Приключения Одиссея (с илл.) - Тудоровская Елена - Страница 9

Одиссей взял ребенка на руки, подошел к Паламеду и спросил его с деланным изумлением:

– Что случилось, о мудрейший из смертных, благородный Паламед? Как ты попал сюда, на это поле?

Паламед возразил:

– Твоя мудрость, многохитростный сын Лаэрта, не позволяет никому считать себя мудрейшим. Я прибыл сюда с твоими друзьями: с Атридом Менелаем, с Агамемноном – храбрейшим из героев! – с царем Пилоса Нестором, прославленным своим прямодушием.

Колкие намеки Паламеда не смутили Одиссея. Он отдал сына подбежавшей Эвриклее и как ни в чем не бывало приветствовал своих прославленных друзей. Но с этой минуты Одиссей возненавидел Паламеда.

Двенадцать кораблей готовилось к отплытию из гавани Итаки – двенадцать стройных, чернобоких судов с красными носами. На судах могло поместиться шестьсот воинов в полном вооруженье.

И все-таки немного кораблей шло за Одиссеем! Под пилосской дружиной Нестора примчалось в Авлиду восемьдесят кораблей; гордый силою Агамемнон предводительствовал сотней больших кораблей, по сто сияющих медью воинов на каждом. По сорок, по шестьдесят кораблей принеслись грозным строем от других ахейских городов. Всего тысяча двести кораблей покачивались на просторе круглой Авлидской бухты! Нет, не двенадцать кораблей малочисленного итакийского народа были важны для ахейского войска. Ахейцам нужен был вождь итакийцев, мудрейший из мудрых, хитроумный Одиссей. Без его хитрости, без его советов, быть может, никогда не была бы взята крепкостенная Троя…

В день отплытия боги как будто были благосклонны к итакийцам. Дул теплый зефир – попутный западный ветер. Он только слегка рябил прозрачную воду гавани. Гряда скал защищала гавань с моря, и морские волны не могли в нее проникнуть. Шумели придорожные маслины; на синем небе четко вырисовывалась вершина Нериона; солнце озаряло всю гору сверху донизу, и только тени от облачков бежали по ее густым лесистым склонам.

Войско итакийцев собиралось к своим кораблям. Не только Итака, но и подвластные Итаке острова – Зам, Закинф и Дулихий – прислали своих лучших воинов, по пятьдесят на каждый корабль. Это были могучие метатели копий, опытные стрелки из лука, неутомимые гребцы. Отряд за отрядом спускался по каменистой дороге и строился на побережье гавани. Блистали медные шлемы и латы; медные жала копий сияли над рядами; колыхались круглые щиты в руках воинов; всюду звенела и гремела губительная медь. Следом за войском с топотом и криком валили пестрые толпы горожан.

Вскоре все узкое побережье гавани было заполнено народом. Позже всех на повороте дороги показались военачальники. Впереди шел Одиссей, в тяжелой броне, с боевым копьем в руках. Над его высоким шлемом сиял изогнутый гребень; густой конский хвост спускался с гребня ему на спину. С плеч вождя ниспадала тонкая пурпурная мантия, сотканная руками Пенелопы. Мантия скреплялась золотой пряжкой, на пряжке поджарый охотничий пес вцепился зубами в плечо настигнутой лани; казалось, чеканная лань трепещет и бьется, как живая. Неразлучный товарищ царя, горбун Эврибат, шел сзади и нес блистающий на солнце узорчатый щит повелителя.

Вождя итакийцев сопровождали военачальники кораблей, тоже в высоких, гривистых шлемах, в длинных мантиях поверх медных лат, с кожаными и медными щитами. Среди них выделялся своим высоким ростом и суровым лицом воинственный Эврилох, зять Одиссея. Сварливый, непокорного нрава, он не был в дружбе с царем, но боги вложили ему в сердце любовь к походам и битвам; крылатые стрелы, медноострые грозные копья были ему милее домашнего крова, милее жены и детей. В походе он был неизменным помощником Одиссея.

Среди пурпурных и темных плащей военачальников виднелись белые хитоны геронтов – старейшин Итаки. Они тоже пришли провожать войско. Об руку с Одиссеем шел его друг Ментор, еще совсем не старый, но мудрый и чтимый народом геронт. Уезжая, царь поручал Ментору своего сына. Во всей Итаке не найти было лучшего воспитателя, лучшего руководителя для Телемака.

