Иероглиф «Измена» - Первухина Надежда Валентиновна - Страница 6

Город, главная река которого была осчастливлена постоянным дрейфом этого корабля наслаждений, назывался Цзи, то есть Предел. Город Цзи, соответственно, возник из окраин, небогатых и рабочих пределов столицы Яшмовой Империи — Тэнкина. В Цзи-Пределе жили гончары, ткачихи, белошвейки, плетельщики циновок-путуаней, резчики шкатулок и идолов для домашних кумирен — люд небогатый, смиренный и превративший свое смирение и бедность в нечто вроде особого культа. В Цзи сдавались самые опрятные и дешевые комнаты с полным столом; придорожные харчевни торговали пирогами с гусятиной и свининой. В маленьких винных лавках, огороженных бамбуковыми заборчиками, подавали крепкую настойку из гаоляна да дешевые рисовые вина. Словом, разве это не рай для молодых повес и молодых же скромников, приезжающих пытать счастья на государственных экзаменах! А для того чтобы этим соискателям с тугими кошельками и самонадеянными мечтами не приходилось скучать в перерывах между экзаменами, и существовала «Летящая ласточка». Вернемся на нее и мы, о мой благопослушливый читатель!

…Разговоры о важности карьеры, о прелестях незамужних девиц давно уже прискучили подвыпившим гулякам — обильные возлияния сделали свое дело, погрузив каждого из гостей в мир его собственных грез и переживаний. Госпожа Су Данян, мудрая, как все хозяйки заведений подобного рода, приказала особым девушкам-массажисткам сделать гостям пребывание в мире грез еще более приятным. Наш герой — юный, презирающий карьеру поэт — полулежал, опершись на груду подушек, и взглядом человека, владеющего всеми мирами, смотрел на сотрапезников. Маленькие, но сильные ладони массажистки разминали ему затылок и шею, прогоняя лишний хмель. Напротив поэта сидел северный красавец и буквально не сводил с того глаз. Чувствовалось, что некое желание гложет его сердце. Наконец он не выдержал.

— Почтенный господин! — обратился юноша к поэту как раз в тот миг, когда он, изнеженный массажем, дремотно смежил веки. — Позвольте обратиться к вам со словами дружбы и восхищения…

— А? — встрепенулся поэт. Бессознательным движением поправил на груди широкий ворот своего лазоревого халата. Отвел ладони массажистки и укоризненно поглядел на томного красавца. — Есть ли ценность в тех словах, ради которых вы лишаете меня сладкой хмельной дремы?

Томный красавец смутился, но лишь на миг. Видимо, желание, снедавшее его, было столь велико, что попирало все понятия о приличии.

— Простите великодушно, — сказал он. — Мое имя Ши Мин, я из рода инлиньских Минов. Впустую прожил на земле двадцать четыре года, не обрел ни жены, ни детей, ни государственного звания…

Его собеседник зевнул, деликатно прикрывшись веером. Затем сказал:

— Род инлиньских Минов — едва ли не самый славнейший во всей Яшмовой Империи. Владычица Фэйянь, да продлит Небесная Канцелярия ее дни, даровала инлиньским Минам малую халцедоновую печать за верность престолу в тяжелые годы… Мой же род невелик и незнатен. Отчего вы дарите меня своим вниманием?

— Я мечтаю о дружбе с вами, — откровенно признался Ши Мин. — По всему видно, вы человек одаренный. Ваши речи и стихи…

— О, мои стихи! Дорожную пыль вы приняли за яшму! — отмахнулся юнец. — Ничего в моих стихах особенного нет.

— Неправда! — Томный красавец оказался на удивление пылким для северянина. — О, если б я мог стать вашим другом — дни моей никчемной жизни проходили бы тогда не напрасно!

— Дружба? — задумчиво переспросил поэт. — Мудрецы говорят, что это дар богов и сила, побеждающая саму смерть. Но давайте уговоримся сразу, господин Ши Мин: лесть между друзьями ни к чему. А потому, если хотите стать моим другом, забудьте про мои стихи — это безделки ради того, чтоб развеять скуку, и не более.

Поэт взял кувшин и сам налил вина в две чарки. Одну из них протянул Ши Мину.

— Ваше имя я узнал, — сказал поэт. — Узнайте и вы мое ничтожное имя. Зовут меня Юйлин Шэнь из рода Шэней, и я впустую прожил двадцать один год на этой благословенной земле. Да что с вами? Вы пролили вино…

— Юйлин Шэнь, — прошептал Ши Мин, бледнея.

