Повесть о Сегри и Абенсеррахах - Перес де Ита Хинес - Страница 19

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В ней рассказывается про жестокий бой в Долине Гранады между Маликом Алабесом и доном Мануэлем Понсе де Леон

Едва успел дон Мануэль Понсе де Леон прикрепить к своему копью красный стяг, что было знаком вызова на бой, как доблестный Малик Алабес покинул балкон, где он находился с королем и остальными рыцарями. Никем не замеченный, он прошел на балкон, где были королева и ее дамы. И, склонив колени перед королевой, он умолял ее позволить ему выехать в Долину, чтобы сразиться с христианским рыцарем; ибо в честь дам хотел он устроить бой. Королева ему милостиво позволила, сказав:

– Да будет угодно великому аллаху и нашему Магомету, чтобы счастье благоприятствовало вам, друг мой Алабес, чтобы обрадовали вы наш двор и стяжали себе великую славу и честь в той битве, на которую вы сейчас отправляетесь.

– Полагаюсь на аллаха небесного и верю, что так оно и будет, – отвечал Алабес, и затем, поцеловавши руки королеве, он простился с нею и ее дамами. Уходя же, остановил свой взгляд на даме своего сердца Коайде, чем привел ее в большое смущение, после чего покинул дворец.

Явившись к себе домой, он приказал оседлать серого жеребца, присланного ему в подарок его двоюродным братом – алькайдом двух Велесов, подать крепкий щит, сделанный в Фесе, и дорогую, дамасской стали, кольчугу. Слуги выполнили все его приказания.

Поверх лат он надел альхубу из темно-лилового бархата, всю расшитую золотом, стоившую больших денег, и поверх плотного шлема надел берет такого же лилового цвета, как и альхуба. К берету он прикрепил плюмаж из желтых и серых перьев, а кроме того еще отдельно несколько перьев зеленых и голубых. Шлем и берет он закрепил на голове посредством дорогой синей ленты из очень тонкого шелка, сплетенного с золотом. Шелковую ленту он закрутил много раз вокруг головы и концы ее завязал в красивый тюрбан. А к тюрбану прикрепил очень ценный медальон из чистого золота, вывезенный из Аравии. Медальон был весь чудесно отделан резьбой, представляющей ветви цветущего лавра; листья этих ветвей были сделаны из прекраснейших изумрудов, а в середине медальона находилось изображение дамы, очень естественно сделанное; медальон был большой ценности и красоты.

Одевшись таким образом к собственному удовольствию, храбрый мавр взял из связки копий копье с двумя железными наконечниками, сделанными в Дамаске. Затем он вскочил на своего могучего серого коня, поспешно выехал из своего дома и проехал по улице Эльвиры с таким великолепием и блеском, что всякий, кто только его видел, испытывал огромное удовольствие. Достигши ворот Эльвиры, он нашел там сто рыцарей, которым король велел его сопровождать. Тогда все они выехали из юрода, вскачь пустили по полю своих коней и в шутку нападали друг на друга. Они проехали все вместе мимо королевских балконов. Проезжая там, Алабес заставил своего коня опуститься на колени, а сам склонил голову к седельной луке, приветствуя короля, королеву и дам.

Выполнив это, он направился туда, где его дожидался доблестный дон Мануэль. И когда они подъехали, сто рыцарей остались позади, а Алабес один приблизился вплотную к дону Мануэлю и сказал ему: «Поистине, христианский рыцарь, если ты столь же храбр на деле, сколь воинствен на вид, тогда напрасно мое прибытие, ибо по сравнению с твоей мужественной внешностью я ничего не стою. Но раз я уж выехал, то померяюсь с тобой силами в поединке. И, если Магомету будет угодно, чтобы я оказался настолько несчастлив, что умер бы от твоей руки, я сочту за большую честь умереть от руки столь славного рыцаря, как ты. Но если бы судьба оказалась ко мне благосклоннее, то я обрел бы себе вечную славу. И мне хотелось бы, чтобы ты назвал мне свое имя, ибо я хочу знать, с кем мне предстоит сражаться».

Храбрый дон Мануэль очень внимательно выслушал слова мавра; ему очень понравились и его вежливость, и его внешность; он принял его за знатного и храброго человека, о чем свидетельствовал надетый им в тот день пышный костюм.

Чтобы доставить ему удовлетворение, он сказал:

– Благородный мавр, кто бы ты ни был, но ты мне тоже нравишься; за твои приветливые слова скажу тебе, кто я такой. Узнай же, что меня зовут доном Мануэлем Понсе де Леон и я дал обет служить своему ордену. Я явился сюда, чтобы узнать, найдется ли в Гранаде какой-либо рыцарь, который пожелает со мной сразиться. И – даю тебе слово рыцаря – ты мне тоже понравился, и думаю, что в тебе столько же доблести, сколько обещает ее твоя наружность. И раз тебе теперь известно мое имя, будет очень хорошо и справедливо, если я узнаю твое, после чего мы сможем начать наш поединок на условиях, тебе угодных.