Перед отъездом итакийцы должны были принести богам гекатомбу,[22] чтобы боги помогли им в трудном пути. Когда приносили жертву, часть ее народ съедал на общей трапезе, а часть отдавалась богам. Если боги принимали жертву, они должны были исполнить все просьбы людей. Кто же откажет в просьбе гостеприимному хозяину, угостившему тебя за своим столом!

По всему побережью уже были приготовлены костры, сложенные клетками из длинных, круглых поленьев. Возле костров с тяжким мычанием топтались огромные быки, белые с рыжими пятнами, предназначенные для гекатомбы. Они яростно мотали головами, и на солнце сверкали их позолоченные кривые рога.

Два широкоплечих воина подвели к вождю белоснежного быка; глашатай подал воду в сосуде, увитом цветами, и короб отборного ячменя. С треском вспыхнуло высокое пламя костра; густой дым заколебался над войском.

Одиссей умыл руки и осыпал быка пригоршнями золотистого ячменя. С головы жертвы он срезал клочок шерсти и бросил в пылавший костер. При этом он обратился к богам с горячей молитвой:

– О великий Зевс, о воздыматель волн Посейдон[23] и вы все, боги, владыки высокого Олимпа! Если мы всегда приносили вам обильные жертвы, пошлите нам попутный ветер, сделайте море безбурным, дайте нам счастливую дорогу и победу над народом Приама!

По всем городам в это время ахейцы приносили жертвы богам и молились о победе над Троей. Однако не все боги принимали жертвы, не все боги покровительствовали ахейцам.

Одиссей пересек мечом горло быку. Тотчас жертву добили ударом топора; тут же, на окровавленном песке, рассекли тушу на куски. Взяли тучные бедра, отделили мясо от костей. Кости обвили полосками жира, сверху положили кусочки мяса и утробы. Это и была доля богов. Одиссей обрызгал ее вином и бросил в разгоревшееся пламя. Вслед за вождем и другие военачальники стали приносить жертвы. Их молитвенные возгласы вместе с протяжным ревом жертвенных животных отзывались эхом на горных склонах. Черные клубы дыма плыли над гаванью, подымались все выше и уходили на восток, словно стремясь достичь высокого Олимпа.

Боги получили свою долю. После этого можно было садиться за трапезу. У костров воины жарили мясо жертв на длинных пятизубых вертелах. Двое глашатаев развязывали кожаные мехи с вином. Густая багровая струя лилась в широкие глиняные сосуды; глашатаи разбавляли вино свежей водой из узкогорлых медных кувшинов: вино никогда не пили неразбавленным. Разведенное вино черпали глиняной кружкой с длинной рукояткой и разливали по кубкам. Кубки быстро расходились по рукам.

Одиссей снова громко призвал богов и выплеснул из своего кубка немного вина на песок. Все совершили за ним такое же возлияние богам. Участники трапезы уселись на разостланные воловьи кожи, достали короткие ножи и принялись за мясо. Когда все мясо было съедено и вино выпито, Одиссей встал; за ним поднялись все остальные – с шумом, звоном и грохотом. Пришло время отъезда. Раздались вопли и плач провожающих; послышались крики, плеск воды, стук весел, лязг оружия. Вскоре все корабли наполнились меднолатными воинами.

Одиссей с друзьями был еще на берегу, когда из-за придорожных маслин показалась толпа женщин. Они не должны были появляться раньше, чем кончится гекатомба. Впереди всех шла Пенелопа, бледная, вся в слезах, с покрывалом на распущенных волосах. За ней едва поспевала няня Эвриклея, неся на руках маленького Телемака. Одиссей подошел к ним. Ребенок что-то весело лепетал и ловил блестящий меч, висевший через плечо отца. Пенелопа с рыданием кинулась к Одиссею: стенанья и плач поднялись среди женщин.

Одиссей бережно передал Пенелопу в руки ее спутниц, последний раз прижал к груди малютку-сына и быстро пошел к кораблям. Заплескалась вода, застучали по доскам якорные камни, вытащенные на носовой помост. Корабельщики отталкивались от берега длинными шестами; полоса воды между кораблями и берегом становилась все шире. Рядами взлетели весла; пронзительный сигнал трубы – и весла шумно погрузились в воду.