Последние заморозки - Пермяк Евгений Андреевич - Страница 5

— Ну конечно, ну конечно, — согласился Алексей. — У тебя сегодня такой день. Я непременно зайду.

Руфина ушла. В комнате остался тонкий запах духов, сияние смеющихся глаз, а в душе Алёши какой-то смутный разлад, какое-то разногласие с самим собой.

7

Теперь, пожалуйста, на школьный бал!

Во Дворце культуры, построенном металлургами и станкостроителями, ожидалось семьсот — восемьсот хозяев и наследников. Отцов и детей. Корифеев знатных рабочих династий и юнцов, ещё не переступивших порог завода.

Июнь — месяц белых ночей на Среднем Урале, но люстры зажжены. Окна открыты. Музыке и голосам тесно в огромном зале. Они оглашают дворцовый парк и гаснут в зелени деревьев, ещё не потерявших нежную окраску весны.

Распорядители бала с белыми атласными розетками, какие случались у шаферов на свадьбах минувших лет, встречают гостей и участников бала.

Серёжа тоже распорядитель. Он стоит на гранитных ступенях лестницы главного подъезда Дворца в промежутке колонн. Серёже вместе с тремя другими десятиклассниками поручено встречать гостей у входа и прикалывать им бумажные ромашки с десятью лепестками, символизирующими десять классов школы.

Ромашки уже приколоты многим выпускницам его и других школ, а Руфины нет. Сережины глаза устремлены в глубину центральной аллеи парка. Среди белых платьев он ищет то, на котором сегодня должна красоваться самая большая и самая красивая ромашка.

Минуты — как улитки… Уж не случилось ли чего-нибудь?

Ну что ты, милый, заботливый Серёжа! Взгляни! Она идёт. Не узнаешь?

Серёжа не узнал Руфину. Копна волос, перевязанная белым бантом. Какая-то другая шея, без воротничка, с тоненькой цепочкой и зелёным камушком. Платье как белый колокол. Руки открыты. Он никогда не обращал внимания, какие у неё руки. Она не идёт, а будто медленно скользит, словно девушки на экране из танцевального ансамбля «Берёзка».

Рядом с нею — мать. Тоже в белом. Но зачем её рассматривать? Она всегда была франтихой. А кто по другую сторону Руфины? Кто?

Не может быть! Это Алёша… Он почему-то выглядит сегодня выше. Зачем он вместе с нею?

У Серёжи слегка кружится голова. Зачем он несёт её белую сумку? Зачем он разговаривает с нею и все смотрят на них? Смотрят и о чем-то переговариваются.

А радио, как по злому заказу, рыдает на весь парк:

Это уже похоже на издёвку.

— Добро пожаловать! — произнёс Серёжа стандартное приветствие и приколол ромашку Анне Васильевне, затем вторую — Руфине и третью, самую большую, — брату. Волнуясь, он перепутал ромашки. — Ты, Алёша, тоже на бал? — спросил упавшим голосом Серёжа.

— А как же? Ведь я в некотором роде педагог… Хотя и слесарно-механический.

Дулесовы и Алексей прошли в распахнутую дверь дворца, а Серёже нужно оставаться на лестнице и прикалывать ромашки другим.

Там уже начались танцы, а у него ещё половина коробки неприколотых ромашек. Люди все идут и идут. Серёжа не справляется со своими обязанностями. Его руки не приучены быстро прикалывать цветы. Он уже уколол одну родительницу из заречной школы, и та ойкнула от боли. После этого он стал просто раздавать ромашки. Пусть прикалывают сами. Но одна из пришедших на бал не захотела этого. Она попросила:

— Серёжа, приколи мне ромашку своими руками.

Серёжа едва сдержался:

— Ты-то зачем здесь?

А та с достоинством ответила:

— Как отличница. Даже из седьмых классов все отличники приглашены на бал, а я перешла в восьмой… И нам тоже разрешили надеть белые платья. Посмотри. Почти такое же длинное, как у Руфы.

Тут девочка, имя которой уже вам известно, сделала снова подобие реверанса, придерживая тонюсенькими пальчиками своё платье.

Окончательно рассерженный Серёжа выбрал самую мятую ромашку и, оторвав у неё два лепестка, сказал:

— Все должно быть как полагается. Ты ещё пока в восьмом классе.

