Присвоенная (СИ) - Багирова Марина - Страница 7

И лишь намного позже отец понял, что наделал!

Он был еле жив от страха, когда ждал рождения своего первенца, моей старшей сестры Наталии… Но старик не появился.

Он был мертв от ужаса, когда через два года родился Павел. Но леденящий кровь посетитель не пришел и за ним.

Он узнал свой кошмар наяву, лишь когда родилась я.

Едва только увидев меня в крохотной колыбели, отец почувствовал, что час оплаты долга приблизился вплотную. Наконец, понимая, что откладывать более невозможно, он рассказал обо всем моей матери. И в какой бы ужас она ни пришла от будущего своего ребенка, в какую бы ярость ни впала от бездумного и бездушного поступка мужа, ничто не могло изменить прошлое! У них не было выбора. Неоткуда было ждать помощи. Они вынуждены были платить, ведь от гнева столь могущественного существа нет спасения, а теперь речь шла не только об их собственных жизнях, но и о жизнях моего брата и сестры…

И вот он — мистер Неизбежность.

Ярослав не видел своего кредитора долгих двадцать лет, но тот совсем не изменился: такой же старый и такой же молодой — с цепким взглядом черных, как бездна, глаз, резкой линией челюстей и неповторимой легкостью и грацией движений молодого спортсмена.

Его звали Дженоб, и он утомленно наблюдал за семьей Снеговых — за моей семьей, в то время как я сладко посапывала в колыбели и не догадывалась, какие испытания готовит мне судьба.

— Говорите, — равнодушно приказал пришелец, рассматривая мою бедную красивую мать, на лице которой были видны следы от бессонных ночей и размытой слезами туши. — Я вас выслушаю и смогу наконец перейти к делу. Говорите же…

— Это бессмысленно, — подавленно пробормотал отец. — Ты ее заберешь.

Моя мать всхлипнула, но под презрительно-насмешливым взглядом притихла и замерла в уголке дивана, будто сливаясь с ним воедино.

— Я лишь хочу знать для чего. Ведь мне известна… специфика вашего отродья! — не выдержав перенапряжения, отец повысил голос.

— Незачем позволять себе грубости, — отозвался Дженоб спокойно, — поверь, я прощаю тебя в первый и последний раз. А что касается… специфики… Люди с такой спецификой правят этим миром. Кому, как не тебе, знать? Ведь благодаря нам бедный студент Ярослав Снегов получил жизнь, подобную этой! — он обвел взглядом роскошные хоромы и, неожиданно сверкнув глазами, прорычал: — Или ты уже забыл, как стыдился входить в мой дом?! Как не верил в существование прислуги, одетой в униформу?! Как боялся сесть в машину, которая стоила дороже, чем все имущество, которым владела твоя семья?!

Дженоб властно подошел к столу и, будто зная расположение всех вещей в доме, будто бывал здесь каждый день, нашел бар и вытащил бокалы вместе с бутылкой. Наполнил один из них вином, но пить не спешил.

— Дело в том, что добывать пропитание сейчас очень сложно, и даже мы вынуждены соблюдать осторожность, — он сделал паузу и с отвращением посмотрел на напиток. — Так уж случилось, что у моей дочери…

— У тебя есть дочь?! — не веря, воскликнула моя мать.

— Да, есть, но она больна. И больна уже давно… Дольше, чем вы можете себе представить.

Дженоб смотрел на моих родных и, наверное, удивлялся, зачем он все это рассказывает. И тем не менее он продолжил, видя в их глазах такой неуместный сейчас интерес к его истории, истории одного из древнейших существ на земле…

— Много лет назад я узнал, что есть люди, кровь которых имеет немного иной состав, чем у всех остальных. Они ничем не отличаются внешне, но для нас их кровь целебна. Ты, Ярослав, являешься лишь носителем гена, что вызывает эту особенность, и я очень долго ждал, пока у тебя родится ребенок, в крови которого проявятся нужные мне свойства.

— А что будет с моей дочерью потом? — спросил отец с дрожью. — Она выживет после… использования?

— Не знаю, и, если честно… — Дженоб встряхнул головой, — мне на это плевать! Ты понимал, на что шел. Теперь жалеть поздно.

