Счастье для двоих. Большая книга романов о любви для девочек - Селин Вадим - Страница 9

Каждый день на протяжении всех этих шести дней я звонила в милицию. Разговор всегда был одним и тем же:

– Скажите, Роман Иванович, – так звали нашего следователя, – есть ли какие-то новости по нашему делу?

– Новостей нет. Если что-нибудь появится, мы обязательно сообщим, – отвечали мне.

Я явственно ощущала, что милиция никого не найдет.

Я была угнетена, потому что мне очень хотелось, чтобы нашлись те парни, я мечтала посмотреть им в глаза.

На пляже они больше не появлялись. Находясь на работе, я тщательно выискивала их в бинокль, но так ни разу и не видела.

На второй день нахождения Марата в больнице я во время перерыва отправилась к Фулате.

Столик, стулья, зонт – все было как прежде. Не осталось никаких следов, указывающих на то, что недавно здесь произошла драка.

Мы пошли в ближайшее кафе перекусить.

– Я прийти в себя не могу, – сказала Фулата, ковыряясь вилкой в салате «Цезарь». – Три года нормально мы работали здесь, и такое случилось вот… Как жалко мне Марата, если бы ты знала только…

Я вздохнула и мстительно посмотрела куда-то вдаль.

– Эти парни обязательно найдутся, – проговорила я, хотя все указывало на то, что их уже и след простыл. Искать человека в курортном городе, где все приезжие, – это пустое занятие.

С каждым часом во мне все сильнее и сильнее разгорался костер ненависти.

– Хоть бы, – ответила Фулата. – Я молюсь об этом.

– Они украли перстень Вани. Как ты думаешь, если они захотят его продать, покупатель сообщит в милицию?

– А откуда покупатель будет знать, что этот перстень им не принадлежит? – заметила Фулата.

– Ну, милиция же рассылает по ломбардам сообщения… – предположила я. И раскритиковала саму себя: – Нет. Ничего они никуда не сообщат. Я уверена, что в милиции даже не будут заниматься этим делом. К тому же этот перстень не стоит миллионы долларов, чтобы о нем всем сообщали. Это проигрышное дело.

Фулата кивнула. И она, и я понимали, что преступники никогда не найдутся. Но мы надеялись на лучшее.

Полным ходом шли съемки фильма. По плану, сцену с участием Марата должны были снимать уже через десять дней, если считать с сегодняшнего.

Оксана приходила домой за полночь, валилась на кровать и спала как убитая, а уходила на съемки в семь утра.

Раньше я думала, что быть актером – несказанное удовольствие. Видеть себя по телевизору, опять-таки люди на улицах тебя узнают… но после того, как я познакомилась с режимом жизни актеров, я поняла, что это очень сложная профессия. Хорошо, если платят много денег, это компенсирует усталость. Но если актер не очень востребован и платят ему мало? Интересно, ради чего в таком случае он работает? Только ради того, чтобы его кто-нибудь узнал на улице? По-моему, в этом случае быть актером – неблагодарное занятие…

Но Оксана была востребованной актрисой. Она получала и удовольствие, и деньги.

В день выписки Марата я не стала ему надоедать и, доставив его домой, ушла.

Мне хотелось побыть одной. Требовалось собраться с мыслями.

Я специально не рассказываю, что было, когда я приходила к Марату в больницу. О чем мы разговаривали, как он переживал из-за потери слуха, чего опасался.

После того как его выписали, у нас состоялся разговор. Его я вам и поведаю. Этот разговор – яркий пример того, какие чувства мы испытывали.

Вечером, когда на черном небе вспыхнули звезды, я пришла на наш секретный пляж. Я развела костер, села на песок и посмотрела на море. Оно такое могучее. Бескрайнее! Над ним висела полная луна и отражалась в воде. На небе сияло много звезд, одна ярче другой. Небо было похоже на черный бархат, а звезды – на рассыпанный по нему золотой песок.

Костер догорал. Я пошла под пальму – там у меня лежат дрова, – взяла пару поленьев и подбросила их в костер. Он вспыхнул, и в небо полетели искры.

