Пока я жива (Сейчас самое время) - Даунхэм Дженни - Страница 44

Но ему не сидится. Он снова уходит в дом, приносит миску винограда, шоколадки и стаканы сока. — Хотите сэндвич?

Зои качает головой: — Спасибо, мне хватит шоколадок.

Мне нравится, как она морщит губы, посасывая конфеты.

Знаки, прогоняющие смерть.

Попросить лучшую подругу прочитать вслух самые интересные выдержки из журнала-моду, сплетни. Предложить ей сесть поближе и потрогать ее необъятный живот. А когда она соберется домой, глубоко вздохнуть и признаться, что ты ее любишь. Потому что это правда. А когда она наклонится и прошепчет тебе то же в ответ, крепко ее обнять, потому что при обычных обстоятельствах вы бы никогда не сказали друг другу этих слов.

Когда братишка вернется из школы, попросить его посидеть с тобой и подробно рассказать, как прошел день: пусть опишет каждый урок, каждый разговор, даже то, что ел на обед, пока ему не надоест и он не попросится поиграть в парке с друзьями в футбол.

Попросить маму снять туфли и помассировать ей ступни, потому что на новой работе в книжном магазине ей приходится целый день проводить на ногах и быть вежливой с покупателями. Рассмеяться, когда она подарит твоему папе книгу, потому что у нее на них скидка и она может позволить себе быть щедрой.

Видеть, как папа целует ее в щеку. Как они улыбаются. И знать: что бы ни случилось, они навсегда останутся твоими родителями.

Когда на лужайке растянутся длинные тени, слушать, как соседка подрезает розы, мурлыча себе под нос какой-то старый мотивчик. А ты лежишь со своим парнем под одеялом. Признаться, гордишься им, потому что он посадил все эти цветы и кусты, так что его мама теперь с удовольствием возится в саду.

Любоваться луной. Она висит совсем низко и окружена розовым ореолом. Твой парень рассказывает, что это оптический обман: луна кажется большой из-за угла, под которым она повернута к земле.

Сравнить себя с луной.

А ночью, когда тебя отнесут наверх и окончится еще один день, не отпустить своего парня спать на раскладушке. Признаться, что тебе хочется, чтобы он тебя обнял, и не бояться, что ему этого не хочется, потому что если уж он обещал, значит, правда тебя любит, а остальное неважно. Обхватить его ноги своими. Слушать его тихое дыхание во сне.

Услышать звук, похожий на хлопанье крыльев коршуна, на свист медленно вращающихся лопастей ветряной мельницы, произнести: «Не сейчас. Не сейчас».

Дышать. Просто дышать. Это так легко. Вдох. Выдох.

Сорок

Светает. Непроглядный мрак отступает. Во рту пересохло. От выпитых на ночь таблеток в горле песок. — Доброе утро, — произносит Адам.

У него эрекция, и он смущенно улыбается, словно извиняясь за это, потом раздергивает занавески и смотрит в окно. Там клубятся мутно-розовые утренние облака. — Ты будешь жить без меня много лет, — говорю я. — Может, я приготовлю нам завтрак? — отвечает он.

Он приносит мне всякую всячину, будто дворецкий. Лимонное мороженое на палочке. Грелку. Нарезанные ломтики апельсина на блюдце. Еще одеяло. Кипятит в кастрюльке палочки корицы, потому что мне хочется, чтобы пахло Рождеством.

Почему это случилось так быстро? Неужели это правда?

Пожалуйста залезь в постель ляг на меня согрей своим теплом обними меня и пусть это кончится

— Мама ставит перголы, — рассказывает Адам. — Сначала ей хотелось выращивать травы, потом розы, теперь жимолость. Вернется твой папа и посидит с тобой, а мне надо будет пойти ей помочь. Ладно? — Конечно. — Ты не хочешь снова посидеть в саду? — Нет.

Нет сил пошевелиться. Солнце царапает мозг, и все болит.

