Маленькие дикари (Издание 1923 г.) - Сетон-Томпсон Эрнест - Страница 15

— Совершенно верно, — ответил Ян. — Послушайте, бабушка, я хочу нарисовать все эти растения и записать их названия и все то, что вы о них рассказываете.

— У тебя вышла бы большая книга, если бы я все рассказала, что знаю, — с гордостью заметила старуха и, чиркнув спичкой по колену, закурила трубку.

— Да тебе незачем записывать, для чего они годятся. Это все давно уже существует. Ну, смотри: вот когош от спазмов, вот мокассин от истерики, вот хорьковый корень от того и другого, недаром он похож на оба вместе.

Ян принужден был согласиться, хотя решительно не видел сходства между этими растениями.

— Вот индейский табак. Ты, вероятно, сорвал его у реки? Что-то он появился рано, раньше времени. А вот лихорадочный куст; из его веток хорошо делать настойку и пить от лихорадки и озноба. Вот липкая трава, — сказала она, показывая стебелек подмаренника. — Как ты думаешь, от каких болезней ее употребляют?

— Не знаю.

Липкая трава или подмаренник.

— Посмотри хорошенько. Это написано, как в книге, даже яснее: я здесь все могу прочесть, а в книге не понимаю ни слова. На что это похоже? — спросила она, показывая, Яну двулопастную семенную коробочку.

— На мозг, — ответил Ян.

— Ах, мальчик! У меня глаза лучше твоих. Это две почки. Их-то липкая трава вылечивает лучше, чем все доктора в мире. Я расскажу тебе, как. Видишь, болезни почек — вроде лихорадки, с жаром. Поэтому надо сделать настойку на холодной воде, а горячая вода только повредит, словно яд. Вот посконник (Eupatorium perfoliatum). От него в пот бросает. Я раз вылечила одного человека, которого болезнь совсем иссушила. Доктора ничем помочь не могли, а я дала его матери листьев посконника, чтоб заварить чай, и больной стал потеть и потеть целыми ведрами. А доктора воображали, что это они сделали.

Старуха весело хихикнула.

— Вот золототысячник от язв во рту. Пипсисева помогает от лихорадки и тоже от ревматизма. Она растет везде, где люди страдают этими болезнями. Смотри, на белом цветке красные пятна, как у людей при лихорадке. Вот пырей, он спасает, если отравиться спазмовым корнем. И оба они растут рядком в лесу. Вот червивое семя (Chcnopodium) от глистов. Видишь, червячок на листке? А вот самая замечательная трава на свете, всеисцеляющая. Одни растения излечивают от одних болезней, другие — от других. Но если ты не знаешь, что давать, бери эту траву — и никогда не ошибешься. Мне ее показал один индеец.

Пипсисева.

Кошачья радость.

Разговаривая, она покуривала свою короткую трубку и поминутно отплевывалась, но каждый раз с истинно-женской аккуратностью вытирала рот рукавом.

Ян записывал названия растений, но отказался от мысли делать рисунки и даже заметки.

— Привяжи бумажки с названиями к травам и спрячь их. Так делал доктор Кармартин, когда я его учила. Вот, правильно, — добавила она, когда Ян послушался и стал прикреплять к каждому стебельку бумажный ярлык с названием.

— Какая странная метла, — сказал Ян. Взор его упал на какую-то особенную метлу, стоявшую у стенки.

— Да. Буковая. Это работа Ларри.

— Кто это Ларри?

— Мой мальчик (Ларри было уж лет под шестьдесят). Он делает метлы из синего бука.

— А как? — опросил Ян, с интересом рассматривая метлу.

— Ножичком. Ларри очень любит стругать. Он берет черенки синего бука, дюйма в три толщины, и расщепляет их, но стружек не снимает и дает им закрутиться на конце.

— Как на молитвенных палочках?

