Кавалер в желтом колете - Перес-Реверте Артуро - Страница 27

— Иньиго… — повторил голос моего хозяина.

Я вскинулся в испуге, припомнив блеск стали, свое падение и тьму, которой заволокло все последующее, — и застонал: затылок будто стянут был железным обручем, и череп, казалось, вот-вот лопнет. Открыл глаза и увидел в нескольких дюймах от себя усы, орлиный нос, зеленоватые глаза капитана Алатристе, с тревогой устремленные на меня.

— Можешь двигаться?

Я кивнул, отчего голову заломило совсем уж невыносимо, и капитан, поддерживая, помог мне подняться. Руки его оставляли кровавые отпечатки на моем колете. Я начал ощупывать себя, но раны не обнаружил. Зато заметил, что у Алатристе рассечено бедро.

— Здесь не только моя кровь.

Он указал на распростертое тело короля, лежавшего у подножия колонны. Желтый колет был располосован, и, уползая во тьму, поблескивал под ним кровяной ручеек.

— Он… что?.. — начал я и запнулся, не в силах выговорить ужасное слово.

— Да.

Я был слишком ошеломлен, чтобы в полной мере оценить, как теперь бы сказали, «масштаб катастрофы». Повертел головой и никого не обнаружил. Не было даже того головореза, которого свалил капитан при самом начале схватки. Он исчез, сгинул, растворился в ночи вместе с Гвальтерио Малатестой и прочими.

— Надо уходить, — сказал капитан.

Я подобрал с земли шпагу и кинжал. Король лежал лицом вверх, глаза были открыты, светлые волосы слиплись от крови. Величественного в нем теперь было мало. А в каком покойнике — много?

— Он хорошо дрался, — признал капитан.

Он тащил меня туда, где в темноте угадывался сад.

— А мы-то? Нас почему оставили в живых? — растерянно допытывался я.

Алатристе посмотрел по сторонам. Я заметил, что в руке у него шпага.

— Мы им еще пригодимся. В качестве козлов отпущения. — Он на миг замедлил шаги и добавил задумчиво: — Могли бы, конечно, и нас убить, но до этого не дошло. — Он мрачно обернулся на труп. — Прикололи кого надо — и смылись.

— А при чем тут Малатеста?

— Пусть меня забьют в колодки, как беглого раба, если я знаю.

С улицы послышались голоса. Капитан крепче сжал мое плечо, вонзив в меня свои железные пальцы.

— Пожаловали.

— Они вернулись?

— Да нет, это не они. Другие… Но от этого не легче.

Он все дальше уводил меня из пятна света.

— Беги, Иньиго.

Я замялся, смутился. Мы были уже почти у самого сада, и я не мог разглядеть в темноте лицо своего хозяина.

— Беги во весь дух. И помни: что бы ни случилось, сегодня ночью тебя здесь не было. Понял? Вообще никогда не было.

Продолжая колебаться, я хотел спросить: «А с вами что будет?». Но не успел. Увидав, что я не повиновался ему немедленно, капитан дал мне такого пинка, что я отлетел шагов на пять прямо в сорняки.

— Беги! — повторил он. — Живо!

А переулочек, выводящий к развалинам монастыря, уже горел огнями факелов и фонарей, гудел голосами, звенел железом. «Именем короля! » — донеслось оттуда. И волосы мои встали дыбом оттого, что там отдавали приказы именем убитого короля.

— Беги!

И, клянусь жизнью, я рванул вперед. Это, знаете ли, разные вещи — бегать и убегать. Если бы впереди разверзлась пропасть, я перемахнул бы ее. Ничего не видя от страха, я мчался в зарослях, проскакивал мимо деревьев, перепрыгивал через изгороди и заборы, шлепал по воде ручья, пока не оказался в безопасности, вдали от проклятых руин, и тогда рухнул наземь, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди, легкие раздулись наподобие кузнечных мехов, а в затылок и виски вонзаются тысячи игл. Вне себя от ужаса думал я о том, какая судьба постигла капитана Алатристе.

Припадая на раненую ногу, он в поисках дороги добрался до ограды. Давали себя знать усталость и рассеченное бедро — рана была неглубокая, но продолжала кровоточить, а главное было в том, что воспоминание о человеке, который бездыханным валялся сейчас в монастыре, лишало капитана последних сил и бодрости. Казалось бы, от страха должны были крылья на ногах вырасти. Ничего подобного — душу окутывали мрак и уныние, самая что ни на есть черная меланхолия, и думалось только об одном: «Вот какой фортель выкинула со мной сука-судьба».

