдей в первый раз услыхал. Баронет же начал негромко подпевать супруге, жестом предлагая и Авдею присоединиться:

Старый клен, старый клен

Стал сегодня золотым...

Я меняю хризантемы в токонома.

Я вчера был, как клен, самураем молодым,

А сегодня еле вышел я из дома!

Самурай, самурай

Точит меч, глядит в окно,

Видит он в последний раз восход над Фудзи.

Отчего, отчего, отчего ему хрено...?

Оттого, что верно служит он якудзе.

Почему, почему,

Почему душа темна,

Почему же самурай ночами плачет?

Потому, потому: он вчера от сегуна

Два кувшина свежего саке заначил.

Бусидо, бусидо,

Нелегко тобой идти.

Ждут всех воинов большие передряги...

Если вдруг встретил ты гейшу на своем пути,

Подари ей связку рисовой бумаги.

Снегопад, снегопад,

Снегопад давно прошел.

Наряжаю в кимоно свою подругу...

Отчего, отчего стало вдруг нехорошо?

Видно, не умела ты готовить фугу...

Ох, «банзай», ох, «банзай»

Ты так громко не вопи.

Лучше хайку спой о мире в целом мире.

Завари крепкий чай, другу в споре уступи

И любуйся икебаной нагэире!...

Как объяснил Баронет, вышеприведенная песня была услышана и записана им среди простых рыбаков Хоккайдо. Песня оказалась очень старинной, в народе ходила под названием «Самурайские страдания» и всего насчитывала сто тридцать семь куплетов...

Вдоволь натешив душу старинными японскими песнями, тесть и теща отправились спать в гостевую комнату. Было уже за полночь. Авдей махнул рукой на немытую посуду в раковине (пусть теща утром решит эту проблему за него) и пошел в свой рабочий кабинет, в котором стоял второй компьютер и стеллажи, доверху забитые самыми разными книгами, среди которых экземпляры, касающиеся Викиной специальности, занимали почти полстены. Правда, в присутствии Авдея Вика их никогда не читала. И ему читать не советовала. Авдей не знал, может, жена какое заклятье на эти книги наложила, но он никогда не мог решиться хотя бы просто взять в руки какой-нибудь из этих неприятного вида томов. Ему иногда казалось, что эти книги относятся к нему неприязненно, как к простому смертному, не наделенному магическим даром, и терпят присутствие Авдея в кабинете лишь потому, что он — супруг ведьмы...

«А вот я вас в макулатуру», — мстительно погрозился Авдей, разглядывая полустершиеся латинские надписи на покоробившихся, потрескавшихся кожаных корешках... Глупости, конечно. Никуда он эти книги не денет, и не потому, что жена вернется и возмутится таким поворотом событий. Все, что связано с Викой, для него драгоценно, будь это хоть жутковатые книги или связки сушеных трав и лягушачьих лапок в кладовой. Тесть не прав. Любовь к Вике никуда не ушла, просто стала привычной и, может, потому незаметной. Повседневной. Любовь перестала быть событием чрезвычайной важности...

И, может, даже хорошо, что Вика вот так исчезла. Когда привычное течение событий нарушается, ты начинаешь относиться к ним по-другому, их ценить. Например, даже ценить то, как жена не умела готовить и крахмалить простыни. Не умела, но упрямо старалась научиться. Хотя на кой черт эти простыни именно нужно крахмалить, Авдей до сих пор не понимал...

Он вздохнул. Опьянение проходило, а с ним исчезала и вялая безучастная сонливость. Авдей понял, что уже не сможет заснуть, он вообще практически не спал нормально с тех пор, как улетела Вика. Оставалось одно — включить компьютер и коротать ночь в работе над повестью или... поговорить с Фрейлиной Кодзайсё.

Чат, посвященный японской экзотике, кажется, пустовал. Но едва Авдей отправил свою обычную фразу-приветствие «Господин Сочинитель желает всем удачи!», как Фрейлина Кодзайсё отозвалась, будто только и ждала-дежурила, ожидая его появления в Сети.

ФРЕЙЛИНА КОДЗАЙСЁ. Мои искренние приветствия Господину Сочинителю. Вам просто не спится, или Вы решили поговорить со мной о важном деле?

ГОСПОДИН СОЧИНИТЕЛЬ. Вы правы в обоих случаях, сударыня. Я хочу вернуться к прерванному разговору. Вы действительно знаете мою жену?

ФРЕЙЛИНА КОДЗАЙСЁ. Да.

ГОСПОДИН СОЧИНИТЕЛЬ. Как давно вы ее знаете?

ФРЕЙЛИНА КОДЗАЙСЁ. Чуть более недели.