— Пока да, — снова поклонилась Капа, благодаря этим за приколотую ромашку, а потом, нагнувшись, подняла оторванные бумажные лепестки изуродованного цветка и голосом, теперь так похожим на голос Ийи Красноперовой, прозвенела: — На следующий год я к ромашке приклею девятый лепесток. А через год у меня ромашка будет с десятью лепестками.

— Хватит!

Серёжа бесцеремонно повернул Капу лицом к двери, слегка толкнул её туда и увидел Ийю.

— Только подумал о тебе, а ты уж тут. Давай я приколю тебе две…

— Зачем же, Сереженька, две? — спросила Ийя.

— Одну за школу, другую за химический факультет… Между прочим, Ийя, понимаешь, Алексей сегодня не очень правильно себя ведёт.

— Да? Что же он делает?

— Понимаешь, носит всякие белые сумки… Вызывает ненужные разговоры и вообще… Вообще ты должна держаться решительнее и солиднее.

— Постараюсь, Серёжа.

Ийя грустно улыбнулась. Поцеловала Серёжу в щеку, будто поздравляя его с окончанием школы, и белой тенью прошла вслед за маленькой девочкой Капой.

Серёжа, провожая глазами грустную Ийю, не ждал теперь ничего хорошего.

8

Ничто так не нарушает последовательности рассказа, как справочно-описательные главы. Они скучны, но без них не обойтись.

Если уж мы несколько раз назвали имя Ийи Красноперовой и намекнули на какие-то отношения с ней Алексея Векшегонова, то надо узнать, что представляет собой Ийя.

Тётка Руфины, редкая зубоскалка и просмешница, говоря о необычайной худобе Ийи Красноперовой, назвала её «ловко задрапированным позвоночником». Ийя на самом деле была поразительно худа. Правда, дед Алёши находил иные слова.

— Тоща моща, да глазки ясные, сердечко доброе. — А потом приводил в пример свою Степаниду Лукиничну: — Моя в девках тоже была квёлым цветком, а после первого ребёнка розой расцвела.

Это приятные слова. Но слова есть слова, не более. Заводские старухи тоже говорили об Ийе только хорошее, а счастья ей не предрекали, хотя и видели её почти неразлучной с Алексеем. Этому тоже находили своё объяснение: «Бывает, и лебедь с цаплей гуляет, а гнездо вьёт с лебёдушкой».

Мать Руфины, читая ревнивые мысли дочери, утешала её:

— Что легко в руки даётся, долго в руках не держится.

У Ийи было прозвище Описка. Оно имеет свою, довольно забавную историю, которую небезынтересно рассказать.

У старика лесничего Адама Викторовича Красноперова появилась внучка. Он решил назвать её именем своей жены — Ия. Красноперов самолично отправился регистрировать рождение внучки. В загсе тогда работала грубая и малограмотная женщина. В книге регистрации рождений она вместо имени «Ия» написала «Ийя». Адам Викторович Красноперов стал протестовать и показывать, как пишется в святцах это редкое имя — Ия, что означает «фиалка». Женщина стала кричать и доказывать, что, во-первых, святцы загсу не указ, а во-вторых, как слышится, так и пишется, и, в-третьих, из двух букв имён не бывает, а в-четвёртых, она ничего не будет исправлять.

И описка из метрик перешла в паспорт и наконец стала именем, а Ийю прозвали Опиской.

Свыкнувшись с тем, что природа не отпустила ей красоты, она не ждала от Алексея и сотой доли тех чувств, которые пылали в ней.

Ийя, как и Алексей, выросла у деда с бабкой. Бабки теперь уже нет. Из Красноперовых в старом доме лесничества осталось двое — Ийя да её дед Адам Викторович.

Сухонькая, жилистая Ийя была выносливой и сильной девушкой. Работая на заводе пластических масс, Ийя с отличием окончила химический факультет вечернего института. Ею дорожат. В неё верят.

Ийю приглашают на новостройки. Там, в Сибири, как нигде, нуждаются в специалистах. И кто-кто, а она-то уж знает, какие мечтания влекут её в этот край и с какой любовью она приложит свои знания и свои силы.

Да, её манит Сибирь. Она любит заглазно эту землю. Ийе радостно сознавать, что там она очень нужна и там она очень много может сделать. Но…