Полукровка (СИ) - Зеа Рэй Даниэль - Страница 56

— Ты прав. Я продолжала тянуть время, и, в конце концов, поняла, что погрязла в этом, как в трясине. Когда ты улетел вместе с Камилли, я приняла решение, наконец, оставить тебя в покое. Я собиралась покинуть Доннару на следующий же день, подписав все бракоразводные документы.

— Но почему? Почему, я не понимаю?

— Все просто — ты не любил меня. Тянуть дальше было незачем.

— Если я не сказал тебе об этом, это еще не значит, что не испытывал этого! — сорвался на крик Урджин.

— Но ты не сказал мне!

— А ты не чувствовала? Не понимала? Не видела?

— Ты разбил мне сердце! — прокричала она. — Ты ее любил, боготворил, а я? Ты никогда не смотрел на меня, как на нечто самое важное в твоей жизни. Ты не расцветал на глазах окружающих, когда я заходила в комнату.

— Ты тоже не расцветала! — начал кричать он в ответ. — Ты никогда не говорила мне о любви! Вообще о каких-либо чувствах ко мне. Ты сама призналась, что ненавидела меня, что хотела только одного — отомстить. И после этого я должен был преподнести тебе себя как дар?

— Я не знаю, Урджин. Теперь все это не важно. Если ты не поверил отцу и прилетел сюда, чтобы убедиться в правдивости его слов о моем происхождении, то я уже развеяла все твои сомнения. Больше мы не связаны ничем. Ты, наконец-то, свободен.

— Почему ты убежала от меня на Олмании?

— Зафир сказал, что тебя переполняет гнев. Он ведь обладает даром лицезрения: видит потоки чужой энергии. И тогда, в зале, я смотрела на тебя и понимала, что ты ненавидишь меня. Я чувствовала твой холод, и только от одного этого мне становилось невыносимо больно. Ты бы разорвал меня, повстречайся я на твоем пути. Уничтожил бы.

— И ты сбежала.

— А что мне оставалось?

— Почему возле тебя стоял Зафир? Что он вообще там делал?

— Он гостил на Олмании, когда я прилетела. Я рассказала и ему, и дяде со Стефаном, что произошло. Дядя запретил мне идти на Совет. Однако, я как всегда поступила по-своему. Зафир лишь поддержал меня в трудную минуту.

— Тебя с ним связывали какие-нибудь отношения?

— С кем? С Зафиром? Ты в своем уме? Он мой брат!

— Я видел запись твоего допроса.

Эсту передернуло.

— Отец показал тебе и это? — ее голос оборвался.

— Нет, мне это показала мать. Она наблюдала за вами из соседней комнаты и записала все на камеру.

— Что ж. Не думай, что твой отец или Клермонт сломали меня. Я все решила еще до допроса.

— То есть, сломал тебя я?

— Надломил, Урджин. Сломаюсь я, когда умру.

— И что теперь?

— Ничего, — Эста неопределенно пожала плечами. — Я свободна, ты тоже.

— Ошибаешься. Ты все еще замужем.

Эста резко обернулась в этот момент, не поверив своим ушам.

— Боже мой, — прошептал Урджин.

Ее лицо было похоже на восковую маску с застывшими губами. Ее глаза, красные и отечные, все еще слезились. Все черты лица заострились, будто она похудела на много килограммов. И Урджин вдруг понял, что на самом деле ему все равно, обманывала она его или нет, какие цели преследовала и чего добилась. Он прилетел сюда, отказавшись от своего прошлого только по одной причине: он хотел быть рядом с этой женщиной.

— Ты же подписал документы!

— Нет. Их подписала ты, а не я.

— Но…

— Они обманули тебя. Ты даже не прочла, что подписываешь. Все это время я думал, что ты ненавидишь меня. Что использовала, что спала со мной, только ради того, чтобы выполнить долг перед своей планетой. Я верил в то, что ты никогда не любила меня и насмехалась надо мной, каждый раз ложась в постель подле меня. Я думал, что ты любишь Зафира и ненавидел тебя за это. Ты выжгла все, что было у меня внутри! Раздавила, растоптала и выбросила за ненадобностью! Черт бы тебя побрал, Эста!!!

Она снова отвернулась от него. Плечи ее поникли, и она стала похожа на тень, едва различимую в сумраке комнаты.

— Я уже в аду, чего ты еще от меня хочешь?

