Признак высшего ведьмовства - Первухина Надежда Валентиновна - Страница 50

– Фройляйн Шпайер, ваш доклад будет заслушан вторым, – говорит профессор Либхе. – Сразу после выступления академика Даговица. Так что будьте готовы.

– Безусловно, – улыбается Шарлотта.

– Позвольте, я провожу вас на ваши места, – источает любезность профессор Либхе.

Шарлотта сидит рядом с тетей, стараясь не глазеть по сторонам, хотя кругом мелькают знаменитости научного мира. Но вот конференция начинается, звучит вступительное слово, представляются члены почетного президиума…

– Лотхен, – шепчет тетя. – На трибуну поднялся академик Даговиц! Следующей выступаешь ты! О как я волнуюсь за тебя, сердце мое! О если бы сейчас здесь были твои дорогие родители, они гордились бы тобой!

Шарлотта улыбается внутренней улыбкой и говорит:

– Несомненно, дорогая тетя.

Девушка собранна и спокойна. То, что она должна поведать этой аудитории, а затем и всему миру, не терпит суеты, трусости и малодушия.

– Слово для доклада предоставляется фройляйн Шпайер!

Это звучит как гром среди ясного неба. Тетя приглушенно взвизгивает. Шарлотта встает со своего места и неожиданно слышит громкие аплодисменты. Ах да… Это ей за книгу о математическом анализе. Они еще не знают, какой сюрприз Шарлотта Шпайер приготовила ученому миру сегодня.

Она поднимается на кафедру. Рядом с кафедрой воздвигнута огромная черная доска – специально для тех \ченых, которые привыкли доказывать и излагать свои теории с куском мела в руках. Шарлотта не собирается отступать от этой традиции, но сначала – несколько вступительных слов.

Шестнадцатилетняя Шарлотта Шпайер легко подавляет внезапный порыв волнения и, глядя в зал, говорит звонким, твердым голосом:

– Господа! Среди всех наук, открывавших человечеству путь к познанию законов природы, самая могущественная, самая важная наука – математика. – Она переводит дыхание и слышит тишину зала. И продолжает: – Этими гениальными словами начала свою первую лекцию в Стокгольмском университете Софья Ковалевская. Эти слова актуальны и до сих пор, как и труды госпожи Ковалевской. Именно благодаря трудам этой великой женщины-математика я совершила открытие в науке. Я знаю, что мой сегодняшний доклад называется «Некоторые новые аспекты решения уравнения Ферма», но на самом деле я стою на этой трибуне по другой причине. Я собираюсь представить вашему вниманию полное, научное и неопровержимое доказательство теоремы Ферма.

Маститые академики, сидящие в президиуме, поначалу недоуменно переглядывались, а с последними словами Шарлотты откровенно захохотали. Вслед за ними захохотал и весь зал.

– Я прошу тишины и внимания, – спокойно, негромко сказала Шарлотта. – Меня никто не слышит? Что ж, как угодно.

Она подошла к доске и взяла кусок мела.

– Фрау Ковалевская, помогите мне, – прошептала девушка, выводя первую формулу.

Через пять минут методичной работы Шарлотты у доски стих смех и разговоры в зале и президиуме. Тогда Шарлотта заговорила, сопровождая каждую новую запись точными и логичными комментариями. Постукивал о доску мел, новые формулы вставали стройными рядами, а в зале царила уже та мертвая благоговейная тишина, которая наступает именно тогда, когда человечество сталкивается с чем-то непостижимым и неподвластным разуму.

Наконец Шарлотта вывела последнюю формулу и закончила свое выступление классической фразой:

– Что и требовалось доказать.

Немое изумление царило недолго. Первым закричал академик Даговиц:

– Это шарлатанство! Теорема Ферма недоказуема! Но этот крик потонул в других криках и воплях.

Потому что на обычной грифельной доске было выведено обычным мелом то, что перевернуло всю математическую традицию. И сделала это строгого вида девушка шестнадцати лет.

В зале и около доски творилась буря:

– Немыслимо! Это, невозможно!

– Но как просто! Неужели доказано недоказуемое!

– Это величайший день в истории математики!

– Что вы, коллега! Это величайший день в истории человечества! Важнее, чем пришествие Христа! Вы только представьте, какие перспективы!

Некоторые дамы из зала вскрикивали: «Мне дурно! Уведите меня! » С несколькими студентами и магистрами случилась настоящая истерика. К Шарлотте подскакивали, будто пружинные игрушки, маститые профессора и академики, глядели на нее как на живое диво, требовали новых записей, и она послушно сделала еще три или четыре раза полный ряд доказательства. Через некоторое время сквозь толпу к Шарлотте удалось пробиться тете.

– Лотхен, милая! – кричала тетя. – Что ты натворила! Ты свела их всех с ума!

Шарлотта оглядела беснующуюся у доски с уравнениями толпу. Новое, доселе неизведанное чувство тоски и сожаления внезапно заполнило ее сердце.

«Я метала бисер перед свиньями. Вот что я делала. Бисер перед свиньями. Они недостойны чистого знания. Они никогда не поверят в него. Не поймут и не оценят. Им нужна мертвая наука, но не живая. Это и убило госпожу Ковалевскую».

– Тетя, – тихо сказала Шарлотта. – Пожалуйста, давай немедленно вернемся домой.

– Да, да, конечно! – залопотала тетя. – Девочка моя, что ты натворила!

– Совершила невозможное, – пробормотала

Шарлотта. – Только и всего.

Тете как-то удалось вместе с Шарлоттой выбраться из толпы и попасть в лифт. Шарлотта заметила, что никто даже не обратил на них внимания, не обратил внимания на нее, только что сделавшую мировое открытие…

– Помните, дорогая Шарлотта, – сказала ей как-то Софья Ковалевская. – Слава не нужна истинному математику. Ему нужно бессмертие, которое он обретет благодаря своим трудам. А слава – это для обычных людей.

– Вы были правы, фрау Ковалевская, – прошептала Шарлотта, уносясь на лифте вниз, прочь из конференц-зала. – Вы, как всегда, были правы.

Ей было грустно. Но не потому, что не получилось ее триумфа. Потому что они все-таки не поверили.

– Лотхен, ты так бледна, – встревоженно сказала тетя Бригитта, когда они вернулись домой. – Я всегда говорила, что такие занятия не прибавят тебя здоровья. Прошу тебя, давай уедем отдыхать! На Ривьеру, в Альпы, в Египет – куда угодно, лишь бы подальше от этой математики, которая выпила из тебя все соки.