Пока я жива (Сейчас самое время) - Даунхэм Дженни - Страница 27

Зои нервно улыбается мне поверх журнала: — В государственных больницах такого точно нет.

Еще бы. Кожаные кресла, низкий квадратный стол, заваленный глянцевыми журналами. В комнате так тепло, что мне пришлось снять пальто. Я думала, здесь будет полно несчастных брошенных девиц, сжимающих носовые платки, но в приемной мы одни. Зои собрала волосы в хвост и надела все те же мешковатые тренировочные штаны. Она бледна и выглядит устало. — Знаешь, от каких симптомов я избавлюсь охотнее всего? — Она кладет журнал на колени и считает на пальцах. — Моя грудь похожа на какую-то карту-вся в голубых венах. Я чувствую тяжесть даже в пальцах. Меня постоянно тошнит. Не прекращая болит голова. И в глаза будто песку насыпали. — А что-нибудь хорошее?

Она задумывается на минуту. — Запах изменился. От меня очень приятно пахнет.

Я наклоняюсь над столом и нюхаю Зои. Она пахнет сигаретами, духами, жвачкой. И чем-то еще. — Фертильна, — сообщаю я ей. — Что? — То есть готова к деторождению.

Она качает головой и смотрит на меня как на ненормальную: — Это тебя твой дружок научил?

Я не отвечаю, и Зои утыкается в журнал. Двадцать две страницы последних технических новиной. Как написать красивую песню о любви. Возможен ли космический туризм? — Однажды я видела фильм, — начинаю я, — про девушку, которая умерла. Когда она попала на небеса, ребенок ее сестры, родившийся мертвым, оказался уже там, и она присматривала за ним, пока они все не воссоединились.

Зои делает вид, что не слышала, и переворачивает страницу, будто прочитала ей. — Со мной тоже может такое случиться. — Едва ли. — Твой ребенок такой крохотный, что я могу спрятать его в карман. — Тесса, заткнись! — Ты тогда выбирала для него одежду.

Зои откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. Очертания губ становятся мягче, словно ее выключили из розетки. — Я тебя очень прошу, — произносит Зои, — замолчи. Если ты меня осуждаешь, не надо было приходить.

Она права. Я поняла это прошлой ночью, мучаясь бессонницей. На другом конце коридора капал душ и что-то — таракан? — паук? — пробежало по коврику в ванной.

Я встала с кровати и в халате спустилась в гостиную. Я собиралась выпить чашку шоколада и, может, посмотреть какую-нибудь ночную передачу. Но посреди кухни я обнаружила мышь, которая попала в одну из папиных тараканьих ловушек. К картонке не прилипла только ее задняя нога, и, загребая ею, точно веслом, мышь пыталась сбежать. Она билась в агонии. Я поняла, что придется ее добить, но не могла придумать, как сделать это безболезненно. Зарезать разделочным ножом? Ножницами? Проткнуть затылок карандашом? В голову лезли только кошмары.

Наконец я достала из шкафчика старую коробку из-под мороженого, наполнила водой, окунула в нее мышь и прижала деревянной ложкой. Мышь в изумлении уставилась на меня, пытаясь вздохнуть. Один за другим на поверхность воды поднялись три маленьких пузырька воздуха.

Я пишу Зоиному ребенку эсэмэску: ПРЯЧЬСЯ! — Это кому? — Никому?

Она наклоняется над столом: — Покажи.

Я удаляю сообщение и показываю пустой экран. — Ты писала Адаму? — Нет.

Она закатывает глаза: — Вы едва не занялись сексом в саду, а теперь ты находишь какое-то извращенное удовольствие в том, чтобы делать вид, будто ничего не было. — Я ему не нравлюсь.

Зои хмурится: — Разумеется, нравишься. Просто вышла его мама и поймала вас с поличным. А иначе он бы с радостью тебя трахнул. — Зои, это было четыре дня назад. Если бы я ему нравилась, он бы позвонил.

Она пожимает плечами: — Наверно, занят.

Минуту мы молчим. У меня под кожей выпирают кости, под глазами фиолетовые круги, и от меня чем-то воняет. Адам, наверно, до сих пор полощет рот. — Любовь-это зло, — заявляет Зои. — И я-живое тому доказательство. — Она кладет журнал на столик и бросает взгляд на часы: — За что я, черт возьми, плачу деньги?

Я сажусь рядом с ней. — А вдруг это шутка? — предполагаю я. — Может, они возьмут деньги, заставят тебя поволноваться, надеясь, что ты испугаешься и уйдешь домой.

