Маленькие дикари (Издание 1923 г.) - Сетон-Томпсон Эрнест - Страница 22

— Нет! — сказал Сам, подмигивая Яну. — Научи нас.

— Хорошо. Где топор?

— Топора у нас нет, — сказал Ян. — Вот большой томагаук, а вот маленький.

Рафтен усмехнулся, взял «большой томагаук» и, указывая на низенькую пихту, заметил:

— Вот хорошее дерево для кровати.

— Оно и горит хорошо, — сказал Ян, любуясь, как Рафтен двумя ударами срубил его и ловко отделил плоские зеленые ветки. Затем Рафтен выбрал стройный, молодой ясень и повалив его, разрубил на четыре части: две по семи футов длины, две по пяти. В довершение он сделал из побегов белого дуба четыре заостренных колышка по два фута длиною.

— Ну, мальчики, где вы поставите кровать? — спросил он и, соображая что-то, добавил: — Может быть, вы не желаете, чтобы я вам помогал? Хотите сами все делать?

— Уф, хорошая сквау! Продолжай дальше! — сказал его сын и наследник, спокойно сидя на бревне с выражением «индейского» высокомерного одобрения.

Отец вопросительно взглянул на Яна, который ответил:

— Мы вам очень благодарны за помощь. Где поставить кровать, мы не знаем. Кажется, я где-то читал, что самое подходящее место — против двери, немного наискось. Давайте, устроим ее здесь.

Рафтен сколотил из четырех бревен раму для кровати и вбил в землю четыре кола, которые должны были ее поддерживать. Ян принес несколько охапок веток, и Рафтен стал укладывать их подряд, начиная от изголовья, при чем загибал концы книзу. На это ушли все ветви пихты, но зато получился плотный слой мягкой, зеленой хвои в фут толщины.

— Вот вам индейская перина, мягкая и теплая, — сказал Рафтен. — На земле спать очень опасно, а здесь хорошо. Теперь стелите постель.

Рама для кровати.

Покрышка из ветвей.

Когда Сам и Ян справились с этим, Рафтен сказал:

— Я сказал маме, чтобы она уложила вам маленький брезент. Вы его натянете на шестах, как полог над кроватью.

Ян стоял молча с недовольным лицом.

— Посмотри на Яна, папа, у него такой вид бывает, когда нарушаются правила.

— Что случилось? — спросил Рафтен.

— Насколько мне известно, индейцы не делают пологов, — сказал Маленький Бобер.

— Ян, ты когда-нибудь слышал о «подкладке типи» или «покрышке от росы»?

— Да, — ответил Ян, удивленный, что фермер обладает такими познаниями.

— А ты ее видел?

— Нет… по крайней мере… нет.

— А я видел. Вот это она самая и есть. Я знаю, потому что у старого Калеба была такая штука.

— Теперь припоминаю. Я читал, что индейцы рисуют на ней свои подвиги. Вот занятно! — воскликнул он, когда Рафтен водрузил внутри типи два длинных шеста, которые поддерживали покрышку, словно балдахин.

— Я не знал, папа, что ты когда-нибудь охотился вместе с Калебом. Я думал, что вы всегда были врагами.

— Гм! — проворчал Рафтен. — Мы когда-то были приятелями и ни разу не ссорились, пока не поменялись лошадьми.

— Жаль, что ты теперь не дружишь с ним, он хорошо знает лес.

— А зачем он пытался сделать тебя сиротою?

— Разве ты уверен, что это был он?

— Если не он, так кто же? Ян, принеси сюда сосновых сучьев.

Ян пошел за сучьями, которые были сложены в лесу, неподалеку от типи. Вдруг, к своему удивлению, он увидел за деревом какого-то высокого человека.

Он моментально узнал Калеба. Старик приложил палец к губам и покачал головой. Ян кивнул в знак понимания, собрал сучья и вернулся на бивуак, где Сам в это время говорил:

— …Старый Бойль рассказывает, что ты обобрал его до последней нитки.

