Клуб Дюма, или Тень Ришелье - Перес-Реверте Артуро - Страница 5

– Спать надо меньше…

– Я им сказал то же самое, но они рвут и мечут. Еще бы… Явились за своей долей, а «Персилес» и «Королевское право Кастильи»[10] уже уплыли. К тому же ты научил ее, какие цены запросить за оставшиеся книги, – и цены сильно завысил. Теперь владелица отказывается им хоть что-нибудь продать. Заламывает вдвое против того, что они предлагают… – Он глотнул пива и весело подмигнул Корсо. – Заклепать библиотеку – вот как называется эта красивая комбинация.

– Это ты мне будешь объяснять, как она называется? – Корсо зло ухмыльнулся, показав клыки. – А уж «Арменголу и сыновьям» это известно не хуже моего.

– Эх, жестокий ты человек, – бесстрастно припечатал Ла Понте. – Но больше всего им жаль «Королевского права». Они говорят, что ты нанес им удар ниже пояса.

– А я, разумеется, просто обязан был оставить книгу для них… И привязать к ней бантик! Как же! С латинской глоссой Диаса де Монтальво!..[11] На книге нет типографской марки, но напечатана она точно в Севилье, у Алонсо дель Пуэрто, предположительно в тысяча четыреста восемьдесят втором году… – Он подправил очки указательным пальцем и глянул на приятеля. – Смекаешь?

– Я то смекаю. А они почему-то очень нервничают.

– Пусть пьют липовый чай – помогает. – В такие вот предобеденные часы бар всегда бывал полон, и посетители стояли у стойки плечом к плечу, стараясь не угодить локтем в лужицы пены. Шум голосов и клубы сигаретного дыма дополняли картину.

– И думается мне, – добавил Ла Понте, – что «Персилес»-то этот самый – первое издание. Переплетная мастерская Трауца-Бозонне, там их марка.

Корсо отрицательно покачал головой:

– Нет, Харди. Сафьян.

– Показал бы! Но учти, я им поклялся, что ни сном ни духом о твоих делах не ведал. Ты ведь знаешь – у меня аллергия на любые судебные разбирательства.

– А на свои тридцать процентов?

Ла Понте, словно защищая собственное достоинство, поднял руку:

– Стоп! Не путай божий дар с яичницей, Корсо. Одно дело наша прекрасная дружба, другое – хлеб насущный для моих детишек.

– Нет у тебя никаких детишек!

Ла Понте скорчил смешную рожу:

– Подожди! Я еще молодой.

Он был невысок, красив, опрятно одет и знал себе цену. Пригладив ладонью редкие волосы на макушке, он глянул в зеркало над стойкой, чтобы проверить результат. Потом побродил вокруг наметанным глазом: нет ли случайно поблизости представительниц женского пола. Бдительности он не терял нигде и никогда. А еще он имел привычку строить беседу на коротких фразах. Его отец, очень знающий букинист, обучал его писать, диктуя тексты Асорина[12]. Теперь уже мало кто помнил, кто такой Асорин, а вот Ла Понте до сих пор старался кроить предложения на его манер – чтобы они получались очень емкими и логичными, накрепко сцепленными меж собой. И это помогало ему обрести диалектическую устойчивость в тот час, когда приходилось уговаривать клиентов, заманив их в комнату за книжной лавкой на улице Майор, где он хранил эротическую классику.

– Кроме того, – продолжил он, возвращаясь к изначальной теме разговора, – у меня с «Арменголом и сыновьями» есть незавершенные дела. И весьма щекотливого свойства. К тому же судящие верный доход в самые короткие сроки.

– Но со мной-то у тебя тоже есть дела, – вставил Корсо, глядя на него поверх пивной кружки. – И ты – единственный бедный букинист, с которым я работаю. Так что те самые книги продать предстоит именно тебе.

– Ладно, – Ла Понте легко пошел на попятную. – Ты же знаешь, я человек практичный. Прагматик. Приспособленец – низкий и подлый приспособленец.

– Знаю.

– Вообрази себе, что мы с тобой – герои фильма, вестерна. Так вот, самое большее, на что я согласился бы – даже ради дружбы, – так это получить пулю в плечо.

– Да, самое большее, – подтвердил Корсо.