— Ну, да, только здесь стружки гораздо длиннее. Когда палочка станет у него толщиной в дюйм, он выворачивает все стружки и привязывает полоской кожевенного дерева, потом делает ручку, подравнивает край топором, дает метле высохнуть — и готово. Лучшей метлы выдумать нельзя. У нас в роду всегда бывали такие мётлы, пока Ларри не женился на Китти Коннор, презренной из презренных. Я сама не хотела, чтобы он взял за себя эту гордячку. Кроме покупных товаров, она ничего знать не хочет. А за нею даже никто порядочный не ухаживал, пока она не сцапала моего Ларри. Да, нужно сказать правду, — сцапала! — воскликнула старуха, возвышая голос, и ее волнение свидетельствовало о какой-то семейной драме.

В это время дверь отворилась, и вошла Бидди. Так как она была дочерью этой самой Китти, то разговор поневоле оборвался.

— Как я рада видеть вас! Когда же вы совсем переселитесь в наши места? — приветствовала она Яна.

Пока они разговаривали, бабушка отпила большой глоток из бутылки с жидкостью, которая по виду и по запаху напоминала «лёгочный бальзам».

— Ты сегодня рано! — заметила бабушка.

— Да, а вышла поздно. Учитель говорит, что так всегда бывает, если итти с востока на запад.

— Я тебя порадую: Ян останется у нас пообедать. Утки и зеленого горошка у нас нет, но, благодарение Богу, найдется чем его угостить. По праздникам Бидди готовит мне обед, а в другие дни я сама что-нибудь стряпаю. Сплю я одна с собакой, кошкой и яблоками. Яблок осталось только горсточка, но то, что есть, твое. Кушай, милый.

Она отвернула сероватые простыни и показала последние полдесятка тех же румяных яблок.

— Вы не боитесь спать здесь одна, бабушка?

— Чего ж мне бояться? Воры только раз забрались ко мне, и я отвадила их навсегда. Когда они влезли ночью, я села на постели и спросила: «Что вы ищете?» — «Денег», — ответили они. Слух прошел, что я продала корову за 25 долларов. «Подождите, я встану и помогу вам искать, — сказала я, — потому что после сбора яблок я ни одного цента в глаза не видала». — «Дай нам 25 долларов или мы тебя убьем!» — «Не могу вам дать и 25 центов, — сказала я, — а умереть я готова». Тогда один вор маленького роста, но широкий, как эта дверь, спросил: «Разве ты не продала корову?» — «Вы найдете ее в хлеву, — ответила я, — но мне не хотелось бы, чтоб вы ее тревожили во сне: от испуга у нее пропадает молоко». Оба вора стали смеяться друг над другом, и маленький сказал: «Ну, бабушка, мы оставим тебя в покое, но ты никому не говори ни слова». Другой вор угрюмо молчал. «Ни слова, — обещала я, — и мы вдобавок будем друзьями». Они направились к двери, но я остановила их: «Подождите, мои друзья не могут покинуть мой дом без закуски или выпивки. Пожалуйста, повернитесь спиною, пока я надену юбку». Когда я встала и оделась, то сказала: «Я угощу вас самым лучшим легочным бальзамом». Маленький парень ужасно закашлялся, мне даже показалось, что у него коклюш. Другой был, как безумный, и маленький все смеялся над ним. Я заметила, что этот негодяй — левша, или притворяется левшой, но за бутылкой он протянул правую руку, на которой оказалось только три пальца. У них обоих были огромные черные, ужасные бороды; я эти две бороды всегда узнаю! У маленького голова была повязана тряпкой. Он уверял, что у него зубы болят, но ведь у кого же болят зубы под корнями волос? Перед уходом маленький сунул мне в руку доллар и сказал: «Это все, что у нас есть, бабушка». — «Спасибо, — ответила я. — Я с благодарностью принимаю вашу лепту. Это первые деньги, которые я вижу после сбора яблок. И если вам что-нибудь понадобится, то обращайтесь ко мне, как к другу».

Старуха гордилась своей победой.

Синий бук.

— Бабушка, вы не знаете, чем индейцы красят? — спросил Ян, возвращаясь к тому, что его интересовало.

— Они идут в лавку и покупают краски в пакетиках, как мы.

— А прежде, когда не было лавок, могли они добывать краски из лесных растений?

— Конечно. В лесу есть все, что нужно для человека.