Дети воды - Кингсли Чарльз - Страница 3

Потом он увидел столик с умывальными принадлежностями, и эго его тоже поразило. Там стоял тазик, кувшин, лежали мыло, щетки и полотенца. А рядом стояла большая ванна, наполненная чистой водой, — и все для того, чтобы умыться! «Ну и грязнуля здесь живет! — подумал Том. — Неужели ей приходится так много отмываться? Но как же ей удастся прятать всю грязь? Ведь вокруг-то все такое белое!»

Он повернулся к кровати и увидел на постели «грязнулю» — и затаил дыхание.

На белоснежной подушке, под белоснежным покрывалом, лежала самая хорошенькая н самая чистая девочка, какую Тому только приходилось видеть. Щеки у нее были почти такие же белые, как подушка, а распущенные волосы лежали на подушке и на покрывале, как золотые нити. Ей, наверное, было почти столько же лет, сколько Тому, или чуть больше. Но об этом Том не думал. Рассматривая ее нежную кожу и светлые волосы, Том подумал: «Это человек или кукла, каких я видел в лавках?» Но тут он заметил, что она дышит, и понял, что она живая.

Нет, не может быть, чтобы она была грязнулей. И тут Том подумал: «А может, все становятся такими чистыми, если умоются?» Он посмотрел на свою руку, попытался стереть с нее сажу и подумал впервые в жизни, а слезет ли с него когда-нибудь эта грязь? «Уж, конечно, и я бы выглядел лучше, если бы был таким же чистым, как она». Оглядевшись, он вдруг заметил маленького черного уродца в лохмотьях, глаза у него были воспаленные, красные, а зубы белые. Он сердито накинулся на неизвестного. Что нужно здесь такой черной обезьяне?

И тут Том наткнулся на зеркало.

Да, перед ним было огромное зеркало, и впервые в жизни Том рассмотрел, до чего же он грязный. И тогда он разрыдался от стыда и злости. Он затопал ногами, схватил каминные щипцы и швырнул их на пол, и шум поднялся такой, как если бы к хвостам десяти тысяч бешеных собак привязали десять тысяч жестянок.

Ну и подпрыгнула маленькая чистенькая леди в своей чистенькой постельке! А увидев Тома, она закричала пронзительно, что твой павлин. В комнату влетела толстая старая няня. Увидев Тома, она решила, что он вломился сюда, чтобы ограбить, украсть, изувечить и поджечь. Кинувшись на него, она успела схватить его за куртку. Но куда ей было удержать Тома, не однажды побывавшего у полицейских в руках! Больше того, он прекрасно умел вырываться от того, кто его ловил. Да, он никогда не смог бы смотреть в лицо своим приятелям, если бы его сумела словить эта старушка. Он вмиг проскользнул под рукой старой няни, кинулся к окну и выскочил вон.

Ему не пришлось прыгать с высоты, хотя он, не задумываясь, сделал бы это. Не пришлось ему и спускаться по водостоку, что было для него привычным делом. Как-то раз он залез на церковную крышу по водосточной трубе, как он сам утверждал, чтобы поискать птичьи яйца, хотя полицейский говорил, что он хотел что-то украсть. И Том тогда просидел на крыше до самого обеда, а потом спустился вниз по другой трубе — и был таков.

Под окном росло дерево с крупными листьями и сладко пахнувшими белыми цветами, почти такими же большими, как голова Тома. Наверное, это была магнолия, но Том и слова такого не знал. Он соскользнул вниз по стволу дерева, как кошка, промчался по газону, перемахнул через изгородь и понесся по парку, а старая няня кричала из окна:

— Грабят! Убивают! Пожар!

Младший садовник, косивший траву, увидел Тома, швырнул косу, поранил ногу и потом пролежал целую неделю в постели, но сейчас он ничего не заметил, так как кинулся в погоню за бедным Томом. Молочница услышала шум, споткнулась о ведро, опрокинула его, пролив на землю все содержимое, но все же помчалась в погоню. Конюх, чистивший коня сэра Джона, от неожиданности выпустил его, конь умчался вскачь и охромел через пять минут. Но конюх тоже бросился в погоню. Старый слуга, только что подъехавший к воротам на пони, так заспешил, что хвост бедного пони зацепился за железные прутья изгороди (насколько я знаю, он все еще там), но слуга тоже побежал вслед за Томом. Пахарь бросил и коней и плуг, один конь прыгнул через изгородь, а другой рванулся в сторону и упал в канаву, увлекая за собой плуг. Но все же пахарь понесся за Томом. Привратник, проверявший свои силки, выпустил всю добычу и прихлопнул капканом собственный палец. Но он тоже погнался за Томом. Сам сэр Джон выглянул из окна своего кабинета (он привык вставать рано), услышав шум и крики, он поднял голову, и пролетавшая птичка капнула ему прямо в глаз, а глаз потом так воспалился, что пришлось вызывать врача. Но и сэр Джон выскочил из дома и помчался в погоню за Томом!

