Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры - Мартова Нелли - Страница 8

Но страшнее всего был стационар. «Лучшая в стране частная клиника», – хвастался отец. Софья называла клинику «морозильником» и старалась как можно реже вспоминать о ней. Ее как будто на неделю заморозили, положили на полку в окружении странных, фальшивых фруктов, а когда она вернулась, то долго, с трудом оттаивала, приходила в себя. И непонятно, что было хуже – гладкие таблетки, после которых внутри образовывалась пустота, тягучая пытка разговора с врачом или случайные встречи с другими пациентами, после которых спазмом сводило горло, а в голову лезли странные, дикие, чужие мысли. У нее хотели отнять самое дорогое, самое ценное, она не понимала, что именно, но защищалась из последних сил. Внутри у нее все болело и плакало, а она улыбалась и делала довольный вид, только чтобы не попасть больше в это страшное место.

Когда она вернулась из клиники, фотография превратилась в пустой бесцветный прямоугольник. Вся ее жизнь стала серым пятном. Долго и мучительно Софья выкарабкивалась обратно, много времени понадобилось ей, чтобы очертания фигурок снова проявились на снимке.

И вот сейчас, если она не справится с «нормальной» работой, тогда снова… нет, уж лучше не думать об этом.

Софья уселась за стол. Есть только один способ восстановить хрупкое равновесие, поймать ниточку между внутренним и внешним миром, набраться сил для завтрашнего дня, который обещает снова быть тяжелым. «Идиотское хобби», «детское занятие», «поделки для дебилов» – единственное, что ее отвлекало и успокаивало. Софья не могла объяснить почему, но всякий раз, когда ей было плохо, она садилась за стол, доставала из беспорядочной кипы лист цветной бумаги, карандаши, кисточки и принималась своими руками мастерить открытку. Если бы она сказала отцу, что это занятие дарит ей смутную надежду на лучшее, то ее бы точно ждали несколько сеансов психотерапии. Может, она и вправду сумасшедшая?

Глава II

Чем сильнее тащить кость из пасти бульдога, тем крепче он ее будет держать. «У тебя бульдожья хватка», – частенько говорила про Ингу ее лучшая подруга. Прошедший день был тяжелым и безрадостным, как долгая осенняя дорога по колено в грязи, и любая другая на ее месте давно бы уже ревела в подушку, но только не Инга. Похоже, что Тараканище был прав – родители и вправду задолжали ему кучу денег, и, поскольку решением суда они официально были признаны погибшими, у нее оставалось два варианта на выбор: принять наследство, вступить в права на квартиру и в придачу получить все долги либо отказаться от всего сразу. Инга потеряла окрылившую ее в первый момент надежду на то, что все это – чистой воды обман и мошенничество.

Она сидела у себя на кухне и вязала кружевную салфетку. Неизвестно, для кого, потому что в глянцево-металлический интерьер ее кухни, расчерченной на строгие прямоугольники гладкими белыми и черными поверхностями шкафчиков, вязаные салфетки вписались бы в последнюю очередь, а родителям… нет, лучше о них не думать. Руки сами требовали работы – всего чего угодно, лишь бы не сидеть без дела. Из комнаты доносилось бормотание телевизора. С плакатика на холодильнике ей улыбались двое – любимый певец Лучано Паваротти и героиня «Секса в большом городе» Шарлотта. Не то чтобы Инга была фанаткой сериала, просто ей очень нравился образ Шарлотты, а еще больше – ее чудесная квартирка на Парк-авеню. В попытке найти столь же удачное сочетание стиля и уюта Инга все время что-то переставляла или ремонтировала на своих и без того безупречно обставленных сорока квадратных метрах. «Не дом, а картинка в журнале, – говорила соседка. – И как ты ухитряешься все время такой порядок поддерживать?»

Инга ловко орудовала крючком, попугай Павлуша комментировал из своей клетки:

– Крррружева! Кррружева!

– Кружева, – кивала Инга.

– Павлик кррррасотулька!

На самом деле такого страшного попугая – хромого и вечно облезлого, несмотря на все визиты к ветеринарам – еще поискать было. Однако птица почему-то упорно считала себя павлином, собственно, поэтому его и назвали Павликом. Инга смеялась: у нее живет единственный в мире попугай, страдающий манией величия. В клетке у Павлуши висело маленькое зеркало, и больше всего на свете попугай любил себя разглядывать.