– Плохо поступил бы я. – отвечал Алабес, – если бы отказался назвать свое имя такому славному рыцарю; я зовусь Малик Алабес из королевского рода. Быть может, тебе приходилось слышать это имя? Род мой таков, что ты себя не унизишь, вступив со мною в битву. И так как мы знаем теперь друг друга по именам, будет справедливо узнать друг друга по делам, ибо за этим мы ведь сюда и явились.

Сказавши так, он повернул своего коня. То же самое сделал добрый дон Мануэль. И, разъехавшись на расстояние, какое им представилось необходимым, они затем так устремились друг на друга, будто столкнулись молнии.

Кони были отличные, и потому в один миг они оказались вместе; оба храбрых рыцаря осыпали друг друга сокрушительными ударами копий. Копья глубоко вонзились в щиты. Но рыцари, с отменной легкостью заставляя крутиться своих коней и крепко зажавши копья в руках, выдернули их из щитов, куда вонзили их с такой чрезвычайной силой. И, носясь по полю, они продолжали бой. Старались ранить друг друга куда бы то ни было, и в этих своих стараниях выказывали большую силу и ловкость. И так храбро сражались друг с другом два отважных воителя, что это вызывало изумление. Зрители поединка, видя, как они хорошо отражали взаимные нападения, испытывали большое удовольствие.

Прошло два долгих часа с тех пор, как рыцари вступили в бой, а еще ни одному из них не удалось ранить своего противника, потому что, хотя им и удавалось наносить друг другу удары, они настолько были хорошо вооружены, что не могли нанести раны. К этому времени конь дона Мануэля уже устал больше, чем конь мавра; дон Мануэль это очень хорошо видел и очень этим огорчался, ибо не мог из-за этого нанести мавру удар, как того хотел. Мавр, заметив, что конь христианского рыцаря уже не так проворен, очень обрадовался, ибо из этого обстоятельства он надеялся извлечь победу над своим врагом. И тогда он начал с огромной быстротой кружиться вокруг дона Мануэля, чтобы окончательно утомить его коня. И раз, приблизившись более обычного и вполне положившись на своего доброго коня, он сильным ударом копья ранил дона Мануэля в бок, не прикрытый щитом. Удар был настолько силен, что, пробив кольчугу, нанес рану в левый бок, откуда тотчас же обильно заструилась кровь. Но мавру не удалось уйти без отплаты, потому что, поворачивая своего коня и рассчитывая на свой удар, он не успел этого, сделать с такой быстротой, чтобы дон Мануэль не настиг его, и, пока мавр делал поворот, он нанес ему в незащищенный бок настолько сильный удар, что тонкая кольчуга оказалась пробитой насквозь и острие копья вонзилось в тело, нанеся опасную рану. Ни один змей, ни один аспид не приходил в такую ярость, когда на него кто-нибудь наступал, в какую впал тот храбрый мавр, почувствовав себя столь серьезно раненным. С диким бешенством, почти обезумев от ярости, он повернул своего коня, помчался на дона Мануэля, атаковал его со всей яростью и нанес ему страшный удар копьем, пробивши насквозь щит и ранивши дона Мануэля второй раз. Дон Мануэль, рассерженный тем, что мавру удалось его ранить два раза подряд, с такой быстротой устремил на него своего коня, что мавр, не успев еще отдалиться, получил вторую тяжелую рану; из той и другой раны кровь текла ручьем. Но это нисколько не устрашило мавра: он, еще более гневный и воспламененный, вел бой, наскакивая и отскакивая всякий раз, как ему предоставлялась возможность ранить христианина. Уже оба рыцаря были ранены три или четыре раза, а ни тот ни другой еще не обладали никакими преимуществами, что очень сердило дона Мануэля, так как они уже долгих четыре часа находились на поле сражения, но ничего еще не было достигнуто. И, полагая, что причина тому кроется в его коне, он с большой легкостью спрыгнул с него. Прикрывшись щитом и отбросив копье, он обнажил свой великолепный меч и пошел на мавра. Мавр, увидев его спешившимся, очень удивился и оценил его великое мужество. И, дабы избежать упреков в трусости – остаться на коне, когда противник спешился, – он тоже соскочил с коня, отбросил копье и пошел навстречу христианину, очень уверенный в своей силе, которая действительно была велика; в руке у него была дорогая альфанга, сделанная в Марокко. Хорошенько прикрывшись своими щитами, оба рыцаря начали обмениваться мощными ударами, причем каждый бил, куда только мог.