Золотой гвоздь - Пермяк Евгений Андреевич - Страница 1

Евгений Пермяк.

Золотой гвоздь.

Без отца Тиша рос, в бедности. Ни кола, ни двора, ни курицы. Только клин отцовской земли остался. По людям Тиша с матерью ходили. Маялись. И ниоткуда ни на какое счастье надёжи у них не было. Совсем мать с сыном руки опустили:

— Что делать? Как быть? Куда голову приклонить? В четыре ручья слезы текут, в два голоса голосят. И, есть от чего. Только вытьё и нытьё никогда делу не помогали. Так им и сказала одна старушоночка и присоветовала к кузнецу Захару сходить.

— Он, — говорит, — всё может. Даже счастье куёт. Как услыхала мать, к кузнецу кинулась:

— Захар, ты, сказывают, можешь моему злосчастному сыну счастье выковать! А кузнец ей:

— Что ты, вдова! Человек сам своему счастью кузнец. Посылай сына в кузницу. Может быть, и скуёт. Пришёл Тиша в кузницу. Потолковал с ним кузнец и говорит:

— Твоё счастье, парень, в золотом гвозде. Золотой гвоздь скуёшь, и он сам тебе счастье принесёт. Ты только пособляй ему.

— Дяденька, да я же отродясь не ковывал!

— И я, — говорит кузнец, — не кузнецом родился! Раздувай горн. Стал кузнец показывать, как мехами горн раздувать, как уголья подсыпать, как железо огнём мягчить, как клещами подковку брать. Не сразу у Тихона дело пошло. И руки ломит, и ноги болят. Спина вечером не разгибается. А кузнец за отца ему полюбился. Да и Тиша кузнецу по руке пришёлся. Не было у кузнеца сына, только дочь. Да и та такая бездельница — лучше не вспоминать. Откуда ей без матери рукодельницей быть? Ну, да не о ней пока речь. Пришло время — Тиша за молотобойца стал. Взял как-то кузнец старый шкворень и говорит:

— Теперь давай из него золотой счастливый гвоздь ковать. Ковал Тиша этот гвоздь неделю, другую, и с каждым днём гвоздь краше становился. На третью неделю кузнец говорит:

— Не перековать бы, Тихон! Счастье меру любит. Не понял Тиша, к чему такие слова кузнец говорит. Не до них ему было. Очень ему гвоздь полюбился. Глаз с него не сводит. Одно горько — угас золотой гвоздь. Остыл. Потемнел.

— Не горюй, Тиша, позолотеет! — говорит кузнец.

— А когда он позолотеет, дяденька Захар?

— Тогда позолотеет, когда ты дашь ему всё, что он просит.

— Ничего он, дяденька кузнец, не просит.

— А ты, Тиша, подумай. Неужели гвоздь для того выкован, чтобы без дела валяться?

— Это да, дяденька Захар. Гвоздь куда-нибудь вбить надо. Только во что, дяденька Захар, его вбить? У нас ни кола, ни двора, ни ворот, ни тына. Кузнец думал-думал, тёр-тёр лоб да и сказал:

— А ты вбей его в столб.

— А столб где взять?

— В лесу выруби да в землю вкопай.

— А я ведь сроду не рубливал, и топора у меня нет,

— Так ведь ты и не ковывал сроду, а вон какой гвоздь сковал. И топор скуёшь. И дерево им вырубишь. Опять засопел-задышал кузнечный мех, искры полетели. Не сразу, не с маху, а через три дня выковал себе парень топор, сам на топорище насадил и отправился в лес. Облюбовал Тиша сосенку и ну рубить! Не успел бедняга и кору пересечь, как схватил его лесник:

— Ты зачем, вор-разбойник, лес рубишь? Тиша на это по-хорошему ответил, кто он, и откуда, и для чего ему нужен сосновый столб. Лесник видит, что перед ним не вор, не разбойник, а вдовий сын, кузнеца Захара выученик.

— Вот что, — говорит, — коли тебя кузнец научил, как золотой гвоздь сковать, и я тебе помогу. Иди в лес, делянку выруби — за работу столб получишь. Делать нечего, пошёл Тиша в лес. День рубил, два рубил, на третий день делянку вырубил. Столб получил, на отцовскую землю его отнёс. А земля бурьяном-репейником заросла. Некому работать на ней было. Притащил Тиша столб, а вкопать его нечем.

— Да зачем тебе о лопате горевать! — говорит ему мать. — Гвоздь сковал, топор сковал — неужели лопатку не загнёшь? Дня не прошло, смастерил Тиша лопату. Глубоко вкопал столб, счастливый гвоздь вбивать стал. Невелик труд — гвоздь вбить, когда свой топор, а у топора такой обух, что плясать на нём можно. Вбил Тиша гвоздь и ждёт, когда он золотеть начнёт. День ждёт, два ждёт, а гвоздь не только не золотеет, а буреть начинает.

