Шведский всадник - Перуц Лео - Страница 13

— В ад — к епископу! — прорычал вор, и тут у него родился план, как ему одним ударом избавиться от Торнефельда и заодно сдержать свое обещание ожившему мельнику. Он заставит Торнефельда пойти в рабы к епископу вместо себя! На все девять лет! Для него это будет означать вечность. Он ведь не выдержит у плавильной печи и двух месяцев, а в каменоломне — и того меньше. Этот дворянский щенок, этот белоручка и маменькин сынок уже через месяц загнется под хлыстами фогта и его слуг! Сам Геркулес не смог бы выдержать там весь девятилетний срок.

Пока вор раздумывал обо все этом, ему вдруг воочию представилось, что охваченный отчаянием и смертельно усталый Торнефельд снова, как и утром этого дня, валяется перед ним в снегу. И вновь его охватила жалость к мальчишке, который, даже лежа в снегу, помнил о своей дворянской чести. «Вставай, брат! Вставай! Я не покину тебя!» Но он тут же подавил в себе сострадание. Сейчас не время для него. Торнефельд должен исчезнуть навсегда.

— Ступай туда! Ступай туда! — зло выкрикнул бродяга навстречу свистящему ветру. — Для тебя нет иного выхода! Я не могу вырвать из сердца эту девушку, этого ангела со слезами на глазах!

И с этими словами он мысленно простился с товарищем по несчастью. Участь Торнефельда была решена.

Когда бродяга приблизился к мельнице на расстояние броска камнем, перед ним как из-под земли вырос мертвый мельник в своей извозчицкой куртке и шляпе с пером. Больше всего на свете бродяге хотелось проскользнуть мимо, но справа и слева были высокие сугробы, а прямо перед ним стоял зловещий старик.

— Пропусти меня, господин! — сказал бродяга, непроизвольно клацнув зубами. — Мне нужно немного погреться. Видишь, какой мороз? Ночью же будет еще холоднее, а в лесу к тому же воют волки.

— Тебе ли беспокоиться о морозах! — глухо, как из колодца расхохотался старик. — Ты-то не озябнешь! Уже этой ночью ты будешь голыми руками выгребать угли из пылающей печи!

— Нет, не сегодня! — взмолился бродяга, ощутив, как у него по спине пробежали мурашки. — Подождем до утра, господин. Ведь сегодня среда — день, когда был продан и предан наш Господь Иисус!

Бродяга думал, что, услышав святое имя, призрак сразу же исчезнет и отправится обратно в адское пламя, но мельник стоял как ни в чем не бывало и только посмеивался, по-прежнему загораживая дорогу.

— Я не могу ждать! — заявил он, стряхивая снег с куртки. — Надо ехать сегодня, ибо завтра меня уже здесь не будет.

— Я знаю, знаю, — простонал бродяга, а мороз все так же пробирал его до костей, и все так же пробегали у него по спине мурашки. — Завтра господин станет кучкой пыли и пепла… И все же пусти меня в дом! Я хочу прочитать за тебя «Господи, помилуй!» и «Из глубины» — это лучше всего питает бедные души.

— Что ты болтаешь? — вскричал мельник. — Не вздумай пудрить мне мозги! Зачем мне твои молитвы? Завтра поутру поеду я в Венецию, откуда должен привезти моему милостивому господину шлифованного стекла, бархата, позолоченных подсвечников и пару испанских собачек!

— А зачем господину епископу бархат и хрусталь? — проворчал бродяга, который терпеть не мог знатных господ. — Ему бы делить свои деньги с бедняками, а не купаться в роскоши.

— Мой господин не только епископ, но и светский владетельный князь, — пояснил мельник. — Тот, кого ты встречаешь в карете, запряженной шестеркой коней, — князь. А придешь на мессу в церковь — увидишь епископа, благочестивого, скромного и поистине святого мужа!

— А когда дьявол заберет князя, — подхватил бродяга, — куда же денется епископ?

— Заткнись! — зло прикрикнул на него мельник. — Больно уж у тебя, парень, грязная пасть! Живо собирайся! Пойдешь со мной и будешь учиться добывать свой хлеб честной работой!

Вор даже не пошевелился.

— Я передумал! — решительно сказал он. — Я не пойду с тобой, господин.