— Я хочу, чтобы ты сказала, что любишь меня. Только меня и никого больше.

— Я любила тебя, Урджин, тебя и никого больше, — едва слышно повторила она.

— Я бросил все, Эста. Я отрекся и прилетел сюда. Когда, наконец, ты увидишь то, что для всех остальных стало давно очевидным?

Он медленно подошел к ней и обнял за плечи, зарывшись лицом в ее темные волосы и с жадностью глотая такой родной аромат ее тела. Эста закрыла глаза.

— Знаешь, я всегда любил наблюдать за тобой по утрам, когда просыпался. Нет ничего лучше, чем видеть твое заспанное личико, когда открываешь глаза. Еще мне очень нравилось, когда ты сердилась. Твой носик морщился, а подбородок взлетал вверх, словно его кто-то специально тянул туда. Но больше всего я любил смотреть на тебя, когда мы занимались любовью. Мы всегда с тобой занимались любовью, с самого первого раза. Выражения твоего лица, когда ты испытывала наслаждение, мне трудно сейчас описать. Но я знаю одно: я хочу быть единственным мужчиной, с которым ты можешь это испытать. Я никогда не ходил к Клермонт. Я никогда не спал со служанками. Я бы ни на что на свете не променял твою девственность. Я твой первый мужчина, и, не желаю, чтобы кто-то еще заменил меня в твоей жизни. Я люблю тебя, Эста. Больше, чем саму жизнь, наверное, потому что без тебя моя жизнь тоже похожа на ад.

Эста встретилась взглядом с глазами цвета пасмурного осеннего неба. Столько дней она ждала этого признания, надеялась, и только тогда, когда потеряла все, он сам пришел за ней.

— Я полукровка, Урджин. Я женщина, на которой тебя обязали жениться. Я та, которую ты не захотел семь лет назад. Та, которой ты не делал предложения и не становился на одно колено, чтобы подарить кольцо. Женщина, которая ненавидела тебя все эти годы и ждала, когда сможет отомстить. Я та, что обманула тебя и втянула в дела, к которым ты не должен был иметь никакого отношения. Та, из-за которой ты несколько раз чуть не лишился жизни. Та, которую ты не раз спас и которую выхаживал своими руками. Та, которую ты защитил на Совете, хотя мог промолчать. Это я, Урджин. Эта женщина я. И я люблю тебя. Боже мой, как же сильно я тебя люблю!

Слезы покатились из глаз Эсты, словно ручейки. Но это не было выражением боли. Она плакала, потому что в первый раз в жизни получила именно то, чего больше всего хотела. Его.

Он повернул ее к себе лицом и заскользил губами по соленой и влажной коже. По виску, на котором билась жилка, по щеке, на которой застыли слезы, по коже за ушком, спрятанной под ее волосами.

— Я люблю тебя, — прошептал он, и теплые губы прикоснулись к губам.

Одно маленькое движение по иссушенной поверхности ее рта, и она раскрылась перед ним, словно цветок. Язык проник внутрь и коснулся ее языка, сплетаясь с ним в танце, который они давно выучили наизусть.

Его ладони прокрались под полы ее темного плаща и тут же забрались под майку, которая была на ней надета. Теплые пальцы пробежались по спине и, обогнув живот, поднялись к груди. Он сжал оба холмика в своих руках и поманил пальцами напрягшиеся вершинки.

Молния дорожного костюма, в котором он был, поддалась натиску ее рук, обнажая развитые мышцы его груди и живота. Он помог ей освободить его руки от этой оболочки, и рванул застежку ее плаща, отбросив "национальный" наряд в сторону. Вслед за ним полетела и ее майка. Шорты пока не мешали ему, но и от них он намеревался избавиться в ближайшее время.

Она сильно полудела. Ее ребра вздымались под тонкой кожей при каждом вдохе. Он пробежался по ним пальцами и накрыл ее грудь. Затем подхватил ее на руки и буквально бросил на кровать. Он стянул с себя остатки одежды и сел у ее ног на колени.

Когда она перестала его стесняться? Странно, он и сам не уловил этот момент. Он поднял одну из ее ног и заскользил языком по поверхности, останавливаясь, только для того, чтобы поцеловать нежную кожу. Он поднялся по ее бедру вверх и наткнулся на ее шорты.

Проскочив эту преграду, он прикоснулся губами к ее животу. Медленно повел свой язык вверх, к ее груди, и обвел кружок вокруг соска.