— Мамонька, глянь-ка, его ржа ест. Видно, он чего-то ещё просит. Надо к кузнецу сбегать. Прибежал к кузнецу, всё как есть рассказал, а тот на это и говорит:

— Не может быть гвоздь без дела вбит. Всякий гвоздь свою службу нести должен.

— А какую, дяденька Захар?

— Сходи к людям и погляди, как им гвозди служат. Пошёл Тиша по селу. Видит: одними гвоздями тёс пришивают, другими, самыми тоненькими, дрань на крышах прихватывают, на третьи, на самые большие, сбрую, хомуты вешают.

— Не иначе, мамонька, на наш гвоздь хомут повесить надо. Не то ржа всё моё счастье съест. Сказал так Тиша и отправился к шорнику.

— Шорник, как хомут заработать?

— Это плёвое дело. Поработай у меня до сенокоса, а от сенокоса— до снега. Вот тебе хомут и сбруя будут!

— Ладно, — говорит Тихон и остался у шорника. А шорник тоже из кузнецовой поры был. Утруждать Тишу не утруждал, но и без дела сидеть не давал. То колодки для хомутов велит пристрогать, то дровец наколоть, то десятину пропахать. Не всё сразу получалось. Трудновато бывало, а от хомута отступиться боязно. Не может быть гвоздь без дела вбит. Пришло время, пришёл расчёт. Получил Тихон самый лучший хомут и полную сбрую. Принёс это всё и повесил на гвоздь:

— Золотей, мой гвоздь! Всё для тебя сделал. А гвоздь, как живой, нахмурился из-под шляпки, молчит и не золотеет. Тиша опять к кузнецу, а кузнец опять своё:

— Не может хороший хомут со сбруей на гвозде висеть. Для чего-то висит хомут…

— А для чего?

— У людей попытай. Не стал больше Тиша у людей пытать, задумался. Крепко задумался о коне. Думал, думал да и надумал. Рубить он теперь мог, шорничать тоже умел, ну, а уж про кузнечное дело и говорить нечего. «Золотого гвоздя, — решил про себя Тихон, — не скую, а подручным стоять не оробею». Простился с матерью и пошёл коня зарабатывать. Году не прошло — прискакал Тихон на коне в родное село. Народ не налюбуется:

— Ах, какой конь!

— Откуда ему такое счастье? А Тиша мало на кого глядит, к столбу подворачивает:

— Ну, гвоздь, теперь у тебя хомут, у хомута конь. Золотей! А гвоздь как был, так и есть. Тут Тихон, хоть и тихим был, а накинулся на гвоздь:

— Ты что, ржавая шляпка, надо мной измываешься? А на ту пору у столба кузнец случился:

— Ну что тебе бессловесный гвоздь сказать может? Не золотеет — значит, еще чего-то просит.

— А чего?

— Мыслимое ли дело, чтобы столб, гвоздь, хомут да конь под дождём мокли!

Стал Тиша столб крышей покрывать. Покрыл, а гвоздь не золотеет. «Видно, мало ему одной крыши», — решил про себя Тиша и принялся конюшню рубить. Теперь-то уж он всё мог. Долго ли, коротко ли рубил Тиша конюшню, а гвоздь как был, так и есть.

— Да позолотеешь ли ты когда-нибудь? — крикнул в сердцах Тихон.

— Позолотею. Обязательно позолотею! У Тихона глаза на лоб полезли. До сей поры гвоздь молчал, а тут на — заговорил! Видно, в самом деле не простой он сковал гвоздь. А то, что кузнец в это время на крыше лежал, Тихону невдомёк. Молод ещё был, не научился ещё сказки, как орехи, раскусывать да ядра из них выбирать. Со скорлупой глотал.

— Чего же тебе ещё, гвоздь, надобно? На это вместо гвоздя конь Тише ответ проржал:

— И-и-хи-хи… Как мне жить без сохи!.. И-ии…

— Да ты, Буланко, не ржи так жалобно! Если уж я тебя заработал, так соха будет. Сам лемех скую и оглобельки вытешу. Сковал, вытесал, поперечины наладил, а на гвоздь не идёт смотреть. Не до того как-то стало. Другое в голову вошло. Коли гвоздь хомут попросил, хомут — коня, конь — соху, надо думать, соха пашню запросит. Запряг Тихон коня в соху. Конь ржёт, соха пласт режет, пахарь песенки попевает. Народ в поле высыпал, на Тишу глядит. Матери девок-невест вперед себя выпихивают. Авось, какая приглянется. И Кузнецова дочка тут же, на пашне. Так и ходит за ним, как галка, по борозде. Нечёсаная, немытая.