Тьма века сего - Перетти Фрэнк - Страница 8

– Кто был тот индюк, который не удосужился посмотреть удостоверение Бернис? – спросил Маршалл.

– Чужак, он не из нашего участка. Если Бернис назовет его имя или номер полицейской бляхи, я заставлю его ответить за свое поведение. Видишь ли, нам пришлось вызвать подкрепление из Виндзора на время фестиваля. Наши-то прекрасно знают, кто такая Бернис Крюгер, – с неприязнью добавил шериф.

– Но почему бы ей самой не выслушать от тебя все эти оправдания?

Бруммель подался вперед, и лицо его стало очень серьезным:

– Я считаю, что лучше поговорить с тобой, Маршал л, чем заставлять ее еще раз являться в полицию. Полагаю, что ты знаешь, какое горе она перенесла не так давно?

«Ладно, – решил про себя Маршалл, – не знаю, но спрошу тебя».

– Я в городе новый человек, Альф.

– Разве она тебе не рассказывала?

– Но уж ты-то с удовольствием расскажешь? – эти слова вырвались у Маршалла непроизвольно, но он попал в цель.

Бруммель откинулся в кресле, внимательно изучая лицо Маршалла. Хоган же подумал, что совсем не жалеет о сказанном.

«Я уже вне себя, если ты этого еще сам не заметил», – красноречиво говорил его взгляд. Бруммель продолжал:

– Маршалл, я хотел встретиться с тобой лично, потому что хотел… исправить положение.

«Так, послушаем, что ты расскажешь о Бернис. Теперь будь начеку и получше выбирай слова, Бруммель», – подумал Маршалл.

– Да, – Бруммель запнулся, – я думаю, что тебе лучше знать обо всем. Эта информация поможет тебе, когда ты будешь иметь с ней дело. Видишь ли, Бернис Крюгер приехала в Аштон за несколько месяцев до того, как ты купил газету. Она появилась здесь после того, как ее сестра покончила жизнь самоубийством. Сестра училась в университете. Бернис приехала в Аштон горя желанием отомстить, открыв тайну смерти сестры, но… это загадка, на которую, похоже, никогда не найти ответа.

Несколько минут прошло в молчании, потом Маршалл произнес:

– Я этого не знал.

Голос Бруммеля звучал тихо и печально:

– Она была уверена, что дело нечисто, и вела свое расследование весьма напористо.

– У нее репортерский нюх.

– Да, это так. Но, видишь ли, Маршалл… ее арест был унизительной ошибкой. Правду сказать, не думаю, что у нее есть желание снова оказаться в этом заведении. Теперь ты понял?

Маршалл был не совсем уверен, что до конца понял шерифа. Зато он был уверен, что Бруммель чего-то не договаривает. Внезапно журналист почувствовал слабость и был крайне удивлен, куда вдруг подевалась вся его злость. Ведь он знал, что нельзя доверять этой шельме Альфу… или можно? Бруммель лжет, отрицая, что был у палатки… или не лжет? Или я его просто не понял? Или… о чем это мы? Ты что, Хоган, не выспался сегодня?

– Маршалл?

Журналист смотрел в пристальные серые глаза Бруммеля и чувствовал странную отрешенность, какая бывает во сне.

– Маршалл, – произнес Бруммель, – надеюсь, ты понимаешь. Теперь ты все понял, да?

Маршалл сделал над собой усилие, чтобы снова начать думать, и заметил, что ему легче сосредоточиться, если не глядеть Бруммелю в глаза.

– Эээ… – это звучало глупо, но на большее он сейчас был не способен. – Да, конечно, Альф. Я догадываюсь, что ты имеешь в виду. Ты правильно сделал.

– Но я хочу все исправить до конца, и прежде всего, отношения между нами.

– О, не беспокойся, это не так важно. – Сказав это, Маршалл спросил себя, так ли это на самом деле.

Бруммель осклабился, и его крупные зубы снова выдались вперед:

– Рад это слышать, Маршалл.

– Но ты мог бы ей позвонить, по крайней мере. Бернис нувствует себя глубоко оскорбленной.