Сквозь ветви капитан видел, как на руинах мелькают фонари и факелы, мечутся из стороны в сторону тени. Завтра, когда станет известно о случившемся, вся Европа содрогнется, весь мир ахнет.

Он попытался перелезть через ограду локтей пять высотой и дважды срывался, поминая сквозь зубы божью мать. Слишком болела нога.

— Вот он! — раздалось за спиной.

Алатристе, крепко сжимая в руке шпагу, медленно обернулся, готовясь принять неизбежное. Через заросли одичавшего сада к нему приближались четверо. Первым шел граф де Гуадальмедина с подвязанной рукой, за ним — Мартин Салданья и двое альгвасилов с факелами. По развалинам монастыря сновали и перекликались другие — и было их немало.

— Именем короля ты арестован.

От этих слов у капитана Алатристе ощетинились усы. «Какого короля?» — чуть было не спросил он. Посмотрел на графа, который, не обнажив шпагу и подбоченившись, разглядывал его с пренебрежением, которого раньше не замечалось. А рука на перевязи была, без сомнения, памятью о встрече на улице Лос-Пелигрос. Еще один должок.

— Я тут ни при чем, — проговорил Алатристе.

Никто не принял его слова всерьез. Мартин Салданья с жезлом за поясом, со шпагой в одной руке и маленьким пистолетом — в другой, сказал:

— Сдавайся или убью.

Капитан на мгновение задумался. Он знал, какая участь ждет цареубийц — замучают до полусмерти, а потом четвертуют. Это его не устраивает.

— Убивай, — ответил он.

Вглядываясь в обросшее бородой лицо человека, которого до нынешней ночи считал другом — что ж, ему довольно часто приходилось терять друзей, — он уловил в поведении Салданьи кратчайшую заминку. Лейтенант достаточно хорошо знал Алатристе, чтобы смекнуть — на своих ногах, но в цепях ему отсюда уходить не захочется. Быстро переглянулся с графом, который чуть заметно мотнул головой, что означало: он нам нужен целым и по возможности невредимым, мы ему развяжем язык.

— Разоружить его, — приказал Гуадальмедина.

Оба альгвасила шагнули вперед. Алатристе предостерегающе поднял шпагу. Изделие миланских оружейников в руке Мартина Салданьи смотрело ему прямо в живот. Я могу достать его, мелькнуло в голове у капитана. Если повезет — прямо поверх ствола. Конечно, есть риск получить пулю в живот, а это хуже, чем в голову, дольше мучиться. Но другого выхода нет.

Салданья меж тем о чем-то размышлял и наконец решил обнародовать итог этих размышлений:

— Послушай-ка, Диего, что я тебе скажу…

Алатристе взглянул на него с удивлением. Это прозвучало как некое вступление, а его старый фламандский однополчанин ораторствовать был не склонен, тем паче — в таких вот обстоятельствах.

— Не рыпайся… — добавил тот, помолчав.

— Почему?

Салданья несколько задумался. Потом поднял шпагу и ее крестовиной поскреб себе бороду.

— Так уж не терпится на тот свет? Дело в том, что…

Гуадальмедина резко прервал его:

— Все объяснения — потом!

Алатристе в замешательстве прислонился спиной к изгороди. Что-то у них не то. Лейтенант, по-прежнему наставив на него дуло миланской игрушки, хмуро посмотрел на графа:

— Потом будет поздно.

Альваро де ла Марка, размышляя, наклонил голову. Потом изучающе оглядел обоих и, похоже, в чем-то убедился. Перевел глаза на Салданью и со вздохом произнес:

— Это был не король.

В левое окошко кареты на холмах, будто подмявших под себя окрестные сады и Мансанарес, виднелась громада королевского дворца. Проехали через мост, освещаемый полудюжиной факелов в руках пеших стражников. Один из альгвасилов, сидевших на козлах, держал аркебузу с дымящимся фитилем. Гуадальмедина и Салданья расположились напротив капитана Алатристе, а тот не знал, верить ли ему своим ушам.

— … месяцев восемь назад, заметив его необыкновенное сходство с королем, решили мы использовать его как двойника, — говорил граф. — Они ровесники, глаза одного цвета, и рот в точности такой же… Его звали Хинес Гарсиамильян. Актер из Пуэрто Лумбрераса. Малоизвестный. Несколько дней он заменял Филиппа во время недавней поездки в Арагон… Когда до нас дошли сведения, что сегодня ночью что-то затевается, решили — пусть-ка исполнит его роль еще раз. Он знал, что это опасно, однако не отказался… Оказался верным и отважным подданным нашего государя.