А вот и наша знакомая ирландка, уж не знаю, каким путем дошла она до Усадьбы, должно быть, собираясь просить милостыню. Но и она кинула свою поклажу и побежала за Томом.

Словом, даже тогда, когда в оранжерею пробралась лиса, и ее убили, переколотив тонны стекла и разломав кучи цветочных горшков, — так вот, даже тогда не было такого шума, грома, топота, переполоха, суматохи, воплей и полного забвения достоинства, покоя и порядка, как в тот день, когда Граймс, садовник, конюх, доярка, слуга, сэр Джон, пахарь, привратник, да и наша знакомая ирландка, носились по парку, крича «Держи вора!» Должно быть, они все считали, что Том утащил не меньше чем на тысячу фунтов драгоценностей, распихав их по пустым карманам. Даже сороки и дрозды летели за ним, и стрекотанье птиц напоминало лисью охоту.

И все это время бедняга Том мчался босиком по парку, как маленькая черная горилла, спасающаяся в лесу. Увы! Рядом не было большого черного папы-гориллы, который бы сшиб с ног садовника, одной лапищей закинул бы доярку на дерево, а другой лапищей вышиб бы дух из сэра Джона и щелкнул бы зубами на привратника.

Впрочем, у Тома никогда не было папы, так что он не привык ждать от кого-то защиты. Он привык сам заботиться о себе. Он мог бы мчаться рядом с дилижансом пару миль и больше, если бы ему пообещали за это монетку, а еще он умел делать колесо десять раз подряд, чего ты наверняка не сумеешь. Потому-то преследователи и не могли его догнать — надеюсь, что совсем не догнали.

Понятное дело, Том бежал к лесу. Он никогда еще не был в лесу, по он был достаточно сообразительным парнишкой и понимал, что сможет спрятаться в кустах или влезть на дерево, словом, что там у него больше шансов, чем на открытом месте. Не знай он этого, он был бы глупее мыши или пескаря.

Но, добравшись до леса, он понял, что лес совсем не похож на то, что он себе представлял. Он кинулся прямо в заросли рододендронов и тут же запутался в ветвях. Он исколол себе руки и ноги, пытаясь вырваться на волю.

— Надо бежать, — подумал Том, — а то запутаюсь тут, придет кто-нибудь и «поможет» мне, чего я совсем не хочу.

Но куда же ему было бежать?

Он рванулся из зарослей и налетел головой на стену.

Налетать головой на стену не особенно приятно, тем более если сверху падает камень, попадает тебе промеж глаз, так что искры сыплются. Ну вот, Том стукнулся головой, но ничуть не расстроился, а тут же полез вверх, как белка.

И вот он уже выбрался на волю, туда, где до самого горизонта тянулись вересковые пустоши, скалы и болота.

Да, Том был совсем не глупым парнишкой, куда умнее, чем, например, старый жеребец. Ведь Тому было уже десять лет, и мозгов от рождения у него было побольше.

Он знал, что стоит ему пойти назад, как ищейки собьются со следа. Он спустился со стены и пробежал с полмили.

И все, кто за ним гнался, помчались с одной стороны стены, а он понесся в противоположном направлении с другой стороны.

Наконец он добежал до низинки, спустился в нее, повернулся к стене спиной и храбро зашагал вперед.

Лишь наша знакомая ирландка заметила, куда пошел Том. Все то время, что длилась погоня, она была чуть-чуть впереди всех. Но она и не шла, и не бежала. Двигалась она так легко и грациозно, что только белые ступни мелькали над травой, и вы не смогли бы с ходу сказать, какая нога впереди. Потеряв ее из виду, преследователи стали спрашивать друг друга, кто она, и решили наконец, что она заодно с Томом.