Как же здесь хорошо! Рядом с пальмой журчит ручеек, трещат цикады, где-то вдалеке слышны песни под караоке. Но это где-то там, в другом мире. А этот мир отделен от того рощей и скалами. Об этом пляже никто не знает, кроме меня и Марата. Этот пляж – моя гордость и мое сокровище.

Я села у кромки воды. Вода плескалась у самых ног, и на лицо иногда попадали брызги.

Я поджала под себя ноги и уперлась подбородком в колени.

Мои глаза стали медленно закрываться. Я засыпала… Море меня убаюкивало…

Только сейчас я осознала, как устала за последнюю неделю и сколько всего произошло…

Что было бы сейчас, если бы в тот день не случилась драка?

Мы пошли бы домой, оделись в вечерние наряды, отправились бы на вечеринку, сделали бы кучу фотографий с разными знаменитостями, Марат (я уверена) произвел бы фурор своей игрой на гитаре и обворожительным голосом. Вполне возможно, что кто-нибудь из влиятельных людей предложил бы ему не просто эпизодическую роль, а сделать какой-нибудь фильм исключительно «под Марата». Кто знает, как сложилась бы судьба… Сейчас Марат был бы счастлив, готовился бы к съемкам своего эпизода.

Но все сложилось иначе. Марат лежит дома, ничего не слышит и с ужасом представляет свое будущее.

Впрочем, может, на вечеринке все было бы неудачно? Что, если Марат забыл бы слова песни, неправильно взял бы аккорд? Впечатление о нем испортилось бы.

Впрочем… Та травма, которую Марат получил, хуже любого позора! Уж лучше провалиться с песней, чем угодить в больницу!

Я сама не заметила, как задремала.

Я резко проснулась от того, что услышала какой-то хруст.

Я вздрогнула и огляделась по сторонам.

Передо мной стоял Марат, а у него под ногой был хворост, на который он наступил.

– Что ты здесь делаешь? – закричала я.

Закричала потому, что громкие звуки Марат слышал. Беседуя с ним, можно было надорвать голос.

– К тебе пришел, – ответил Марат.

Его голос снова был громче, чем нужно. Он все еще не мог контролировать высоту своего голоса, потому что не слышал сам себя.

Сегодня впервые за все наши встречи на пляже он не взял с собой гитару.

Марат присел рядом.

Он был одет в красные шорты, белую боксерскую майку и сланцы. Та же самая одежда, как в тот день, когда мы познакомились. А пахло от него той же туалетной водой.

Перед глазами тут же пронеслись картины прошлого. Мы с Маратом стоим в одной очереди за молочным коктейлем и смотрим друг на друга, боясь заговорить. Но мы все-таки заговорили и с тех пор дружим.

Марат смотрел на меня, и его глаза были полны боли. Таким я его никогда не видела. На лице еще были заметны раны.

– Мне очень плохо, – сказал он. – Душа болит. Потому что слух для меня – все. Врач сказал, что слух восстановится в течение полутора месяцев, но что, если он восстановится только частично? Сейчас у меня пятнадцать процентов слуха из ста. Полина, ты понимаешь меня?

Я понимала.

– Я уверена, что все будет хорошо! – крикнула я.

– То же самое ты говорила и в тот день, – ответил Марат.

Мы оба молчали.

Я взяла палку и подровняла костер. Дрова уже догорали. Новые я не подбрасывала, потому что хотела дождаться, когда они прогорят, чтобы испечь в углях картошку. Мы с Маратом так всегда делаем.

– Мне страшно, – поделился Марат. Сейчас он был похож на беззащитного ребенка. В его черных глазах отражались языки пламени. Красиво… – Я ничего не слышу. Полина…

Он оборвал свою фразу. В уголках его глаз показались слезы.

Многие девчонки могут сказать: что это за парень, который плачет? А я считаю, что, если парень плачет при девушке, это означает высшую степень доверия. Это искренние чувства. Это жизнь.

Я взяла пакет с картошкой, разворошила угли, положила в образовавшуюся лунку картошку и присыпала ее красноватыми углями.

После этого села рядом с Маратом и обняла его за плечи.

Не требовалось слов. Мы были одним целым, одной душой. И моя душа сейчас болела. Я знала, как ужасно для Марата ничего не слышать. Это страшно и для обычных людей, но для музыкантов это двойная катастрофа.