На вторых ролях, или Экзамен по спасению принцессы (СИ) - Пашнина Ольга Олеговна - Страница 2

Я оторопела.

— Ты — принцесса?!

Я слышала о ее матери. О принцессе Дейнатаре ходили слухи, будто она иногда приезжает к нам. Якобы здесь живут ее приемные родители, но никто из нас не знал, в каком именно поселении они живут. У нас много приезжих: ежедневно в ссылку кого-то отправляют. И все равно людей на работах не хватает: слишком часто умирают. Гораздо чаще, чем приезжают.

— Ой! — Элвин прижала ладони ко рту. — Проговорилась! Сельма! Не говори никому, мама меня убьет!

— Хорошо, — кивнула я. — Не скажу, не бойся.

Девчонка заметно успокоилась.

— Спасибо. А ты почему ни с кем не дружишь?

— Я не совсем обычная, — мне не нравилась эта тема, но я сама завела разговор. — Меня не любят остальные ребята.

— А почему ты необычная? — поинтересовалась Элвин.

Я вздохнула. Рассказывать новой знакомой об уродстве не хотелось. С другой стороны, я ее секрет знала, а она мой — нет. Пришлось снять шапку и расстегнуть пальто.

— Ой, — пробормотала Элвин.

Уши поникли. Прохладный летний ветерок ерошил шерсть на кончиках ушей. Длинный черный хвост обвил ногу…Элвин. Я покраснела.

— Прости, — сказала я. — Просто ты мне понравилась, а он демонстрирует все мои эмоции.

— А…а можно потрогать? — неуверенно спросила Элвин.

Я недоуменно на нее посмотрела. Обычно дети убегают, когда видят меня. Или кидаются с безопасного расстояния камнями. И уже точно не сидят рядом и не просят разрешения потрогать хвост.

Я кивнула, разрешая.

У Элвин была теплая рука. Она осторожно погладила против шерсти и хвост взметнулся.

— Извини, — закусив губу, пробормотала девчонка. — А уши можно?

Я наклонила голову, чтобы ей было удобнее. Элвин осторожно погладила мои уши, неизвестно почему радостно улыбаясь.

— Как здорово! А откуда это у тебя?

— Не знаю, — я вздохнула. — Что в этом хорошего?

— Как что? У тебя необычная внешность! Это же невероятно здорово! Сельма!

— Знала бы ты, как эта необычная внешность называется.

— Особенность? Изюминка?

И я поняла, что она надо мной издевается.

— Уродство это называется!

Я положила яблоки рядом с ней и вскочила.

— Не надо мне твоих угощений!

— Сельма! — донеслось мне в след. — Сельма, погоди!

Но я уже неслась через чащу к поселку, а на глазах вскипали слезы обиды.

Впоследствии я жалела, что отдала ей яблоки. Особенно когда мы сели ужинать и мама сказала, что снова уйдет на ночь.

— Тебе совсем не платят, — буркнула я, размазывая по тарелке капустную кашу. — Зачем ты туда ходишь?

— Милая, — мама привычно улыбнулась, — нам заплатят, и мы обязательно купим что-нибудь очень вкусное! Потерпи немного.

— Я терплю, — маму расстраивать не хотелось. — Просто мне обидно, что ты работаешь бесплатно. Ты спишь вообще?

— Сельма, прекрати, — строго сказала мама. — Я запрещаю тебе обсуждать мою работу. Она приносит нам деньги.

— В последнее время — не очень.

— Дочь! Хватит. Доедай ужин и никуда не ходи. Утром доешь кашу и пойдешь гулять.

— Хорошо, мама, — послушно сказала я.

Из головы не выходила Элвин. По прошествии времени мне показалось, что я зря обиделась, и девчонка не собиралась издеваться надо мной. Следовало бы извиниться, но, ни где она живет, ни где ее можно найти, я не знала. Оставалось лишь надеяться, что она еще придет к домику. Впрочем, после ссоры она вряд ли решится со мной хоть раз заговорить.

Мама ушла. Я проводила ее, решив на эту ночь остаться дома. Хоть я и не любила это жилище с маленькими окошками, наполовину вырытое в земле, заросшее плющом, и предпочитала домик в лесу. Но делать все равно было нечего, что там, что дома. В библиотеку новых книг не привозили, а дощечки для резки у меня закончились. Оставалось только убрать посуду, накрыть кастрюлю с кашей полотенцем и улечься на кровать: мечтать и дремать, ожидая утра и маминого возвращения. Свет мы берегли, а потому по мере сгущения сумерек в комнате делалось все темнее и темнее. Я что-то напевала себе под нос, создавая хоть какую-то иллюзию компании.