— Почему же нет, когда он тоже пробовал меня обобрать? Прежде я всегда помогал ему. А как он вел себя после того, как мы поменялись лошадьми? Это все равно, что он пригласил бы меня играть в карты, а потом поднял бы шум, зачем я выиграл. Соседское дело своим порядком, а мена лошадей — своим. Здесь все допускается, и даже друзья, меняясь лошадьми, не могут не сплутовать. Это своего рода игра. Я помогал бы ему и дальше, потому что он парень хороший, если б он не вздумал стрелять в меня в тот вечер, когда я возвращался домой. Поэтому, конечно…

— Хотелось бы мне, чтобы у вас была собака, — сказал фермер, переходя на другой разговор. — От бродяг всегда надо беречься, и лучшее лекарство против них — собака. Вряд ли ваш старый Кеп захочет остаться здесь. Впрочем, ваш бивуак довольно близко от дома, и надеюсь, что они вас здесь не потревожат. А теперь бледнолицему пора итти. Я обещал маме присмотреть, чтоб у вас постель была в порядке. Если вы будете спать в сухости и тепле и есть досыта, то с вами никакой беды не случится.

Он отошел на несколько шагов, но потом остановился. Лицо его изменило выражение, голос утратил веселость, и своим обычным повелительным тоном он крикнул:

— Эй, мальчики! Вы можете стрелять сурков, так как они портят поля. Вы можете убивать ястребов, ворон и, соек, потому что они уничтожают других птиц, а также кроликов и енотов, потому что это хорошая дичь. Но я слышать не хочу, чтобы вы убивали белок или певчих птичек. Если вы это будете делать, то я вам не позволю здесь жить и верну вас домой на работу, да еще вдобавок вы отведаете моей плетки.

II

Первая ночь и утро

По мере того, как Рафтен скрывался из виду, мальчиков охватывало совершенно новое ощущение.

Когда его шаги замерли на меченой тропинке, они почувствовали себя одинокими поселенцами в лесу. Для Яна это было осуществлением заветной мечты. Очарованию способствовала еще таинственная встреча с высоким стариком, которого он видел между деревьями. Под каким-то предлогом он опять пошел туда, но, конечно, Калеба, уж не было и в помине.

— Огня! — крикнул Сам.

Ян отлично умел обращаться с зажигательными палочками, и через минуту у него уж пылал огонь посреди типи. Тем временем Сам занялся приготовлением ужина. На ужин у них было «буйволиное мясо и луговые коренья» (говядина с картофелем). Они мирно покушали, а затем уселись около огня друг против друга. Разговор как-то не клеился, и они умолкли. Каждый был занят своими мыслями и поддался впечатлению окружающей обстановки. Тишину прерывали многие звуки, но на фоне темной ночи сливались в одно целое. В концерте, очевидно, принимали участие птицы, насекомые, лягушки. От речки донесся какой-то плеск.

— Должно быть, выхухоль, шопотом ответил Сам на безмолвный вопрос друга.

— Оху-оху-оху! — раздался знакомый мальчикам крик совы, но за ним последовал какой-то протяжный вой.

— Что это?

— Не знаю.

Они разговаривали шопотом, и обоим было как-то не по себе. Торжественность и таинственность ночи действовала на них подавляющим образом. Однако ни один не предлагал пойти ночевать домой, так как тогда их бивуачной жизни настал бы конец. Сам поднялся и размешал огонь. Не найдя под рукою дров, чтобы подбросить в костер, он что то буркнул про себя и вышел из типи. Лишь много времени спустя он признался, что ему пришлось пересилить себя, чтобы выйти во мрак ночной. Он принес хвороста и плотно запахнул дверь. Скоро в типи опять запылал яркий огонь. Мальчики, вероятно, не отдавали себе отчета в том, что их настроение было отчасти вызвано тоской по дому; между тем, оба они думали о своем дружном семейном кружке. Костер сильно дымил, Сам сказал:

— Не наставишь ли ты клапаны? Ты лучше меня умеешь это делать.

Теперь настала очередь Яна выйти. Ветер усилился и изменил направление. Он передвинул шесты, приспособил отдушину к ветру и хриплым шопотом спросил: