Шведский всадник - Перуц Лео - Страница 41

— Вы ранены? — продолжал Кочерга, указывая на масляную повязку, которой Шведский Всадник прикрывал клеймо.

— Так, царапина, — пожав плечами, скривился тот. Но Сверни Шею, который вообразил, что для такого просто людина сойдет и самая грубая ложь, добавил:

— Три, а то и четыре татарина хотели снести ему голову своими кривыми саблями…

— …Но господин, к своей славе, одолел их всех? Да, шведские офицеры умеют действовать шпагой! Господин везет какие-нибудь новости из главной квартиры? Шведы еще раз одержали победу?

— Нет, — буркнул Шведский Всадник, которого внезапно охватил гнев. — Шведское войско повсюду отступает перед московитами!

— Может ли это быть? Как могло так случиться? Почему? — взволнованно закричал Кочерга. — А что же генерал Левенгаут и фельдмаршал Реншельд?

— Они враждуют друг с другом и строят один другому козни, — со злостью сообщил Шведский Всадник.

— А шведские солдаты?..

— Они давно устали воевать и хотят домой, к своим пашням. Да что там, даже офицерам война надоела!

— Простите, но я не понимаю господина, — заговорил Кочерга, окидывая Шведского Всадника гневным, испытующим взглядом. — Офицеры не хотят воевать за короля, перед которым трепещет весь мир?

— Скажешь тоже — трепещет! — с холодной насмешкой парировал Шведский Всадник. — Что такого великого совершил король Карл? Разорил финансы страны ради своих ребяческих затей, вот и все! И так скажет каждый в шведском войске.

Последовала минута напряженной тишины, а потом Кочерга заговорил спокойным и твердым голосом:

— Вы лжете, господин. Вы вовсе не были в шведской армии!

— Убери от меня этого парня, он становится невыносимым! — прорычал атаман.

Сверни Шею грубо схватил Кочергу за плечо.

— Убирайся! — приказал он. — Иди, погуляй за дверьми, пока цел! Дождь перестал, так что проветрись!

Одним неуловимо-легким движением бывший каторжник отшвырнул Сверни Шею в угол и встал перед Шведским Всадником.

— Все это ложь! — твердо повторил он. — Подлая ложь. И убери свой вертел в ножны, не то я сломаю его о твою шею! Ты не мог служить в шведской армии! Ранен на войне, говоришь? Да кто тебе поверит? Там, откуда я вышел, многие из катальщиков тачек боятся показывать лбы… Вот поглядим, что ты скрываешь — честь или позор?

И резким движением он сорвал повязку с головы Шведского Всадника.

Тот вскочил на ноги, пытаясь прикрыть «виселицу» ладонью и одновременно ударить дерзкого, но было уже поздно… Ноги его подкосились, и он беспомощно осел на скамью.

Они молча посмотрели друг другу в глаза и — узнали друг друга!

— О Иисусе! Так это ты, Торнефельд? — вырвалось у Шведского Всадника.

— Брат! Неужели мы с тобой опять встретились? — воскликнул швед.

— А я-то считал, что ты давно погиб!

— Жив, как видишь! А что ты? Из какой тюрьмы сбежал? Неужели с галер?

— Но как тебе удалось выйти из этого ада? О, я благодарю за это Господа!

— Об этом долго рассказывать, брат. А ты все еще хочешь идти вместо меня к шведам?

— Ох, и об этом есть что порассказать! Я думал, что счастье ждет меня здесь, а не на войне, но… Брат, простишь ли ты мне, что я тогда с тобой сделал?

— А что ты со мной такого сделал? Я выдержал испытание огнем и закалился у дьявольских печей. Лучше скажи, брат, чем я могу тебе помочь?

— Мне уже ничем не поможешь. Теперь моя очередь идти в ад к епископу… Там меня укроют от мира. А ты? Куда хочешь податься ты?

— К моему королю, в шведскую армию!

— Но ты плохо снаряжен для такой дороги!

— Ну и что с того, брат? Я пробьюсь! Всем чертям назло пробьюсь! Я там, в аду, этому научился!

— Я дам тебе коня, шпагу, мундир, пистолеты, плащ, кошелек с полсотней золотых дукатов и обоих моих слуг. Все это теперь твое!

— Да это гораздо больше, чем нужно! Оставь себе хотя бы дукаты! Как же мне тебя благодарить? Но… Как поживает моя реликвия, Библия Густава-Адольфа?..