— Что?! Я не ослышался? Ты и в самом деле не хочешь хорошей жизни? Вот дурак! Повсюду война, голод, убийства, огонь и чума, и только у господина епископа царят мир и порядок!

— А я не ищу мира! — сказал вор. — Я хочу бродить по свету и быть свободным человеком!

— Ну, тут ты опоздал, — продолжал мельник. — У нас с тобой уговор, и ты обязан пойти со мной. Я ловлю тебя на слове!

— Никто не может поймать меня на слове! Никакая сделка недействительна, пока за нее не распили по стакану водки. У нас на земле заведен такой обычай, а уж как у вас в аду — не знаю!

— Какая еще водка? — завопил мельник. — Я же от пуза накормил тебя хлебом с колбасой да еще и пивом напоил!

— Что я задолжал господину, будет ему заплачено! — торопливо заверил его бродяга. — Мой товарищ, что сидит на мельнице, пойдет с господином вместо меня!

— Этот заморыш? — вскричал мельник со злобой. — Нет уж, мне нужен только ты! Что я буду делать с этим желторотиком? Он может только жрать и пить, а как работник никуда не годен. Моему милостивому господину один день его кормежки станет дороже того, что он наработает за неделю!

— Он просто немного ослаб от голода и нищеты, — отозвался бродяга. — Пусть господин сперва немного восстановит ему силы. Тогда господин увидит, как славно мой товарищ начнет ворочать рычагами, а то и просто голыми руками выламывать камни из скалы!

— Нет, я хочу тебя, тебя, а не другого! — снова закричал мельник и, подступив к бродяге, схватил его за грудки. — Я заключил уговор с тобой! Ты мой работник, я могу задержать тебя по закону!

Бродяга почувствовал холодную руку мельника — этого живого мертвеца — на своей груди, и она показалась ему тяжелой, словно в кошмарном сне. Ему не хватало дыхания, ему казалось, будто эта вернувшаяся из адского огня пропащая душа обладает сверхъестественной силой. Он хотел ударить привидение и бежать, но не мог даже пошевелиться. И тут, пребывая в последней степени отчаяния, он вспомнил заклинание — истинное заклинание — для тех, кому надо изгнать привидение. Захлебываясь и кашляя через каждое слово, он выкрикнул заветное четверостишие в лицо мельнику:

— Что ты там такое хрипишь? У нас тут не церковь, и время для молитвы еще не пришло, — услышал он вдруг голос мертвого мельника, который валялся в снегу, сбитый с ног неожиданным ударом. Только теперь вор сумел вольно вздохнуть и пошевелиться. Камень больше не давил ему на грудь.

— Помоги мне встать! — кричал оживший мертвец. — Как ты смел меня ударить, висельник? Ничего, за это с тобой рассчитается палач! Да помоги же! Или не видишь, что я не могу подняться?

Бродяга отлично помнил, что не бил ожившего мельника. Заклятие, которое вовремя сорвалось у него с губ, поразило врага, и призрак был вынужден выпустить его и упасть на колени. Он склонился над мельником и спросил:

— Ты отпускаешь меня? Ты дашь мне уйти? Если нет, я закляну тебя на вечную погибель!

— Иди ты, куда хочешь, и чтоб духу твоего здесь больше не было! — прохрипел мельник, цепляясь за руку бродяги и медленно поднимаясь на ноги. — Теперь-то я понял, что ты за птица! Убийца — вот ты кто! Самый настоящий убийца! А теперь проваливай отсюда! Я не хочу больше иметь с тобой никаких дел!

Путь был свободен. Бродяга тихонько засмеялся и быстро пошел к мельнице.

Он выиграл свой первый бой — привидение, которое из года в год выходило из могилы, чтобы ценой чужой крови и плоти отдавать свой долг епископу, это гнусное исчадие темных сил больше не имело власти над ним. Но ему предстояла еще одна схватка — схватка с Торнефельдом, убить которого ему не позволяла совесть, а оставить в мире живых — справедливость. Нужно было сделать так, чтобы он пропал в аду епископских заводов, но перед тем отдал бы ему, бродяге и вору, свое благородное имя и драгоценную грамоту. И все это для спасения милосердной девушки, для ее будущего счастья.