Мой идеальный смерч. Дилогия (СИ) - Джейн Анна - Страница 75

— Я бы так не сказал. Вы непохожи, так же, как я и…

— И Ольга Князева, — колко сказала я, перебив брюнета, одновременно оглядываясь: повсюду светло-коричневые, красноватые тона, паркет, мягкие ковры, картины в тяжелых рамах, квадратные окна на полстены, за которыми скрывается ночной город, дремлющий под сенью ночи, но никогда не спящий.

— Тут одна кровать, Смерчинский, — сделал я вывод, обойдя номер и усаживаясь на небольшой красный диван, сложив ноги на прозрачный круглый столик. Дэн неодобрительно покачал головой, но промолчал. Он дополз умирающим лебедем до кровати и завалился на нее лицом вниз.

— Тебя это не волнует? — спросила я, подходя к нему и оглядывая взглядом широкую кровать с декоративным пологом

— Нет, — раздался его приглушенный одеялом голос.

— Странно, меня тоже. Вот если бы здесь был Ник, то тогда волновало бы. А ты так, бревно.

— Спасибо. Выключи свет, я ужасно хочу спать, — голосом все того же знакомого мученика попросил он, не обидевшись.

— А тут бар есть, может, выпьешь? — ангельским голосом спросила я.

— Мария, отстань…

— Я думала, может, ты водички желаешь?

— Нет, благодарю, — его голос стал едва слышным, кажется, парень действительно засыпал. Я выполнила его пожелание и ушла в гостиную, прикрыв дверь, чтобы не мешать Смерчу. Мне спать не хотелось совершенно. Но только я сделала пару шагов по направлению к широкому окну, как мобильник Дэна громко заиграл, а следом послышалось его выразительное: «Господи, что я тебе сделал сегодня?». Какой хороший, матерными словами не выражается! Правда, он потом объяснил, что все-таки выражается, но не в присутствии меня и мне подобных — Смерч так и сказал.

— Да, — вялым тоном спросил он. — Дмитрий? Нет, я не Дмитрий, я Денис, вы ошиблись… Ничего страшного.

Я мигом оказалась около парня, приземлившись на кровать, за секунду преодолев пару метров и дверь.

— Кто это был? — хищно спросила я.

— Женщина какая-то, — отозвался с зевком Дэн. — Как можно ошибиться номером ночью?

В это время сотовый вновь требовательно зазвонил.

— Кому не спится? — процедил сквозь зубы мой партнер, вновь протянув пальцы к средству сотовой связи.

— Это моя мама, идиотина, — первой схватила я мобильный телефон и голосом очень послушной девочки произнесла:

— Да? Мама, это ты?

— Это я, — услышала я ее голос, очень сердитый. — Ты где, дорогая, ходишь-бродишь?

— Я в Музее, — отозвалась я излишне бодро.

— И что же ты мне не звонишь? Обещала ведь, — выразила недовольство родительница. — Что за поведение?

— Я забыла, прости, — покаялась я.

— Господи, Маша! Ты свою голову не забыла? Я волнуюсь, не сплю, между прочим, а мне завтра на работу. Когда дома будешь?

— Это… завтра утром, — произнесла я.

— Почему? Вас же обещал развести папа Дмитрия ночью.

— Здесь столько всего интересного, что мы не хотим уходить! — еще более бодро ответила я маме.

— К примеру? — спросила она насторожено. Выставки она не слишком любила, предпочитая изобразительному искусству драматическое.

— Нууу, — мне на глаза попался натюрморт с яблоками и сиренью, и в голове сразу же созрел ответ. — Вот сейчас мы находимся около… площадки постмодернистов-современников. Тут этот, наш известный художник Радов новые картины демонстрирует. Так интересно, такой полет фантазии! Такая экспрессия! Мы стоим напротив картины «Сероко».

Услышав такое странно название, Дэнни глянул на меня с огромным интересом. Такой картины он не знал

— Какое око? — не поняла мама на том конце провода. — Серое? Серое око?

— Се-ро-ко, — по слогам произнесла я, придумав концепцию якобы новой картины этого чудного дядьки. — Это утонченная картина сирени и яблока, сокращено «сероко». Три первые буквы слова «серень» и три последние «яблока». Тут это, японские мотивы, и такая игра звков и слов получается интересная — соединяешь наши сирень и яблоко, а получается японское слово. Чувствуешь по звучанию?

— И что оно значит? Звучит как-то непристойно, — продолжала допытываться мама.

