Иероглиф «Любовь» - Первухина Надежда Валентиновна - Страница 48

Мэй, разумеется, согласилась. Хозяин сходил на Улицу, снял вывеску и принес ее, положив на стол перед девушкой, которую упорно считал юношей, монахом. Мэй достала тушечницу и плитку туши, растерла тушь и, мысленно призвав в помощницы свою наставницу Крылатую Цэнфэн, принялась обновлять надпись. Работала она почти до темноты: в комнату пришлось внести масляные лампы... Когда Мэй завершила работу и поставила точку над последним иероглифом, все бывшие в чайной (а в нее за это время набилось немало любопытных, потому что весть о чудесном монахе-каллиграфе быстро разнеслась по деревне) ахнули от удивления. Надпись сверкала так, словно была выложена золотом и драгоценными камнями. Хозяин чайной, вдоволь налюбовавшись своей новой вывеской, поклонился Мэй и сказал почтительно:

– Простите, святой отче, что я поначалу принял вас за проходимца. Теперь я вижу, что вы великий мастер каллиграфии. Не откажитесь переночевать в моем доме, а завтра я устрою в вашу честь праздничную трапезу. Новая вывеска – это событие. Теперь, глядишь, и жизнь у меня обновится, станет куда веселей да удачливей!

Мэй с почетом препроводили в отведенную ей комнату, не замечая, что она чуть не падает от усталости. Едва девушка осталась одна, как она, не раздеваясь, рухнула на кровать и уснула крепко-крепко, без снов.

Утром ее разбудил странный шум. Мэй открыла глаза и лежала прислушиваясь. Наконец она поняла – это трещат праздничные хлопушки! Неужели хозяин чайной и впрямь решил устроить целое торжество из-за того, что она обновила надпись на его вывеске? Мэй привела себя в порядок и спустилась вниз, в общую залу, которая теперь вся была украшена бумажными цветами, фонариками и тряпичными уклами. Ее встретил запыхавшийся хозяин чайной:

– Доброго вам утра, святой отче! Не угодно ли откушать свежего соевого творога с бобами? А еще я приготовил для вас лучший чай – «перышки феникса»! Не откажите в такой милости, угощайтесь, я ни грошика с вас не возьму, вы доставили мне такую радость!

Мэй, все еще удивляясь, кивнула. Покуда она расправлялась с хозяйским угощением, в чайную снова набились посетители. Они шептались и без конца бросали на Мэй любопытные взгляды. Из их перешептываний девушка поняла одно: после того как она облагородила вывеску чайной, произошло еще нечто чудесное. И эта догадка подтвердилась, едва Мэй вышла на улицу. Теперь чайный дом весь сиял новой краской и позолотой, крыша сверкала едва просохшим лаком, а на ее коньках красовались посеребренные фигурки драконов. Перед чайной пышно цвели кусты пионов, которых вчера и в помине не было. Неужели причиной всему надпись, сделанная рукой Мэй?

Принцессе не пришлось долго размышлять над этим вопросом. Хозяин чайной, поминутно кланяясь, сообщил ей, что старейшины деревни желают обратиться к Мэй с просьбой. И действительно, три старца почтенного вида подошли к ней с поклонами. Хозяин чайной проводил всех их в сад, примыкавший к дому.

Старцы внимательно смотрели на молодого монаха.

– О благословенный отшельник! – заговорил наконец один старец. – Не откажись выслушать нашу просьбу.

Мэй согласно кивнула.

– Давным-давно при основании нашего селения предки здешних жителей возвели здесь святилище в честь богини Фо Фэй, покровительницы любви и домашнего очага. К этому святилищу все здесь живущие относились почтительно, и милость богини Фо Фэй не оставляла нас. Но десять лет назад по нашим землям прошла орда наемников Ардиса, которые грабили, убивали и оскверняли святыни. Наемники разрушили святилище милостивой богини, на нас напал страх, и с тех пор земли наши оскудели, сердца охладели, а глаза слепнут от слез. В прошлом году мы решили общими силами деревни восстановить поруганное святилище. Мы выстроили его почти таким же красивым, каким оно было до раарушения. Не хватает лишь одного – камня с начертанным на нем Высшим Иероглифом «Любовь». Этот камень нужно установить при входе, и тогда богиня посетит свое святилище, восстановит – в нашем селении мир и благоденствие.