Мы всегда так жили. Маминого мужа выслали из Империи давным-давно, около тридцати лет назад. Они тогда были еще молодыми, недавно поженившимися и полными надежд. Кажется, его обвинили в шпионаже… Мама могла бы развестись с ним, но, как сама же впоследствии говорила «Юная любовь характерна тем, что не терпит препятствий со стороны судьбы». Позже, немного позже, она поняла, что это была ошибка и их с отцом невероятная любовь — не что иное, как порыв страсти, свойственный молодым людям, едва перешагнувшим порог совершеннолетия и расцвет родовой магии.

Здесь магии нет. Нет здесь и особого счастья, хотя, бывает, мы смеемся и радуемся каким-то вещам. Все население Окраин живет бедно, лишь немногие, сумевшие приспособиться — владельцы лавок и борделей — живут лучше. Основное место работы: фабрика по пошиву рабочей одежды. Население — около двухсот тысяч человек. У нас даже есть правительство. Вот только господина Арлангора, мага, еще никто из нас не видел. Так и коротаем дни, без права на возвращение в Империю, где, говорят, хоть немного, но лучше.

Меня родители подобрали пятнадцать лет назад, на улице. Как я там оказалась и что делала, они не знали. Просто маме стало жаль девочку, в которую кидались камнями более взрослые дети и она забрала ее к себе. Пройти необходимые процедуры по удочерению оказалось просто: маги на границе только посмеялись странному желанию беднячки привести в семью лишний рот, да еще и обремененный такими уродствами как кошачьи уши и неуемный подвижный хвост, покрытый короткой, но мягкой шерсткой.

Недоедая, еле-еле, но мы жили, вполне дружно и спокойно. До тех пор, пока не умер папа. В один прекрасный день он ушел на охоту и больше его не видели. Остались мы с мамой вдвоем как раз в тот момент, когда я пошла в школу. Это было трудное время и для меня, и для нее. Сверстники меня дразнили, били и издевались над моими «особенностями». Я плакала, обижалась, убегала из дома. Мама переживала. Теперь, после окончания школы, у меня еще есть три года. Работать я буду иметь право только по достижении двадцатилетия. Несовершенство системы, увы. Еще три года маме придется работать, чтобы прокормить двоих. А потом и я на фабрику отправлюсь, если только…

Словно в созвучие моим мыслям раздался стук в дверь. У нас небольшой домик, поэтому я прокричала прямо с кровати:

— Кто там?!

— Открывай, Сельма.

Сердце быстро забилось, а руки задрожали. Господин Анткорт, владелец местного клуба. Борделя, по-простому если. Не открыть ему нельзя: он — староста поселения.

— Здравствуйте, господин Анткорт, — пролепетала я, пропуская худосочного подтянутого мужика в дом.

— Привет, Сельма. Как ты сегодня?

— Все хорошо, спасибо.

— Я принес тебе контракт, — он, брезгливо поморщившись, бросил на стол папку с бумагами.

— Простите, господин. Но я же сказала, что не хочу у вас работать.

Он посмотрел на меня так, словно я была его непослушной дочуркой, которая не желала поступать в университет.

— Сельма, разве у тебя есть выбор? Дорогая, вы с мамой живете на копейки. Ей ведь на фабрике не платят? Сколько вы уже питаетесь этим?

Он бросил взгляд в сторону кастрюли с кашей. Я отвела глаза.

Контракт на работу в борделе…когда он впервые заговорил о нем, мама закричала так, как еще никогда до этого. Она запретила мне даже думать о работе в клубе, что бы Анткорт ни предлагал. Даже если это работа уборщицы.

— Сельма, ты можешь жить, как принцесса. Ты очень красивая и достаточно необычная. Многие мои гости отдадут…

— Не хочу этого слышать, — прервала его я и улыбнулась, чтобы сгладить резкий тон. — Я мечтаю о другой работе.

— Знаешь, Сельма, — Анткорт отошел к двери, — я ведь твердо намерен заполучить тебя. И у меня есть люди, которые выполняют подобную работу.

— Какую работу? — нахмурилась я.

— Ищут молодых и красивых девушек, — многозначительно усмехнулся Анткорт, — потом ломают их. И приводят ко мне. Как правило, после разговора с моими ребятами девочки соглашаются на все и сразу. За гроши. Я же предлагаю тебе весьма выгодный контракт. Никаких особых услуг. Фактически, ты работаешь нашей личной кошечкой…