Я беру Зоину ладонь в свою. Она удивляется, но руку не забирает.

В окнах стоят тонированные стекла, и нам не видно улицы. Когда мы пришли, пошел снег; тепло одетые люди покупали рождественские подарки. А здесь батареи пышут жаром и льются звуки свирели. Случись конец света, мы ничего не узнаем. — Когда все кончится и мы с тобой снова останемся вдвоем, то примемся за список, — обещает Зои. — Выполним пункт шесть. Это же слава, верно? Я на днях видела женщину в последней стадии рака. Так вот она участвовала в троеборье. Попробуй. — У нее рак груди. — И что? — Это другое. — Бег и езда на велосипеде помогают ей сохранять бодрость духа. В чем тут разница? Она уже прожила дольше, чем все думали, и прославилась. — Терпеть не могу бег!

Зои величественно качает головой, будто я капризничаю. — А как насчет «Большого брата»? У них раньше никогда не было таких, как ты. — Он начнется только летом. — И?.. — Сама подумай!

Тут из боковой комнаты появляется медсестра и подходит к нам: — Зои Уокер? Пойдемте со мной.

Зои тянет меня за руку: — А можно взять с собой подругу? — Боюсь, что нет. Будет лучше, если она подождет здесь. Сегодня только предварительная беседа, но говорить о таких вещах при подруге нелегко.

Медсестра говорит так убежденно, что у Зои нет сил возразить. Она протягивает мне пальто, просит присмотреть за ним и уходит за медсестрой. Дверь закрывается.

Я чувствую себя бодро и уверенно. Я ощущаю, как бьется сердце. Я полна сил. Жизнь и смерть материальны. Сейчас я здесь. Но скоро меня не станет. Ребенок Зои жив. У него бьется сердце. Скоро его не будет. Когда Зои, поставив подпись на документе, выйдет из той комнаты, она изменится. Поймет то, что мне уже известно: всех нас окружает смерть.

И от этой мысли во рту металлический привкус.

Двадцать пять. — Куда мы едем?

Убрав руку с руля, папа хлопает меня по коленке: — Все в свое время. — Это что-то неприятное? — Думаю, нет. — Мы встречаемся со знаменитостью?

В его взгляде мелькает беспокойство. — Так ты это имела в виду? — Не совсем.

Мы едем по городу. Папа хранит молчание. Мы пересекаем микрорайоны, сворачиваем на кольцевую. Я пытаюсь угадать, куда мы едем. Мне нравится смешить папу. Он так редко смеется. — Высадка на Луну? — Нет. — Конкурс талантов? — С твоим-то голосом?

Я звоню Зои и спрашиваю, не хочет ли она угадать, но она по-прежнему не находит себе места из-за операции. — Мне нужно будет привести с собой взрослого. И кто бы это мог быть? — Я пойду с тобой. — Нужен настоящий взрослый. Типа мамы с папой. — Они не имею права заставлять тебя посвящать во все родителей. — Это кошмар, — жалуется Зои. — Я думала, они дадут мне какую-нибудь таблетку, и все выйдет само. Зачем мне операция? Он же крошечный.

Она заблуждается. Вчера вечером я достала «Справочник семейной медицины» «Ридерз дайджест» и прочитала про беременность. Мне было интересно, какого размера зародыш в шестнадцать недель. Оказалось, с одуванчик. Я не могла оторвать себя от книги. Выяснила все про пчелиные укусы и крапивницу. Милые, земные семейные болезни — экзема, ангина, круп. — Ты меня слушаешь? — спрашивает Зои. — Угу. — Ладно, я пошла. Кислота подступает к горлу, и во рту уже привкус.

Это несварение желудка. Нужно помассировать живот и попить молока. Все пройдет. Что бы она ни решила сделать с ребенком, все симптомы исчезнут. Но я ей этого не говорю. Я нажимаю на мобильном красную кнопку и смотрю на дорогу впереди. — Она просто идиотка, — замечает отец. — Чем дольше тянуть, тем хуже. Беременность прервать-не мусор вынести.

— Пап, она это знает. И вообще, тебя это не касается. Она же не твоя дочь. — Да, — соглашается папа. — Она не моя дочь.

Я набираю Адаму эсэмэску. «Куда ты провалился?»-пишу я. Потом стираю.

Шесть дней назад его мама рыдала на крыльце. Она говорила, что ее напугали фейерверки. Спрашивала, почему он бросил ее одну, когда кругом светопреставление. — Дай мне свой телефон, — попросил меня Адам. — Я тебе позвоню.