– Никто из нас, старейшин, – заговорил другой старец, – не владеет искусством начертания Высших Иероглифов. Мы отправили послов в ближние города, чтобы те разыскали каллиграфа, владеющего Высоким Стилем. Но послы вернулись ни с чем – Высокий Стиль давно запрещен, и нет мастеров, которые бы помнили его. Однако две седмицы назад вернулся наш посланник из уезда Хандун. Он сообщил, что нашел там двух братьев-каллиграфов, которые, по его словам, владеют мастерством Высокого Стиля и согласны прибыть в нашу деревню. Но время идет, а приглашенных каллиграфов все нет... И неизвестно, прибудут ли они на самом деле, не посмеялись ли над простаком-посланцем из бедной деревушки...

– Вот мы и просим тебя, святой отче, – подал голос третий старец. – Не откажи нам в милости, начерти Высший Иероглиф своей благословенной кистью. Ведь ты наверняка владеешь премудростью Высокого Стиля Письма, хотя ликом ты молод и нежен, как девушка. Нет у нас надежды на уездных каллиграфов! И лучше, как говорится, приветить в доме ласточку, чем ждать, когда над домом закружит феникс!

Мэй улыбнулась.

– Согласны ли вы, святой отче? – с волнением спросили старейшины.

Мэй кивнула, в знак почтения к старейшинам приложив ладонь к груди. А затем жестами попросила отвести ее в святилище богини Фо Фэй и показать камень, на котором должно вывести иероглиф, – она хочет незамедлительно приступить к работе.

... К святилищу Мэй сопровождала целая толпа, но, когда она вошла внутрь, с нею остались лишь старейшины. Они поднесли Мэй белый, гладко отполированный камень, словно ожидавший, когда его коснется кисть.

– Да пребудет с вами милость великой богини Фо Фэй! – прошептали старцы. Мэй закрыла глаза. Триста значений Высшего Иероглифа «Любовь» вспыхнули перед ее мысленным взором, будто цепочка разноцветных фонариков. И из них Мэй выбрала то значение, которое ей представлялось всегда самым важным:

«Любовь есть верность до смерти, в смерти и после смерти».

Она взмахнула кистью, не открывая глаз. А когда открыла глаза, то увидела, как иероглиф, пламенеющий в воздухе, опускается на камень, прожигая в нем дорожки, будто это не камень, а кусок масла. Потом она увидела, как пали на колени старцы, закрывая головы руками в священном трепете. Мэй тихо опустила кисть, и в это мгновение иероглиф прочно закрепился на камне, засиял золотом...

Мэй поклонилась деревянному изваянию богини Фо Фэй и бесшумно пошла к выходу. Ей не хотелось тревожить старейшин, предавшихся молитве, – кто знает, возможно, сейчас они получали откровения от самой богини любви?..

Прямо за святилищем начинались старые рисовые поля, а меж ними пролегла дорога... И Мэй поняла, что это знак – знак продолжения пути. Ей нужно идти вперед, до столицы, до императорского дворца. И если узурпаторша Шэси еще жива, то пусть страшится за свою жизнь, ибо Мэй (нет, принцесса Фэйянь!) выросла и вместе с нею выросла ее жажда справедливости. Если уж в захолустной деревне бедняки решились восстановить разрушенное святилище, чтобы вспомнить времена добра и чести, к лицу ли ей, наследнице престола, медлить?!

С такими мыслями Мэй покинула деревню, и поначалу никто не заметил ее ухода. А когда хватились, было уже поздно – прекрасного монаха в оранжевых одеждах и след простыл... Старейшины даже решили, что этот монах был не человеком, а небожителем, возблагодарили Небесную Канцелярию и объявили в деревне общее празднество по случаю обновления святилища.

До поздней ночи в деревне гремели фейерверки, звучала музыка и песни, вокруг ярко горящих костров плясали разодетые сельчане... Хозяин чайной расщедрился до того, что выкатил бочку вина, наготовил угощения на всю деревню – причем совершенно бесплатно, а захмелев, кричал, что святой монах призвал удачу в его дом, и богатство посыплется на него чуть ли не с неба...

А наутро произошло новое чудо: старое рисовое поле вдруг зазеленело молодыми всходами, в садах расцвели засохшие было сливы, персики и груши, кругом благоухали цветы, жужжали пчелы. Больные проснулись здоровыми, несчастные – счастливыми, бедняки – богатыми... Убогие дома преобразились, засверкали, словно только что отстроенные. Словом, чудеса продолжались, а потому и продолжалось торжество в честь этих чудес.