Пари с морским дьяволом - Михалкова Елена Ивановна - Страница 73

Муромцев дернулся.

– Уходит! – заорал он, показывая на яхту сына. – В первую, живо!

– Сломана же! – крикнул Яков Семеныч.

– Поправим!

«Одиссей» действительно уходил. Белый, как айсберг, черный, как земля. Макару показалось, что сквозь грохот он слышит безумный смех хозяина яхты.

Но когда они добежали до первой шлюпки, поддерживая друг друга, чтобы не смыло волнами, случилось то, чего опасался боцман. Оставшаяся лодка сорвалась с погнутой шлюпбалки и исчезла из виду. Громкий хлопок возвестил о ее встрече с морем. Ни одного человека она не спасла.

Макар и Сергей переглянулись. Они впятером оставались на той единственной части бригантины, которая еще поднималась над морем. Из шлюпки что-то кричали, но волны относили ее все дальше и дальше.

«Нет, – мысленно сказал себе Макар. – Пожалуй, не выберусь».

Ветер бил его в грудь так, словно хотел сломать ребра. Он сбривал пенные бороды, расшвыривал их горстями. Дождь утих, но волны вскидывались перед ними, будто морской дьвол на дне в бешенстве стегал кнутом валы.

Бригантина «Мечта» шла ко дну.

Очередной порыв ветра сорвал с Муромцева капитанскую фуражку. Боцман бросился было за ней, но капитан остановил его.

– Яков Семеныч! Ну что ты, ей-богу… Давай-ка лучше жилеты наденем.

– А толку, Илюш?

Муромцев предостерегающе показал на троих пассажиров. Но было поздно: все трое услышали слова боцмана и верно истолковали их.

«Шансы на спасение, похоже, стремительно несутся к нулю».

«Еще поглядим, мать вашу, какой тут толк».

«Господи, Костя, бедный мой…»

Странный высокий звук пронзил пространство – похожий не то на птичье пение, тянущееся на одной ноте, не то на мощный комариный писк.

– Господи Иисусе, – прошептал Муромцев.

Над волнами, скользя легко, как перышко, несся белоснежный аэроглиссер.

Матвей Ушаков сначала дозвонился до спасательной службы, а потом со всех ног бросился вниз. Он всегда знал, что аэроглиссер ему пригодится. Рыбаки крутили пальцами у виска, когда, дождавшись волнения, Матвей учился лавировать среди бурунов, поминутно рискуя разбиться о скалы. Они называли его чокнутым психом и самоубийцей.

Но он всегда знал, что наступит момент, когда глиссер себя покажет. С тех пор, как не стало жены, он слушал только себя – и, как показало время, правильно делал.

Матвей обогнул первую шлюпку, в которой прижимались друг к другу вымокшие до нитки и продрогшие люди, крикнул, что помощь скоро будет, и направил глиссер к обломкам «Мечты».

…Бригантина – вернее, то, что от нее осталось, – заваливалась набок. Накренившаяся фок-мачта тянула ее за собой.

– Прыгайте! – закричал снизу Матвей. – Да прыгайте же!

Ветер притих, волны сгладились, словно по ним прошлись утюгом. «Ну же, давайте, – мысленно торопил он их. – Быстрее, быстрее, ребята!» Он достаточно времени провел на этих скалах и знал, что затишье будет недолгим.

– Машка, жилет сними! – приказал Сергей.

– Что?

– Жилет, я сказал, сними! – рявкнул он. – Чтобы шею не сломать! Илюшин, ты тоже!

Он содрал жилеты с Макара и Маши, торопливо расстегнул свой и подтолкнул их к краю. Оборванные снасти, как лопнувшие струны, торчали из разломанного планшира.

– Маша, прыгай! Макар, и ты! Раз! Два! Вперед!

Три тела вошли в воду почти одновременно. Илюшина Бабкин вытащил на поверхность за шиворот, Маша вынырнула сама. Аэроглиссер уже подлетел к ним, и Матвей швырнул с него желтый спасательный круг.

Неподалеку раздался громкий плеск. Капитан показался над водой, тряся головой, и быстро доплыл до летучей спасательной лодки.

Боцман остался на бригантине. Он стоял на самом краю и смотрел на них с усмешкой.

– Яков! – позвал Муромцев. – Давай!