— Мама, оно значит… эээ… — Я посмотрела на Дэна, с большим вниманием глядевшего на меня — мимоходом скорчила ему рожицу, а он скорчил точно такую же рожу с потрясающей точностью в ответ. Зато ко мне в голову пришел «перевод» нового японского слова, только что придуманного. — Красавчик, вот что оно значит. У яблока и сирени появился сын-красавчик, плод их любви. «Сероко» — это красавчик. Яблоко — это архетип мужчины, а сирень — женщины.

— Чтооо? Кто это тебе сказал? — Хорошо, что мама в искусстве не разбиралась и в психологии тоже — только если в криминальной. И от психоанализа далека.

— Это сказал наш преподаватель, а ему, в свою очередь, Юнг. Ну, тот самый, ученик Фрейда.

Дэн засмеялся в открытую и даже похлопал мне.

— Кто это там ржет? — услышала это мама тут же. Я бросила на партнера уничтожающий взгляд и зло покрутила пальцем у виска. Смерч молитвенно сложил ладони, прося прощения за шум.

— Это не кто, а что.

— Что? Маша, как же неодушевленный предмет смеяться может? — рассердилась мама, почувствовав, что я вожу ее за нос. — У тебя не галлюцинации ли? Может, ты в наркопритон поехала, а не в Музей?

— Мама! Ну, это же авангард! Понимаешь? А-ван-гард! — тоном завсегдатая бомонд-тусовок воскликнула я. — Тут все не такое, как в общепринятой культуре. Это контркультура. А смех издает Сероко.

— Да ты что! Оно что живое?

— Для Радова — да. Он наряду с художественными техниками использует и современную электронику. Смех — это сущность Сероко. Это… Веселовский, Бахтин, Рабле — все они писали о смехе. Ты знаешь, какое внимание они уделяли смеху, как общекультурному явлению? — начала нести дикую чушь я. Теперь Дэн сидел на кровати, согнувшись пополам. А все из него это приключилось! Не поперлась бы я в клуб, спала бы сейчас себе дома спокойно. — А Радов, как человек, объединяющий в себе все пласты культуры….эээ… чтит предшественников.

Хорошо, что мама не знала, что вышеперечисленные мною господа к живописи не имели никакого отношения. Только если самое отдаленное.

— Господи, зачем я тебя отправила туда учиться, дурдом какой-то на этих твоих выставках твориться, — посетовала мама. — Не признаю этих твоих странных модных картин.

— Это не дурдом. Это жизнь, облеченная на холсты, но выходящая за их грани, — гордо произнесла я. — Одним словом, искусство, мамочка.

— Так, грань моя ненаглядная, ты когда ты дома будешь? — вновь посуровела мама.

— Утром, — пообещала я, и услышал папин голос:

— Хватит к Машке приставать, иди уже спать. Поздно…

Слава Богу, мама его послушала и, всего лишь пару минут почитав мне нотации, положила трубку. Смерчинский опять заржал.

— Кто? Сероко? — сквозь смех произнес он. — Ну, ты и выдумщица, девочка моя! Черт, Сероко… Сероко, которое смеется за гранями холста! — и он опять зашелся в искристом смехе.

— Заткнись, — пробурчала я, хотя мне тоже хотелось улыбаться, — спи, идиот. — Утром поговорим. Насколько я помню, твой качан вроде бы болит и мечтает поспать. Спи. Сегодня я не расскажу тебе сказку. Не заслужил.

— Спокойной ночи, Чип. Без тебя было бы очень скучно сегодня, — произнес Смерч, глядя на меня с… Нежностью? Радостью? Дружелюбием? Я так и не разобрала его взгляда.

— Спокойных кошмариков и добродушных монстриков, Смерчинский, — и с этими словами я, разобиженная, но отчего-то умиротворенная, вышла из спальни вновь, оставив парня одного.

Я покружила по номеру, заглянула везде, куда только смогла, подивилась ванной комнате и туалету, задумчиво посмотрела на полотенца, вспомнив, что чаще всего именно их и воруют постояльцы, перелапала все предметы, позавидовала тем кто в состоянии оплатить такой номер, пораскинула мозгами насчет его суточной стоимости и, чтобы совсем не обзавидоваться, решила забыть об этом, погасив свет и переключив свое внимание на вид из окон. Вроде бы шестой этаж, но вид на сонный город открывается приличный: кругом огни, огни, огни, даже река, видимая отсюда, заполняется ими: маленькими и большими, яркими и слабыми. И на небе огни, уже звездные. И где-то там, в скоплении этих огней, находится мой Никита, спит, наверное, я знаю — в это время он уже спит.