— Вот она, держи!

— Благодарю небо! Ты сохранил ее! Я могу отдать ее лично в руки королю! А ты, брат…

— Ну что, сделка заключена? Так выпьем же за это! Помнишь, как было в прошлый раз? — услышали они скрипучий голос мертвого мельника, который, незаметно войдя в комнату и вытащив из угла фляжку с водкой, беззвучно кривил рот в усмешке.

Всадник Карла Двенадцатого поднял свой стакан:

— Чокнемся, брат! — сказал он атаману. — Выпей! Твое здоровье, и пусть пылающий огонь не сокрушит твое мужество!

— Пусть твоя шпага вознесет твою честь высоко на полях славы!

И они попрощались, крепко обняв друг друга.

Подлинный Христиан фон Торнефельд даже не вспомнил о Марии-Агнете. Он вскочил в седло и поскакал на восток, торопясь успеть на шведскую войну. А Безымянный поплелся за повозкой бывшего мельника в имение епископа.

Они шли под шелест дождя через густой лес. Ветер безжалостно трепал кроны деревьев. Бывший мельник шагал все медленнее и медленнее — он поминутно спотыкался о корни и камни, и его лошадке приходилось почти волочить хозяина. Казалось, последние силы покидают его.

Возле неприметного, поросшего кустиками холмика он остановился, отпустил поводья и сел на землю. Лошадь тихонько потянула повозку и стала удаляться в сторону.

— Дальше ты сам найдешь дорогу, — сказал старик своему спутнику. — Мне что-то худо. Не беспокойся обо мне, я останусь здесь…

Ты идешь туда не в первый раз! — заметил Безымянный.

— В первый или в последний — какая разница! Я не могу больше… — простонал бывший мельник. Он сел на холмик и поставил фонарь рядом с собой. — Пройдешь сотню шагов, там будет опушка, ты сразу же увидишь огни плавильных печей…

— Кто здесь похоронен? — спросил Безымянный. — И почему я не вижу креста?

— Он зарыт в неосвященной земле… — проскрипел бывший мельник. — В одну скверную ночь он надел себе петлю на шею. Я могу рассказать, как это было. Когда петля затянулась, он услышал голос ветра: «Это грех! Это великий грех!» Но было уже поздно. Сова била крыльями в окно и кричала: «Фу-бу! Фу-бу! Адский огонь!» Но было поздно…

Мельник опустил голову на грудь. Голос его звучал, словно поскрипывавшая на ветру сухая ветка.

— Люди нашли его и послали за лекарем и старостой. Но староста сказал, что срезать веревку самоубийцы годится только палачу, а людям из общины это не пристало. Так он висел и висел, а когда староста все-таки пришел снять его, веревка уже была перерезана и трупа не было: дьявол снял его и унес в лес, и никто в деревне не знает, куда…

Ветер раскачивал деревья, с неба непрестанно сыпалась дождевая пыль. Мельник все ниже склонялся над землей и все невнятнее бормотал:

— Здесь он лежит и ждет, когда Бог смилуется над ним… А ты иди своей дорогой… Два раза прочтешь на ходу «Отче наш» и тут же увидишь епископских слуг. Они начнут бить тебя — они привыкли так встречать новичков, но ты вынесешь, ты привычный… Скажи им только, что я заплатил последний пфенниг из моего долга господину епископу и больше никогда не приду к нему…

Безымянный пошел указанным путем. Фонарь позади него погас, и, оглянувшись назад, он уже не увидел ни мертвого (теперь, должно быть, и в самом деле мертвого!) мельника, ни даже просвета между деревьями в том месте, где была могила.

У опушки леса его окружили слуги епископа.

Среди преступников и бродяг, скрывавшихся от имперского суда в имении епископа, встречались люди отчаянной отваги. С первых же дней каторги они умудрялись по ночам отлучаться из своих казарм и даже промышлять по соседним деревням. Безымянный свел с ними знакомство и стал делать то же самое. Ловко прикрывая друг друга, искусно укладывая свернутую одежду на постели ушедших, они поочередно исчезали на всю ночь, и вскоре Безымянный уже смог добираться до имения Торнефельдов, чтобы навещать Марию-Христину. Никому другому он не смел попадаться на глаза.

Он легко справлялся со своей тачкой, и уже через пару недель с него сняли цепи.

А несколько дней спустя он первый раз ускользнул из епископских владений.