— Да, таково мое имя, и не понять мне, что в нем необычного…

Ши Мин залпом осушил чашу и покачал головой:

— Ваша скромность не знает границ, великий господин! А вашим стихам нет ничего равного во всем Пренебесном Селении!

— Ах, вот в чем дело… — усмехнулся Юйлин Шэнь. — Опять стихи! Похоже, они сослужили мне дурную славу — бродят вдалеке от хозяина, будоражат всю страну и даже не позволяют с другом поговорить задушевно…

— Нет, я не то хотел сказать! Мне просто не верится, что я сижу рядом с великим поэтом. Гордость переполняет меня!

Внезапно лицо Юйлин Шэня исказилось.

— А меня переполняет нечто иное… Похоже, копченые угри и персиковое вино не пошли мне впрок. Не будете ли вы так добры подать мне вон тот медный таз… Благодарю.

Пару минут спустя поэт выглядел бледно, но бодро.

— Увы, мой дорогой господин Ши Мин, — вздохнул он, обтирая рот влажным платком. — Природа поэта ничем не отличается от природы самого обычного пьяницы и чревоугодника. Кликните служанку, пусть уберет таз.

— Да, да, — торопливо кивнул Ши Мин. — Я еще велю им принести ароматических палочек. Их дым хорошо помогает против дурноты.

— Вот воистину забота друга! — воскликнул Юйлин Шэнь. И насмешливо добавил: — Надеюсь, эта маленькая неприятность не помешает нашей начавшейся дружбе?

— Ну что вы! — в тон ему ответил Ши Мин. — Я, можно сказать, увидел вас изнутри…

Оба молодых человека расхохотались. Вошедшая служанка поставила курильницу, струящую горьковато-свежий аромат, и подала Юйлин Шэню отвар целебных трав, припасенных как раз для таких случаев.

— Почтенные господа, — сказала она. — Не угодно ли вам взглянуть на самое смешное зрелище в Пренебесном Селении?

— Звучит привлекательно, — хмыкнул Юйлин Шэнь. — Глянем, друг?

— Куда ты, туда и я, — ответил Ши Мин.

— В таком случае извольте подняться на верхнюю палубу, — предложила служанка. — Там уже все собрались. Только умоляю вас, что бы ни случилось, сохранять серьезное выражение лица…

— Сплошные загадки, — сказал Юйлин Шэнь, поднимаясь. — Ну-ну…

На верхней палубе миндальной косточке негде было упасть — повсюду сидели и стояли гости, певички, флейтистки и танцовщицы, и на лице каждого присутствующего было написано странное ожидание, готовое перейти в самую язвительную насмешку. Мало того, у резной беседки в кресле сидела сама хозяйка «Летящей ласточки» — почтенная Су Данян — и развлекалась тем, что заставляла ручного сверчка прыгать с ее плеча на веер и обратно.

Служанка, которая привела Юйлин Шэня и Ши Мина, постаралась усадить их на почетные места и прошептала:

— Погодите немного! Сейчас начнется…

Все бывшие на палубе обменивались многозначительными и насмешливыми взглядами, лишь Су Данян невозмутимо продолжала испытывать терпение своего сверчка. Внезапно за кормой раздался плеск, и в борт будто бы ударило весло — небольшое весло небольшой лодки…

— Кто там? — нарочито громко крикнул кормовой матрос.

— Это Пэй, продавец креветок! — послышался из-за борта голос — Свежие креветки! Не угодно ли почтенной госпоже Су Данян купить свежих креветок?!

Су Данян поймала заморенного сверчка и спрятала его в золотую коробочку, висевшую на шнурке у пояса. Улыбнулась, как змея, разорившая птичье гнездо, и сказала громко:

— Здравствуй, славный Пэй! Поднимайся на борт да прихвати корзину; у меня сегодня много гостей, а значит, и на креветок будет спрос!

— Благодарствую, почтенная Су Данян!

С этими словами на палубе «Летящей ласточки» оказался молодой человек из разряда тех, про кого говорят «и собой хорош, да в кармане грош». Парень был высок, крепко сложен; на обветренном и загорелом лице его черные глаза и брови блестели, как нарисованные лаком на деревянной маске. На затылке выбритой головы висела длинная тонкая коса. Одежда могла бы даже именоваться нарядной, если бы не степень ее изношенности — чувствовалось, что молодой человек купил ее по случаю в дешевой лавке и даже не знает толком, как правильно носить складчатые шаровары или рубаху с меховой выпушкой. За плечами у него высилась плетеная корзина, распространявшая неописуемый рыбный запах, так что некоторые из чересчур чувствительных гостей и певичек принялись обмахиваться надушенными веерами.