— Я не…

— Хватит! — в старике вскипела ярость. Он очень устал от бесконечного ожидания, от непозволительной для себя злости, от презрения, которое испытывал к Ярославу Снегову, человеку, отдавшему самое ценное взамен на глупые бумажки, и ему было невыносимо жаль, что придется ждать еще около двадцати лет, пока моя кровь не созреет для использования…

— Я сказал, что заберу ее, и сделаю это! Но не сейчас — когда придет время. Если она выживет, то вернется… Хотя не советую поддаваться иллюзиям. Если же нет… — Он помолчал, будто думая, стоит ли тратить время на утешение этих мерзких людей. — … у вас очаровательная старшая дочь и сын, очень похожи на мать. — Он холодно улыбнулся.

Но его комплимент не был воспринят.

— А что нам делать все эти годы? — впервые вступила в разговор Лидия, моя тетя, единственная, у кого получалось хоть как-то бороться со страхом перед этим монстром. — Как смотреть в глаза девочке и знать, что она станет уплатой долга?

— О, я уверен, об этом стоит спросить Ярослава, у него было достаточно времени на размышления! — старик откровенно насмехался. — А насчет того, что делать… Кормите вовремя, болеть не давайте и следите, чтоб спала много. Остальное для меня не имеет значения!

Дженоб поставил на стол нетронутый бокал с вином, обернулся, собираясь идти, но потом, как будто вспомнив о чем-то, добавил:

— Дважды в год к вашей дочери будет наведываться мой сын. Он будет проверять состав ее крови и определит момент ее готовности. Во время его визитов оставляйте его наедине с дочерью на один час и никогда не спрашивайте, что с ней случилось за это время. А если будет рассказывать сама — обрывайте на полуслове. Ясно?

Вот так я и стала чем-то вроде вещи, взятой в долг: неудобно и со временем надо вернуть. Мне предстояло жить, не подозревая о своей ужасной судьбе… Хотя как я могла не подозревать, если в моей жизни был он… это чудовище в человеческом обличье.

— Как выглядит ваш сын? Как мы его узнаем?

Дженоб улыбнулся: вопрос был очень глупый.

— Скажем так… При взгляде на него вы захотите упасть на колени.

И он не преувеличивал, поскольку так и случилось.

Наконец в моем мире все встало на свои места. На все мучавшие меня столько лет вопросы были найдены ответы. Наконец-то я поняла причину равнодушия семьи — они знали, что однажды за мной придут, и не хотели привязываться. Вот почему никто не обращал внимания на мои слезы, вот почему никто не любил меня. Наверное, с первых же дней они старались даже не думать обо мне как о родной. Воспринимали меня лишь как плату. Так было проще.

Наконец я поняла, почему так часто видела ненависть в их глазах: я всегда находилась рядом — живое напоминание вины, терзавшее их муками совести. И муками ужасными! Ведь невозможно было изменить их прошлое. И так же невозможно — мое будущее. За эту муку они меня и ненавидели, за это постоянно кричали и наказывали, не забывая и малейшего проступка… За свою вину. За то, что продали родную дочь.

Выходит, я с самого рождения принадлежу семье Дженоба. Я фактически их собственность! За мной следили, приглядывали, берегли… ценное лекарство. Меня осенила последняя догадка. Я скоро умру — отдам свою кровь той, что ждала ее веками. И она выздоровеет, выпив меня досуха…

Сердце болезненно сжалось. И неожиданно меня захлестнуло страстное желание жить, пожить еще хоть немного! Сколько получится.

Я встала из-за стола и посмотрела на лица абсолютно чужих мне людей. Мне хотелось бы увидеть раскаяние, сожаление, боль… Но все, что я смогла разглядеть, — до какой же степени они боялись своих кредиторов.

Бежать! Бежать, не оглядываясь, как можно дальше и как можно скорее! И что бы ни лежало впереди — нищета, голод, мучения, это не может быть хуже того, что произойдет неизбежно, если я смирюсь.

Обрести свободу! Ведь, оказывается, ее у меня никогда и не было! А что может быть лучше, чем выбирать самой, как жить? И жить ли вообще.

Мне всегда казалось, что времени много. Что оно разливается передо мной безбрежным океаном, уходя за невидимый горизонт. Что оно растягивается, подобно мягкой и тонкой резинке, и способно вытянуться так далеко, как мне хочется… и еще дальше… Но тогда, слушая стук часов в своей комнате, я впервые ощутила, как равнодушная судьба отрезала целые минуты, выбрасывала целые четверти часа из моей короткой — до ужаса короткой! — жизни. Теперь каждое мгновение имело значение.