Старик улыбнулся. Он выловил из воды капитанскую фуражку, зацепившуюся за леер, и нацепил на свою лысину.

– Яков Семеныч! – взревел Муромцев. – Не дури!

– Капитан однажды – капитан всегда, – сказал боцман. Но его никто не услышал.

Тонущий корабль накрыла волна. Аэроглиссер, заложив крутой вираж, ушел в сторону.

– Яша! – страшно взвыл Муромцев.

Но его дикий крик не мог заглушить скрежета, раздавшегося, когда мачта, падая, ударилась о скалы. На секунду из волн вылупилось обросшее ракушками днище корабля, замерло на несколько мгновений – как качели в высшей точке. Какое-то время всем казалось, что сейчас раскроется голубое окно в потемневших небесах, и бригантина оторвет невидимые канаты и полетит, преодолев силу земного притяжения.

Но это продолжалось лишь долю секунды. С всплеском, от которого можно было оглохнуть, корабль провалился обратно, в разошедшиеся воды, как в пропасть. Волны, изгибая шеи, кинулись наперебой, будто торопясь разорвать добычу. Некоторое время только бушующее море пены было видно там, куда провалилась бригантина. Потом новые волны смыли белые хлопья, и над обломками сомкнулась темная вода.

Все точки над «Ё»

Стефан вошел в комнату, где Наташа лежала, укутавшись в плед, и смотрела телевизор. Она провела в больничной палате двое суток с высокой температурой. Стефан дежурил при ней, и только сегодня, когда ей стало лучше, они смогли вернуться в гостиницу.

А час назад Стефан собрался с силами и подошел к Аркадию, которого поселили в соседнем номере.

– Вы меня узнали, – утвердительно сказал он.

– Узнал, – согласился Бур.

– Почему не сказали?

– Не хотел ставить тебя и себя в неудобное положение. Неприятные общие воспоминания – лучший способ испортить отдых в хорошей компании.

Он улыбался. Стефан не понимал, отчего он улыбается.

– А тогда? – спросил он. – Почему вы не подали на меня заявление в милицию?

Бур молчал.

– Я всю жизнь хотел вас спросить, – голос у Стефана вдруг осип. – Вы знали, что это был я. Вы меня помнили. Вы не могли меня не запомнить! Почему? Я испортил вам представление. Испортил дверь! Сцену изгадил! Так почему вы никому не сказали, что это сделал я?

Бур почесал нос на редкость несолидным жестом. Он все делал как-то несолидно.

– Мне трудно ответить на твой вопрос, – сказал он немного смущенно. – Но, видишь ли, за свою жизнь я научился лишь одной вещи, не относящейся к моей профессии. Я научился чувствовать, когда стоит солгать, а когда необходимо сказать правду.

Они помолчали.

– Значит, тогда вы подумали, что соврать будет лучше?

– Не подумал, – поправил режиссер. – Почувствовал. Прости, но больше я тебе ничем помочь не могу.

Стефан вскинул на него глаза, а Аркадий Бур вдруг подумал, что в пареньке есть что-то общее с Атосом. Благородное, чистых линий лицо. Безупречная осанка. Непроницаемый темный взгляд. Странно, как он не рассмотрел этого тогда.

Но тут Стефан Зеленский улыбнулся, и сходство исчезло. Он стал просто обаятельным мальчишкой, которому Аркадий Бур когда-то, давным-давно, не испортил судьбу.

– Вы мне очень даже помогли! – сказал он и засмеялся.

Наташа свернулась под пледом.

– Можно? – Стефан взял у нее пульт и приглушил звук. Присел на край дивана.

– Принес?

– Конечно!

Он вынул из кармана маленькую коробочку и протянул девушке. Она поспешно схватила ее, вытряхнула на ладонь комочек пластмассы, похожий на крупную фасолину, вложила в ухо и с облегчением откинулась на подушку.

Недалекий врач, мимоходом наклеивший на девочку ярлык странного, холодного и неприветливого ребенка, случайные знакомые, удивленные монотонностью и невыразительностью ее речи, не знали, что настоящая проблема Наташи – врожденное нарушение слуха, которое прогрессировало с каждым годом. А тетя Соня, сразу безоговорочно поверившая в аутизм племянницы, не стала искать других причин ее необычного поведения. И только в подростковом возрасте неравнодушная учительница помогла ей осознать проблему – и найти решение.