– Я позвоню, Маршалл, – Бруммель подался вперед, вцепившись руками в крышку стола и странно улыбаясь. Серые глаза пристально смотрели на журналиста, завораживающе, будто обволакивая сознание. – Маршалл, давай в заключение поговорим о тебе и об этом городе. Мы все очень рады, что ты взял «Кларион» в свои руки. Мы предполагали, что свежая струя в журналистике положительно повлияет на общество. Я могу тебе честно сказать, что прежний главный редактор был… в общем, он портил настроение всему городу… особенно в конце.

Маршалл подумал, что целиком и полностью согласен с шерифом, но промолчал, чувствуя, что сейчас последует продолжение,

– Нам нужен такой человек, как ты, Маршалл, – снова заговорил Бруммель. – Пресса может воздействовать на общество, это всем известно. Поэтому нам необходимо иметь верного человека, который способен использовать эту власть должным образом, для всеобщего блага. Мы все, кто занят на общественной службе, должны служить интересам города и всего человечества. Ты именно такой человек. Ты необходим людям так же, как и мы. – Бруммель нервно провел рукой по волосам. – Понимать, о чем я говорю?

– Нет.

– Ну… – шеф полиции подыскивал слова, – ты правильно заметил, что ты в нашем городе человек новый. Могу я быть с тобой откровенным?

«Почему бы и нет?» – подумал Маршалл и пожал плечами, побуждая Бруммеля продолжать.

– Прежде всего, наш городок маленький, а значит, любые недоразумения, даже между несколькими людьми, выплывают наружу и беспокоят всех жителей. Тут трудно остаться в тени, не замеченным в нашем городе быть невозможно, да у нас и нет таких. Прежний главный редактор не хотел этого понять и стал причиной событий, взбудораживших все общество. Он обладал патологической склонностью брюзжать и на все жаловаться. Он подорвал доверие людей к членам городского правления, всех горожан друг к другу и, в конце концов, к себе самому. Это очень печально. Он нанес нам глубокую рану, и понадобилось немало времени, чтобы ее залечить. К твоему сведению, ему пришлось с позором покинуть город: он изнасиловал двенадцатилетнюю девочку. Я старался вести расследование как можно тише, но в маленьком городке ничего не скроешь. Мной руководило желание никому не причинять боли и уберечь девочку, ее семью и весь город от скандала. Я не завел официального дела, потребовав, чтобы он немедленно покинул город и никогда здесь не появлялся. Он согласился. Но я никогда не забуду, каким ударом это было для города, и сомневаюсь, что и другие это забудут. Теперь ты понимаешь, насколько все мы связаны. Я сожалею о неразберихе с Бернис, искренне желаю сохранить добрые отношения между полицейской властью и «Кларион», а также и лично между нами. Я бы хотел избежать любого повода их испортить. Нам необходимо единство, товарищеские отношения, здоровый дух в обществе… – он сделал выразительную паузу. – Маршалл, мы хотим знать, собираешься ли ты сотрудничать с нами в достижении этой цели.

Затем последовало долгое молчание, сопровождаемое столь же долгим пристальным взглядом. Маршалл явно должен был что-то ответить. Он поерзал в кресле, собираясь с мыслями, прислушиваясь к своим чувствам и стараясь избегать пронзительного взгляда серых глаз. Может, этому парню и стоило верить, а может, его пространная речь была всего лишь хитрым дипломатическим трюком, направленным на то, чтобы сбить его со следа, на который напала Бернис.

Однако Маршалл не мог не только ясно думать, но и как следует разобраться в своих чувствах. Его репортера по ошибке арестовали, бросили на целую ночь в грязную камеру, а он из-за этого как будто больше и не волнуется. Широкая улыбка шефа полиции превратила Бернис в обманщицу, и Маршалл позволил убедить себя в этом. «Эы, Хоган! Ты что, забыл, зачем ты здесь?»

Он страшно устал и теперь старался вспомнить, а для чего он, собственно, перебрался в Аштон? Он рассчитывал, что это поможет ему изменить семейную жизнь. Пришла пора распрощаться с ежедневной газетной борьбой и пустыми газетными статьями о хитросплетенных интригах большого города и заняться более простым и понятным: писать о конкурсах школьных газет и застрявших на деревьях кошках. Может быть, сказывалась власть привычки, оставшейся после долгих лет работы в «Таймс», заставляющая его набрасываться на Бруммеля, подобно инквизитору. Ради чего? Чтобы нажить новые неприятности и ввязаться в очередное сражение? Не пора ли для разнообразия пожить тихо и спокойно?