Этот маньяк велит всем выстроиться в поле и говорит я выберу одного из вас одного-единственного из всех вас кто должен умереть и все оглядываются думают едва ли это я здесь нас тысячи так что с точки зрение статистики это маловероятно а маньяк расхаживает вдоль шеренги оглядывает нас и дойдя до меня замедляет шаг улыбается потом указывает на меня пальцем и говорит это ты какой ужас что это я так и знала что это буду я почему бы и нет я так и знала.

Кэл врывается в дом: — Можно я пойду погулять?

Папа вздыхает: — Куда? — Просто погулять. — А поточнее нельзя? — Когда дойду, скажу, где это. — Так не пойдет. — А вот других отпускают гулять без всяких. — Меня не интересуют другие.

Кэл злобно топает к двери. В волосах у него листья, под ногтями грязь. У него есть силы, чтобы распахнуть дверь и захлопнуть за собой. — Сволочи! — вопит он, сбегая по лестнице.

Не умирай молодым. Не заболей менингитом, СПИДом и прочим. Береги здоровье. Не сражайся на войне, не вступай в секту, не становись религиозным фанатиком, не влюбляйся в недостойных. Не думай, будто должен быть хорошим, потому что остался единственным ребенком в семье. Если хочешь, будь плохим.

Я беру папу за руку. Его пальцы поцарапаны, будто их ободрало теркой. — Что ты делал?

Папа пожимает плечами: — Не знаю. Я даже не заметил.

Я люблю тебя. Я тебя люблю. Я мысленно посылаю эти слова из своих пальцев в его, вверх по руке, прямо в сердце. Услышь меня. Я тебя люблю. Прости, что я тебя покидаю.

Кэл снова здесь. Он сидит рядом со мной на кровати, откинувшись на подушки. — Извини, что я кричал. — Это тебя папа заставил извиниться?

Он кивает. Занавески раздернуты; за окнами почему-то темно. — Тебе страшно? — тихонько спрашивает Кэл, словно эта мысль не дает ему покоя, но он не собирался произносить ее вслух. — Я боюсь заснуть. — И не проснуться? — Да.

Его глаза блестят. — Но ты же знаешь, что это будет не сегодня, правда? Ну, в смысле, ты же поймешь когда? — Это будет не сегодня.

Кэл кладет голову мне на плечо. — Невыносимо. Это просто невыносимо, — произносит он.

Сорок один

Колокольчик, который мне дали, звенит ужасно громко, но мне все равно. Заходит Адам в трусах и футболке; глаза у него мутные и заспанные. — Ты меня бросил. — Я всего на минутку пошел вниз, чтобы налить себе чаю.

Я ему не верю. Мне наплевать, что ему хотелось чаю. Если так приспичило, мог бы попить теплой воды из моего кувшина. — Возьми меня за руку. Не отпускай.

Закрыв глаза, я каждый раз проваливаюсь. Бесконечное падение.

Сорок два

Все как прежде- свет сквозь занавески, далекий гул машин, бульканье воды в бойлере. Похоже на день сурка. Вот только тело мое изможденнее, кожа прозрачнее. Я меньше, чем вчера.

Адам спит на раскладушке.

Я пытаюсь сесть, но не хватает сил. — Почему ты спишь там?

Он касается моей руки: — Ночью у тебя были боли.

Как и вчера, он раздергивает занавески. Стоит у окна и смотрит на улицу. Небо бледное. Будет дождь.

Мы двадцать семь раз занимались любовью и шестьдесят две ночи спали вместе это целое море любви.

— Будешь завтракать? — спрашивает Адам.

Не хочу умирать.

Слишком недолго длилась наша любовь.

Сорок три

Мама рожала меня четырнадцать часов. Был самый жаркий май в истории. Стоял такой зной, что первые две недели меня даже не одевали. — Я клала тебя к себе на живот, и мы так спали часами, — рассказывает мама. — Было настолько жако, что ни на что другое не хватало сил.

Перебирать воспоминания — все равно что разгадывать шарады. — Я брала тебя с собой, и мы ездили на автобусе в обеденный перерыв встретиться с папой. Ты сидела у меня на коленях и разглядывала окружающих. У тебя был такой пристальный взгляд. Все это отмечали.