Пари с морским дьяволом - Михалкова Елена Ивановна - Страница 18

Кира выдохнула и перестала вести себя как пойманная за руку преступница.

А деньги потом нашел старухин внук: они завалились за комод в прихожей.

Самое большое откровение явилось Кире из гражданского кодекса. Кира была не юрист, а бухгалтер, и кодекс попал к ней в руки случайно. Но открылся на нужной странице.

«Вещь, предназначенная для обслуживания другой, главной вещи и связанная с ней общим назначением (принадлежность), следует судьбе главной вещи, если договором не предусмотрено иное».

Кира чуть не заплакала, настолько ясно ей все открылось. Это ведь про людей сказано, про мужа и жену! Не о всякой паре, но к ней и Аркадию как раз подходит. Он – главная вещь. А она, Кира, самостоятельной ценности не имеет, предназначена лишь для обслуживания его, и в том ее смысл и цель жизни. Ничего в этом унизительного нет, так и должно быть.

«Следует судьбе главной вещи», – завороженно повторяла она про себя. Строки были прекрасны. Следует судьбе главной вещи!

И предназначение у них общее, понятно какое.

Первый муж у Киры был альфа-самец. Это она потом поняла, начитавшись умных психологических книжек. А тогда он называл себя каменной стеной. «За мной, Оля, будешь как за каменной стеной», – говорил муж, и действительно выглядел внушительно: камень не камень, но что-то большое, устойчивое. Непоколебимое.

Ах да, ее тогда звали Олей. Иногда даже Олечкой. Мягкое имя, нежное – так звучит капля, упавшая с небольшой высоты в воду: не звон, а бульк. «О-ля!»

Выяснилось, что у каменной стены есть один небольшой недостаток: из-за нее ничего не слышно. И, как правило, не видно. Сидишь внутри, обнесенный высокой оградой, и ни о чем не знаешь. А попробуешь перелезть – осадят: «Куда это собралась, голубушка? Ты же за каменной стеной. Вот и сиди тихо!»

Не суетись, как говорил муж. И ладонью делал шутливый жест, будто собирался толкнуть Олю в лицо.

В тренажерный зал? Забудь, не суетись.

К подруге? Наплюй, не суетись.

Новую работу? Расслабься, не суетись. Сидишь на полном обеспечении, и нечего дурью маяться.

Оля очень хотела ребеночка. Не могла заглядывать в чужие коляски – боялась, что расплачется от умиления и зависти. Но муж посмеивался: «Я жадный! Не собираюсь ни с кем тобой делиться!» – и щипал Олю за толстую белую попу. «Барыня ты моя кустодиевская!»

Он во всем был альфа, то есть первый, сильный, главный. Решал, куда поехать, на что тратить деньги, как одеваться. Шубу Оле выбрал сам: просто вернулся однажды домой и широким жестом, будто с барского плеча, швырнул на кровать дивной красоты соболей: «Носи!»

Подруги Оле завидовали. «Принцесса ты, Олька! – с плохо скрытой горечью говорили они. – Тебе даже пальцем шевелить не надо, все для тебя сделают». Мужья подруг были не альфами, а какими-то малоизвестными буквами греческого алфавита. Омикронами или, прости господи, вообще ипсилонами. Мужья боялись хулиганов, заискивали перед официантами и не знали, как вести себя с сантехниками.

Ольгин супруг шел по жизни хозяином. На официантов, если надо, орал (потому что холопское паршивое племя, с ними иначе нельзя). Сантехникам вдвое старше себя говорил «ты» и «дядя». А на хулиганов они наткнулись единственный раз, и Оля об этом предпочитала не вспоминать. Хотя муж потом радовался, потирал кулаки и предлагал ей то ли в шутку, то ли всерьез снова прогуляться тем же маршрутом с темными подворотнями.

Определенно, ей сказочно повезло.

Когда везение закончилось? Оля не знала.

Но ведь было же счастье, было! Существовало взаправду, а не только в ее воображении. Оля плескалась в нем, как в чистейшем озере, только брызги разлетались вокруг.

В какой миг оно превратилось в мираж? Оля плыла по инерции, взмахивала руками… Потом открыла глаза – а вокруг сухой песок, и над ним марево мутное колышется.

Она еще цеплялась за что-то. Надеялась, что это морок, болезнь, и вот-вот все вернется на свои места, надо только как следует попросить.