Толстая белая нитка ложилась ровными петлями, и так же, одна за другой, укладывались, текли стройным потоком мысли: «Долг придется отдавать», «Ни за какие мильоны не продам квартиру, только через мой труп», «Денег взять негде», «Рассчитывать можно только на себя», «Найду выход даже в пасти у крокодила». Инга ловко вытянула сложную петлю. Когда она только училась вязать, этот узор никак не хотел получаться. Непослушная нитка соскальзывала, крючок цеплялся за соседнюю петлю и капризно плясал в руках. «Не напрягайся, расслабься, – учила ее мама, рукодельница на все руки. – Дай крючку скользить, будто он сам по себе, а ты его только слегка направляешь». Вот и сейчас, пока она размышляла, кружева сами вытекали из-под пальцев. А еще мама любила говорить: «Если задачка не решается в одной плоскости, значит, нужно перейти в другую».

Вялый поток мыслей сразу же покатился шумной рекой, забурлил водопадом. Зачем вообще родителям понадобилось столько денег? Куда они, дио мио, умудрились их потратить? Где находится приобретенное, и можно ли продать его, вернуть деньги обратно? Почему Инга ничего об этом не знает, разве у них были когда-нибудь друг от друга секреты? Обидно, честное слово, можно подумать, она им не родная! Хотя бы посоветовались, где лучше денег занять, а то нашли какого-то хмыря! Кто еще может знать об этом? Может быть, остались какие-то документы, бумаги, вещи, что-то, что пролило бы хоть каплю света на эту загадочную историю?

Инга помчалась в квартиру родителей. Всю дорогу она ломала голову, стоит ли расспросить кого-то из родственников или общих знакомых, но потом решила, что это было бы неприлично, да и родители вряд ли хотели бы распространяться о своих долгах.

Она вошла в квартиру и сразу бросилась в гостиную, где родители обычно хранили документы, даже куртку не сняла, только щелкнула пультом телевизора – Инга не переносила тишины, особенно теперь и в этом доме. Одну за другой она вытаскивала из шкафчика толстые папки и конверты. Ничего нового или необычного. Многочисленные дипломы отца, гарантийные талоны на технику, сберкнижки еще советских времен, коллекция рентгеновских снимков чьих-то зубов, все это она здесь видела миллион раз. Стало жарко. Она бросила куртку на диван и принялась открывать дверцы и ящики, вываливая на пол все подряд. Инга перетряхнула внутренности дивана, заглянула под ковер, но ничего интересного не нашла. Потом взялась за спальню, обшарила тумбочку с косметикой, перерыла вещи в платяном шкафу, с трудом боролась с приступом тоски, вдыхая аромат маминых духов и перебирая родные вещи. В голову лезло неприятное слово «осиротевшие», именно так хотелось назвать платья, юбки и блузки, и она отгоняла это слово не глядя, как уличного попрошайку. Заглянула под матрас, нашла двести долларов. Это что, подарок ворам, если заберутся?

Финансами в семье всегда, сколько Инга себя помнила, занималась мама. Наличные она держала в футляре из-под очков, на самом видном месте. У нее и очков-то никаких не было, один только футляр. «Вот туда-то воры и не полезут, если что», – говорила она. Но сейчас денег в футляре не было, это Инга проверила в первую очередь, сразу, как ушел Таракан. Да и крупных накоплений в их доме никогда не водилось. За границу родители выбрались второй раз в жизни, мама не любила уезжать далеко от дома. Странно, этот мерзкий тип сказал, что мама купила для нее квартиру. Но Инга была уверена, что квартира досталась ей в наследство от дальней родственницы, которую она, впрочем, никогда не видела.

Поиски в прихожей тоже не увенчались успехом. Ну ведь должно быть хоть что-то, хотя бы какая-то зацепка! Инга мысленно попросила у родителей прощения и обшарила карманы курток и пальто. Нашла несколько мятых билетов на автобус и горстку мелочи. Оставался только кабинет отца – бывшая комната Инги. Она, как и мама, не любила туда заходить. За каких-нибудь пару лет папа превратил комнату в настоящий лабиринт. Тут и там пизанскими башнями высились стопки книг, пробраться между которыми можно было только бочком, и повсюду витал запах старой бумаги. У стенки пристроилась раскладушка – в кабинете отец иногда ночевал, работая над сложным переводом. Мама шутила, что однажды его засыплет книгами, и ни один спасатель не сможет разобрать этот завал. Инга убеждала себя, что не хочет заходить туда, потому что начнет чихать от пыли, но в глубине души понимала, что боится с особой силой ощутить потерю отца. И все же Ингу не оставляла мысль, что именно там она должна обнаружить что-то важное. И уж точно она никуда не уйдет, пока не перероет все в этом доме сверху донизу.