– Но это к делу не относится. – Ла Понте рассеянно покрутил головой по сторонам. – У меня есть покупатель на «Персилеса».

– Тогда ты угощаешь. Закажи мне еще одну канью. В счет твоих комиссионных.

Они были старыми друзьями. Любили пиво с высокой крепкой пеной и джин «Болс», разлитый в морские бутылки из темной глины; но больше всего они любили антикварные книги и аукционы в старом Мадриде. Они познакомились много лет назад, когда Корсо шнырял по книжным лавкам, которые специализировались на испанских авторах, – выполнял заказ одного клиента, пожелавшего заполучить экземпляр-призрак – «Селестину», ту, что по слухам, успела выйти ещё до всем известного издания 1499 года[13]. У Ла Понте этой книги не было, и он о ней даже не слыхал. Зато у него имелся «Словарь библиографических редкостей и чудес» Хулио Ольеро, где та «Селестина» упоминалась. Во время беседы о книгах между ними вспыхнула взаимная симпатия, и она заметно укрепилась после того, как Ла Понте повесил замок на дверь лавки и оба двинули в бар Макаровой, где и начались взаимные излияния: они всласть наговорились о хромолитографиях Мелвилла, ведь юный Ла Понте воспитывался на борту его «Пекода», а не только с помощью пассажей из Асорина. «Зовите меня Измаил»[14], – предложил он, покончив с третьей рюмкой чистого «Болса». И Корсо стал звать его Измаилом, а еще он в его честь процитировал по памяти отрывок, где выковывают гарпун Ахава:

Были сделаны три надреза в языческой плоти, и так был закален гарпун для Белого Кита…

Начало дружбы было должным образом обмыто, так что Ла Понте в конце концов даже перестал глазеть на девиц, которые входили и выходили, и поклялся Корсо в вечной преданности. По натуре Ла Понте был человеком слегка наивным, несмотря на напускной цинизм и подлое ремесло торговца старыми книгами, и он не смекнул, что новый друг в перекошенных очках еще там, в лавке, едва бросив взгляд на книжные шкафы, принялся обрабатывать его по всем правилам военного искусства. Корсо сразу приметил пару томов, о которых и хотел теперь потолковать. Но, честно сказать, Ла Понте со своей рыжей бородкой, кротким, как у Билли Бада[15], взглядом и несбывшимися мечтами стать китобоем в конце концов завоевал симпатию Корсо. К тому же он мог процитировать наизусть полный список членов экипажа «Пекода»: Ахав, Стабб, Старбек, Фласк, Перт, Квикег, Тэштиго, Дэггу… названия всех кораблей, упомянутых в «Моби Дике»: «Гоуни», «Таун-Хо», «Иеровоам», «Юнгфрау», «Розовый бутон», «Холостяк», «Восхитительный», «Рахиль»… – и прекрасно знал, а это было высшим пилотажем, что такое серая амбра. Они болтали о книгах и китах. Так что в ту ночь и было основано Братство гарпунеров Нантакета, Флавио Ла Понте стал его генеральным секретарем, Лукас Корсо – казначеем, и оба – единственными членами сообщества, а доброй матерью-покровительницей его сделали Макарову – она даже не взяла с них денег за последнюю рюмку, а перед закрытием заведения примкнула к их компании, и они вместе расправились с бутылкой джина.

– Я еду в Париж, – сообщил Корею, разглядывая в зеркале толстуху, которая каждые пятнадцать секунд совала по монетке в щель игрального автомата, словно ее загипнотизировали незамысловатая музыка и мелькание цветной рекламы, фрукты и звоночки, так что двигаться могла только сжимающая рычаг рука – и так до скончания века. – Там заодно займусь и твоим «Анжуйским вином».

Приятель сморщил нос и глянул на него настороженно. Париж – это дополнительные расходы, новые сложности. А Ла Понте был книготорговцем скромным и очень скупым.

– Ты же знаешь, я не могу себе такое позволить, мне это не по карману.

Корсо медленно допивал пиво.

– Очень даже можешь. – Он достал несколько монет, чтобы заплатить и за себя, и за приятеля. – Я еду совсем по другому делу.

– По другому делу? – повторил Ла Понте с явным интересом.