«Корова ты жирная, – равнодушно сказал ей муж, – ты посмотри на себя в зеркало, дура. Куда ты лезешь со своей любовью? Иди сначала займись отвислой жопой, а потом будешь претендовать на любовь».

Как – корова? Она же барыня кустодиевская, с телом белым, как молоко, кожей нежной, как атлас!

Ни озера рядом, ни самой жалкой лужицы. Только серый песок и душная пыль.

Оля достала давно забытый фильтр, внимательно рассмотрела. «Ничего плохого с тобой случиться не может». Но эта мантра незаметно приобрела маленькое дополнение: «пока ты рядом с мужем». Это ведь он альфа, а не она.

Каменная стена рухнула и погребла под собой Олю. Альфа-самец нашел себе альфа-самку, тонкую, молодую, красивую. Не корову, а ягуариху.

Выбравшись из-под завалов, Оля заплакала от боли. Ее побило сильно: не только идти – дышать было тяжело. Подруги сказали, что она сама виновата и аккуратно отступили назад, чтобы не запачкаться в Олином горе.

Она осталась одна.

Дни стали серыми и прогорклыми, ночи – слепыми. До тех пор, пока однажды Оле не приснился сон – первый раз после развода. Во сне приходила бабушка, сокрушенно качала головой и твердила: «А я ведь просила Кирой тебя назвать! Не послушали, олухи».

Проснувшись, Оля отправилась в загс.

Теперь она стала Кира. Твердое имя, строгое. Не бульканье капели, а удар молоточка о наковальню: Ки-ра!

Она продала соболиную шубу и украшения. Поменяла работу. Стала фотографироваться на пропуск – и ужаснулась: господи, и это – я? Вот это рыхлое, огромное, похожее на размокший хлебный мякиш – я?!

Абонемент в фитнес-клуб стоил половину ее зарплаты. Но Кира решила, что станет экономить на еде.

В тренажерном зале она поначалу краснела и старалась не озираться. Боялась увидеть юных дев с точеными телами, брезгливо тычущих в нее наманикюренными пальчиками. Однако вскоре оказалось, что посетители здесь самые разные, хватает и толстух вроде нее. Были и точеные юные девы, но они не разглядывали окружающих, а сосредоточенно пыхтели на тренажерах.

Фитнес. Бассейн. Танцы. Художественная мастерская. Фотоклуб. И совсем уж неожиданно – скалолазание.

Выяснилось, что у нее сильные руки. Когда Кира висела, ухватившись за небольшой выступ на тренировочной скале, в ней крепло ощущение: «я держу себя». Не кто-то другой держит, а она сама. Скалолазание оказалось лучшей психотерапией из возможных.

Кира торопилась жить. Она наверстывала упущенное – то, что не успела сделать, пока пряталась за каменной стеной.

У нее появились новые подруги. Как-то Кире пришлось отводить сына одной из них в театральную студию при молодежном театре. Режиссер поразил ее. Это был не человек, а факел, он искрился идеями, и каждый, кто попадал с ним в одно пространство, загорался тоже.

– Аркадий-то? Он нереально крутой! – с восторгом сказал мальчик, когда они шли обратно. – Мы с ним будем Грибоедова ставить, вы придете на спектакль? «Карету мне, карету!»

– Приду, – рассмеялась Кира.

Конечно, она забыла о спектакле. Но полгода спустя что-то кольнуло ее, и она спросила у подруги, как поживает театральная студия.

– Разве я не говорила? – удивилась подруга. – Театр закрыли, уже давно.

Кира растерянно пробормотала, что ни о чем подобном не слышала.

– Здание выкупили под частную клинику. Что ты хочешь – лакомое место!

– А куда… где… как же…

Кира не договорила, но подруга поняла ее.

– Бур-то? Запил. Я слышала, его пристроили в доме творчества, но никакой студии, конечно, уже не доверили.

Кира вытерпела неделю. А в выходные, убеждая себя, что только погуляет по парку вокруг дома творчества, поехала в соседний район.

– Аркадий? – безразлично переспросила вахтерша. – Алкаш, что ли? Вон он, там!

И махнула рукой в сторону лестницы.

Дом творчества был старый, неряшливый и совершенно не оправдывающий свое название. Творчеством здесь и не пахло. Пахло плесенью, казенными кабинетами и хлоркой, как в больнице. И людей здесь не наблюдалось, несмотря на воскресный день.